«Жестокий век» еще не покинул нашей планеты, он, может быть, еще более изощрен в своей бесчеловечности, чем в пору Пушкина. Во всяком случае он оснащен куда более мощными, чудовищными средствами проявления своей жестокости. И может быть, никогда еще это простое словосочетание «чувства добрые» не имело такой полноты выражения, не могло быть осмысленно людьми в такой мере, как в наши дни борьбы «добрых чувств» с чувствами недобрыми, бесчеловечными.

Притом мы не можем не знать, что и жестокость, и насилие, и варварство, и человеконенавистничество – по странной необходимости – всячески стремятся обрядиться в тогу как бы некоего «геройского», «романтического достоинства». Они тоже хотят выступать в красках, звуках и словах искусства и поэзии.

Точно так же и всякий эгоизм, и душевная гнилостность, и своекорыстие, и низменная животность хотели бы предстать миру  в формах искусства особой усложненности, якобы не всем доступной, но правомочной как самая сокровенная суть вещей.

Ничему подобному нет места в ясной, благородной, мужественной и человечной поэзии Пушкина. Более того, она – лучшее противоядие против тлетворных антигуманистических веяний некоторых явлений современного, называющего себя сверхреалистическим искусства. Она и лечит, и учит здоровью, ясности взглядов, той «верховной трезвости ума», о которой говорил Гоголь, размышляя о «существе русской поэзии».

Нам незачем навязывать поэзии Пушкина коммунистическое содержание, выискивать и подбирать разбросанные у него там-сям идейно-смысловые совпадения с нашими взглядами и понятиями. Пережит и оставлен далеко позади период претензий к его героям с точки зрения их несоответствия представлениям позднейших революционных эпох. Пушкин пришел к нам и всенародно принят нами таким, какой он есть, в органически целостном звучании его поэзии. Что из того, что его Евгений Онегин – как типическая фигура своей эпохи и своей среды – так далек от нашего идеала: разве это уменьшает непреходящее значение «энциклопедии русской жизни»,   созданной Пушкиным?

Разве ограничивается идейно-художественное содержание и значение одного из самых известных произведений политической лирики Пушкина «Клеветникам России» тем, что непосредственный повод его – польское восстание 1831 года? Как раз эту тему в нем уже нужно искать, разгадывать, это лишь историческая частность его содержания, главное то, в чем нестареющая сила его, – высокопатриотический пафос любви к родине и веры в ее могущество, отзвук событий Отечественной войны 1812 года, великолепный, поистине державный образ родины:

Иль мало нас? или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал

до пламенной Колхиды,

От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?..  

Вспомним, с какой воодушевляющей силой звучали эти строки в дни нашей Великой Отечественной войны, которая велась за освобождение народов от гитлеровского нашествия.

Пушкин помогает понять, что содержание подлинного произведения искусства вообще редко исчерпывается тем, чем оно, это содержание, занято по видимости, по сюжету или теме, но еще имеет свои глубинные слои, которые не вдруг и обнаруживаются.

Для нас наследие Пушкина обладает высочайшей эстетической и этической ценностью. Оно является нерушимым основанием нашей литературы, которая оказала самое непосредственное влияние на развитие общественной мысли и революционных идей в России, и не только в России. Ее исключительно сосредоточенный интерес к человеку во всех сложностях его общественного бытия, ее страстная проповедь понятий справедливости и человеческого достоинства заставили одного из самых крупных западных художников XX века Томаса Манна с благоговением назвать ее «святой литературой».

В Пушкине начало того реализма русской литературы, которому впоследствии выпала такая большая историческая судьба. Пушкин как бы вобрал в себя весь реализм русского народного взгляда на жизнь, его «живописный способ выражения и веселое лукавство ума», говоря словами самого поэта. Его поэзия дорога нам тем, что ничто человеческое ей не чуждо, потому что коммунистическое – это и есть человеческое, только не мнимое,   а подлинное, освобожденное от всего того, что мешает ему явиться во всей своей красе и жизненности.

Власть музы Пушкина над эстетическими вкусами и симпатиями миллионов людей всех поколений нашего общества так обширна и велика, что характеризовать ее можно, пожалуй, лишь при помощи слов, хотя и прикрепленных в последние годы исключительно к известным отрицательным явлениям, но совсем по-другому звучащих в данном случае, – культ Пушкина. Я не говорю: культ личности Пушкина, потому что его личность – это его поэзия и, наоборот, его поэзия – это его необычайная по силе творческого взлета личность.

И да будет жив этот светлый дух любви к поэзии Пушкина, ее благоговейного почитания среди нас как символ национальной гордости, как знак высокого достоинства народа – культ, последствия которого были и будут только благотворными и прекрасными.

Александр ТВАРДОВСКИЙ.

mbpolyakov