РЕЙНСКИЙ ЛАНДТАГ

В пяти больших статьях Маркс взялся осветить дебаты рейнского провинциального ландтага, ровно за год до того заседавшего девять недель в Дюссельдорфе. Провинциальные ландтаги были бессильные, фиктивные представительные учреждения, которыми прусский король пытался прикрыть тот факт, что он нарушил обещание 1815 г. и не дал стране конституции. Заседали они при закрытых дверях и имели некоторое, весьма скромное, влияние разве только в обсуждении мелких общинных дел. С тех пор как в 1837 г. начались в Кёльне и Познани столкновения с католической церковью, ландтаги вообще больше не созывались; от рейнского и познанского ландтагов можно было еще скорее, чем от других, ждать оппозиции, хотя бы и в ультрамонтанском духе.

От всяких либеральных вожделений эти почтенные учреждения были застрахованы уже тем, что непременным условием избрания в ландтаг было владение землей. При этом половину всего состава ландтага составляли дворяне-землевладельцы, треть — городское население, имевшее земельный ценз, и одну шестую — крестьяне. Впрочем, этот достойный принцип не проводился в полной своей красе во всех провинциях, и как раз во вновь завоеванной Рейнской провинции пришлось сделать некоторые уступки духу времени. Но и там всегда сказывалось то, что дворянство владело больше чем третью всех голосов в ландтаге, а так как решения обязательно принимались лишь большинством двух третей всего состава, то нельзя было ничего сделать против воли дворянства. Городской земельный ценз был еще ограничен условием, чтобы земля находилась не менее десяти лет во владении избираемого; кроме того, правительство имело право не утвердить избрание любого городского служащего.

Эти ландтаги заслужили всеобщее презрение, однако Фридрих Вильгельм IV, вступив на престол, вновь созвал их на 1841 г. Он даже несколько расширил их права — впрочем, лишь с целью надуть кредиторов государства, которым еще в 1820 г. дано было обязательство заключать новые займы лишь с согласия и под гарантией сословных собраний дальнейшего созыва. В своей знаменитой брошюре Иоганн Якоби обратился к провинциальным ландтагам, убеждая их считать своим правом провозглашение обещанной королем конституции. Но ландтаги оставались глухи к его призыву.

3

ФИЛОСОФИЯ САМОСОЗНАНИЯ

Подлинным главой берлинских младогегельянцев был, однако, не Кёппен, а Бруно Бауэр. Как самый выдающийся ученик Гегеля он и пользовался соответственным почетом, особенно когда с высокомерием умозрительного философа ополчился на швабскую манеру Штрауса в «Жизни Иисуса» и получил от Штрауса резкий отпор. Министр по делам просвещения Альтенштейн взял под свою защиту его многообещавший талант.

При всем том Бруно Бауэр не был честолюбцем, и Штраус ошибался, пророча ему, что он кон- чит «окостенелой схоластикой» ортодоксального вождя Генгстенберга. Напротив, летом 1839 г. у Бруно Бауэра завязалась литературная полемика с Генгстенбергом, который хотел возвести ветхо- заветного бога мести и гнева в сан бога христиан. Спор их, правда, не выходил за пределы акаде- мической полемики; все же ослабевший под старость и запуганный Альтенштейн предпочел убрать своего любимца подальше от подозрительных — столь же мстительных, сколь и правоверных — ортодоксов. Осенью 1839 г. он послал Бруно Бауэра в Боннский университет приват-доцентом с намерением не далее чем через год произвести его в профессора.

Но Бруно Бауэр, как это особенно видно из его писем к Марксу, переживал в то время идейную эволюцию, которая завела его гораздо дальше, чем Штрауса. Он приступил к критике евангелия и смел с лица земли последние развалины здания, еще сохраненные Штраусом. Бруно Бауэр утверждал, что во всех четырех евангелиях нет ни единого атома исторической правды и что все описанное в них — вольное литературное творчество евангелистов. Далее он доказывал, что христианство, ставшее мировой религией, не было навязано древнему греко-римскому миру, а было его собственным созданием. Этим Бауэр проложил единственно возможный путь для научного исследования возникновения христианства. Недаром модный и салонный придворный богослов Гарнак, причесывая в настоящее время евангелие в интересах господствующих классов, не постеснялся обозвать «жалким» прогресс, достигнутый на указанном Бруно Бауэром пути.

В то время, когда эти мысли созревали в голове Бруно Бауэра, Карл Маркс был его неразлучным спутником. Сам Бауэр видел в друге, который был моложе его на девять лет, наиболее способного боевого товарища. Не успел он обжиться в Бонне, как начал настойчиво звать туда и Маркса. Профессорский клуб в Бонне, — писал Бауэр, — «чистейшей воды филистерия» в сравнении с берлинским «Докторским клубом», в котором все же больше духовных интересов. И в Бонне он много смеется, но еще ни разу не смеялся так, как в Берлине, когда просто ходил с Марксом по улицам, Бауэр торопил Маркса сдать скорее свой «пустячный экзамен», для которого нужно только прочесть Аристотеля, Спинозу, Лейбница и больше ничего. Не стоит долго возиться с таким вздором и относиться серьезно к сущему фарсу. С боннскими философами, писал он, Маркс справится шутя, а главное — необходимо теперь же, не откладывая, начать издавать вдвоем радикальный журнал. Берлинское пустословие и пресность «Hallische Jahrbucher» становятся невыносимыми; жаль Руге, но почему он не вышвырнет из своего журнала всю эту мелюзгу?

МЛАДОГЕГЕЛЬЯНЦЫ

С весны 1838 г., когда он потерял отца, Карл Маркс прожил в Берлине еще три года. Все это время он вращался среди членов «Докторского клуба», умственная жизнь которого открыла ему дорогу к гегелевской философии.

Учение Гегеля тогда считалось еще прусской государственной философией. Министр по делам просвещения Альтенштейн и тайный советник при нем Иоганн Шульце взяли это учение под свое высокое покровительство. Гегель возвеличивал государство как воплощение нравственной идеи, как абсолютно разумное и абсолютную самоцель. Этим он присваивал ему высшие права по отношению к отдельным личностям, для которых верховный долг — быть членами государства. Это учение о государстве приходилось чрезвычайно по душе прусской бюрократии, оно бросало озаряющий свет даже на грехи такого рода, как травля «демагогов»¹.

Гегель в своей философии вовсе не занимался лицемерием. Тот факт, что монархия, в которой государственные чиновники трудятся каждый по мере своих сил, казалась ему идеальнейшей формой правления, объясняется уровнем политического развития самого Гегеля. Все же он считал необходимым некоторое косвенное участие господствующих классов в делах правления, однако со строгим сословным ограничением. О всеобщем народном представительстве в современном конституционном смысле он не хотел и слышать, подобно прусскому королю и его оракулу Меттерниху.

Но система, которую Гегель смастерил лично для себя, находилась в непримиримом противоречии с диалектическим методом, который он проповедовал как философ. Вместе с понятием бытия дано и понятие небытия, а из борьбы обоих возникает высшее понятие становления. Все существует и в то же время не существует, ибо все течет, все постоянно изменяется, непрерывно возникает и проходит. История для Гегеля есть также непрерывно преобразующийся, восходящий от низшего к высшему процесс развития. И этот процесс Гегель с его универсальной образованностью пытался проследить в самых различных областях исторической науки, правда, лишь в форме, соответствующей его идеалистическому мировоззрению: с точки зрения Гегеля исторические события представляют собой разные ступени развития абсолютной идеи; ее он считал животворящей душой всего мира, никак иначе эту абсолютную идею не определяя.

Книга «Карл Маркс. История его жизни» написана Францем Мерингом — выдающимся представителем левого крыла немецкой социал-демократии, одним из основателей Коммунистической партии Германии, соратником Карла Либкнехта и Розы Люксембург.

Франц Меринг (1846—1919) хорошо знаком советскому читателю своими работами по истории Германии и немецкого рабочего движения, по истории марксизма и ряду других вопросов.

Огромной заслугой Меринга является его борьба на страницах социал-демократической печати против ревизионизма Бернштейна и других оппортунистов.

В. И. Ленин в 1908 г. охарактеризовал его как «человека, не только желающего, но и умеющего быть марксистом»¹.
Великую Октябрьскую социалистическую революцию Меринг встретил восторженно. В открытом письме в «Правду» от имени группы «Спартак» он писал в июне 1918 г.: «Мы встретили весть о победе большевиков с чувством гордости, без всякой зависти, как нашу собственную победу»². В целом ряде своих статей и брошюр Меринг, ополчаясь против злобной клеветы буржуазии и социал-шовинистов на Советскую Россию, выступил в защиту политики большевиков и Советского правительства, в защиту диктатуры пролетариата. Незадолго до смерти Меринг принял деятельное
участие в основании Коммунистической партии Германии. Умер он в январе 1919 г. уже коммунистом.

Последние годы жизни Меринг посвятил созданию одного из своих самых значительных трудов — биографии Маркса, которая вышла под названием «Карл Маркс. История его жизни». Эта книга является венцом всего творчества Меринга, итогом его многолетней исследовательской работы по истории марксизма.

Большим достоинством книги является тот факт, что жизнь и деятельность Маркса Меринг описывает в тесной связи со всеми важнейшими событиями международного рабочего движения. Он очень много внимания уделяет анализу произведений Маркса, показывая их место и значение в истории формирования и развития марксизма. Таким работам Маркса, как докторская диссертация, «Святое семейство», «Немецкая идеология», «Нищета философии», «Манифест Коммунистической партии»,  «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», «Капитал», посвящены целые разделы
книги. Не ограничиваясь изложением содержания и анализом произведений Маркса, Меринг подробно освещает ту историческую обстановку, в которой они создавались, а также описывает историю опубликования важнейших произведений Маркса, показывая огромные трудности, которые приходилось ему преодолевать, чтобы напечатать свои работы.

Характеризуя величие Маркса, Меринг правильно указывает, что оно в значительной степени обусловливается неразрывным слиянием в Марксе человека мысли и человека дела, т. е. иными словами Меринг отмечает у Маркса наличие полного единства между теорией и практикой. В этой связи Меринг рисует Маркса не только величайшим мыслителем, создателем революционной теории, указавшей трудящимся массам путь к освобождению от капиталистического рабства, но также пламенным борцом и непосредственным руководителем международного рабочего движения. Меринг показывает роль Маркса в организации Союза коммунистов, его кипучую деятельность в
период революции 1848— 1849 гг., его руководство I Интернационалом.

Одну из самых больших заслуг Маркса Меринг правильно видит в том, что Маркс явился создателем исторического материализма — науки о законах развития общества.

 Однажды вешним утром,  когда в  кронштадтских гаванях давно уже  кипели работы  по  изготовлению судов  к  летнему  плаванию,  в  столовую небольшой квартиры капитана второго  ранга  Василия Михайловича Лузгина вошел  денщик, исполнявший обязанности лакея и повара. Звали его Иван Кокорин.

Обдергивая  только  что  надетый  поверх  форменной  матросской  рубахи засаленный черный сюртук, Иван доложил своим мягким, вкрадчивым тенорком:

- Новый денщик явился, барыня. Барин из экипажа прислали.

Барыня,  молодая видная блондинка с большими серыми глазами,  сидела за самоваром,  в  голубом капоте,  в  маленьком чепце на  голове,  прикрывавшем неубранные, завязанные в узел светло-русые волосы, и пила кофе. Рядом с ней, на высоком стульчике,  лениво отхлебывал молоко,  болтая ногами, черноглазый мальчик лет семи или восьми,  в красной рубашке с золотым позументом.  Сзади стояла,  держа грудного ребенка на руках,  молодая худощавая робкая девушка, босая и  в  затасканном ситцевом платье.  Ее  все  звали Анюткой.  Она  была единственной  крепостной  Лузгиной,   отданной  ей  в  числе  приданого  еще подростком.

В последние годы творчества Островский создал значительные социально-психологические драмы и комедии о трагических судьбах богато одарённых, тонко чувствующих женщин в мире цинизма и корысти ("Бесприданница", 1878, "Последняя жертва", 1878, "Таланты и поклонники", 1882, и др.). Здесь писатель разрабатывает и новые формы сценической выразительности, в некоторых отношениях предвосхищающие пьесы А. П. Чехова: сохраняя характерные черты своей драматургии, Островский стремится воплотить "внутреннюю борьбу" в "интеллигентной, тонкой комедии".

47 оригинальных пьес Островского (вместе с пьесами, написанными в соавторстве с молодыми драматургами Н. Я. Соловьевым, П. М. Невежиным, и многочисленными переводами и переделками пьес иностранных авторов) создали обширный репертуар для русской сцены. Драматургия Островского, национальная по своим традициям и истокам, дала немало образцов глубокого общечеловеческого содержания. Т. н. "морализм" Островского тесно связан с демократической устойчивостью его нравственного идеала. Островский обогатил драму опытом социального романа, писал "повести в ролях", по выражению Ф. М. Достоевского (см. "Неизданный Достоевский". Литературное наследство, т. 83, 1971, с. 608). Быт в его пьесах предстаёт не мёртвой бутафорией сословных примет купечества, мещанства или дворянства, а как сгусток отношений людей, способа их мышления, языка. Мастерской диалог, искусство построения пьес Островского рождают впечатление естественности действия, живого потока речи, драматически напряжённого или лирически одушевлённого, сверкающего красками юмора.

Обладая незаурядным общественным темпераментом, Островский всю жизнь деятельно боролся за создание реалистического театра нового типа, за подлинно художественный национальный репертуар, за новую этику актёра.

С 1856 Островский — постоянный сотрудник журнала "Современник" — сближается с деятелями демократической русской журналистики. В годы общественного подъёма перед крестьянской реформой 1861 вновь усиливается социальная критика в его творчестве, острее становится драматизм конфликтов. В комедии "В чужом пиру похмелье" (1855) не только создан впечатляющий образ Тита Титыча Брускова — воплощение тёмной и грубой силы домашнего самовластья, но и впервые произнесено слово "самодур", закрепившееся за целой галереей типов Островского. Комедия "Доходное место" (1856) бичевала взяточничество чиновников, ставшее нормой жизни; пьеса "Воспитанница" (1858) была живым протестом против угнетения личности. Достижения этой поры творчества Островского увенчивала драма "Гроза" (1859), навеянная, в частности, впечатлениями автора от поездок по городам верхней Волги в 1856 и 1857.

В "Грозе" Островский — сатирик и "бытовик" — рисует затхлую атмосферу провинциального городка с её грубостью, ханжеством, властью богатых и "старших". Островский — драматический поэт — даёт почувствовать привлекательность другого мира: мира природы, Волги, красоты и трагической поэзии, обаянием которого овеян образ Катерины. Гроза — это и символ душевного смятения героини, борьбы чувств, нравственного возвышения в трагической любви, и в то же время — воплощение бремени страха, под игом которого живут люди. "Тёмное царство" страшно не только внешней силой угнетения, притеснениями Кабанихи и Дикого, но и слабостью душ людей покорных, безвольных — таких как Борис и Тихон. Царство покорности и слепого страха подтачивают у Островского две силы: разум, здравый смысл, просвещение, проповедуемые Кулигиным, и чистая душа Катерины, которая — пусть и бессознательно, одним велением искренней, цельной натуры — этому миру враждебна. В статье "Луч света в тёмном царстве" (1860) Н. А. Добролюбов расценил гордую силу, внутреннюю решимость героини "Грозы" как знак глубокого протеста, зреющего в стране.

Памяти Льва Ландау посвящается этот рассказ

Теоретическая физика

Главным помощником в достижении цели служили, как известно, книги «Теоретической физики». Все, что училось,— училось по этому курсу, говорит А. Ф. Андреев, кстати, аспирант Ландау последнего периода, когда, по существу, весь курс был уже издан.

Едва ли кому-нибудь даже с исключительной находчивостью популяризатора удастся дать читателю-неспециалисту представление о курсе «Теоретической физики» и об отличии его от других подобных изданий. Единственно, что можно и, наверное, интересно — привести какие-то оценочные высказывания. Представим, что собрались ученики Ландау, и послушаем их.

— Такой курс мог сделать только Ландау. Буквально не сходя с места, не прибегая к литературным источникам, в любую минуту он мог начать работу по привлекшему его внимание вопросу из какой угодно области теоретической физики. Поэтому лишь он и был в состоянии создать энциклопедическое руководство по большей части нашей науки, причем любой пункт изложен так, как будто он впервые открыт авторами, а подход к материалу одновременно и строже и доходчивее, чем в других учебниках.

— Это — концептуальный курс теоретической физики, монография, основы всего и навсегда. Этот курс — фактический памятник Ландау. Его мог сделать только он — и никто другой. В мире не пишется книг ярче этого курса даже в одной какой-нибудь области. Например, вышла целая масса всяческих «Квантовых механик». Но в них нельзя найти подобного тому, что есть у Ландау. А у него еще — вся теоретическая физика.

— Эти книги поразительны по отбору материала — вот их главная отличительная черта. В них то, что зарублено навсегда. Есть книги, которые являются жемчужинами науки. Так, один известный западный теоретик всюду возит с собой «Статистическую физику», не расстается с ней. «Посмотрите у Ландау» — постоянная фраза. Потому что это уникальное издание по отбору самого главного и самого важного.

Биография

Окончив среднюю школу в 1937 году, поступил в Московский авиационный институт.

В 1941 году, не завершив обучение, ушёл добровольцем на фронт. Красноармеец ОМСБОН, участвовал в Московской битве и других операциях Западного фронта. Был ранен, в 1943 году уволен в запас по болезни.

После демобилизации учился на историческом факультете МГУ и окончил его в 1948 году. Одновременно занимается литературной деятельностью, экспериментируя в различных жанрах: повесть «Шелехов на Кадьяке» (1948 год) и сборник рассказов «По неизведанным путям» (1948—1950 годы) о путешествиях и приключениях российского исследователя, мореплавателя и купца в Русской Америке, повесть «Василий Пятов» (1952 год).

В 1952 году выходит на руководителей МУРа с пожеланием дать ему возможность изучить работу уголовного розыска и подготовить на основе собранных материалов литературные произведения, по-новому освещающие задачи и методы современной милиции. Адамов получил разрешение на получение всей необходимой информации.

Известный комментатор книг А.Адамова Евгений Рысс вспоминает: « Писатель мог ограничиться беседами со следователями, оперативными работниками и специалистами научно-технического отдела. Но может быть, А. Адамов понимал, что написать хорошую книгу после таких бесед невозможно, а может быть, просто его увлекли специфика розыскной работы, сочетание логики и риска, объективных данных науки и смелых логических построений. Так или иначе, А. Адамов, к счастью, не ограничился беседами. Он ходил на операции, участвовал в обысках и засадах, дежурил но ночам в МУРе и выезжал с оперативными группами на место преступления. Короче говоря, он знает дело не по рассказам. Он пережил, как и его герои, напряжённые часы в засаде, когда нельзя ни кашлянуть, ни закурить, ни пошевелиться. Сидел на оперативных совещаниях. Участвовал в обысках, когда точно известно, что крупный преступник скрывается здесь, в этой комнате или в этой квартире, а найти его не удаётся»

Работа над первой повестью «Дело "пёстрых"» была завершена в 1956 году. Возможный читательский интерес разглядел Валентин Катаев, главный редактор «Юности». В этом журнале в 1956 году и состоялся дебют Адамова.. Благодаря успеху «Дела "пёстрых"» у читателей, в 1957—1958 годах повесть была экранизирована.

Адамов издал около 30 своих произведений, среди которых публицистические записки «Мой любимый жанр — детектив» и исследования по зарубежной детективной литературе.

В 1977 году был удостоен премии Всесоюзного литературного конкурса Министерства внутренних дел СССР, Союза писателей СССР и Госкомиздата СССР, посвящённого 60-летию советской милиции.

Трилогия «Инспектор Лосев» награждена Золотой медалью имени Героя Советского Союза Николая Кузнецова за лучшее героико-приключенческое произведение 1981 года, учреждённой СП РСФСР.

Был членом Союза писателей СССР.

Глинка Михаил Иванович [20.5(1.6).1804, с. Новоспасское, ныне Ельнинского района Смоленской обл., — 3(15).2.1857, Берлин], русский композитор. Основоположник русской классической музыки.

Родился в помещичьей семье. С 1817 жил в Петербурге. Учился в Благородном пансионе при Главном педагогическом училище (его гувернёром был поэт, декабрист В. К. Кюхельбекер). Брал уроки игры на фортепиано у Дж. Филда и Ш. Майера, на скрипке — у Ф. Бёма; позднее учился пению у Беллоли, теории композиции — у З. Дена.

В 20-е гг. 19 в. пользовался известностью у петербургской любителей музыки как певец и пианист. В 1837 — 1839 капельмейстер Придворной певческой капеллы. Посетил Италию (1830—1833), Берлин (1833—34, 1856—57), Париж (1844—45, 1852—54), Испанию (1845—47), Варшаву (1848, 1849—51). Овладение опытом отечественной и мировой музыкальной культуры, воздействие прогрессивных идей, распространившихся в период Отечественной войны 1812 и подготовки восстания декабристов, общение с выдающимися представителями литературы (А. С. Пушкиным, А. С. Грибоедовым и др.), искусства, художественной критики способствовали расширению кругозора композитора и выработке новаторских эстетических основ его творчества. Народно-реалистическое по своей устремлённости творчество Глинка оказало влияние на дальнейшее развитие русской музыки.

В 1836 на сцене петербургского Большого театра была поставлена героико-патриотическая историческая опера Глинка "Иван Сусанин". Вопреки навязанной композитору верноподданнической концепции (либретто составлено бароном Г. Ф. Розеном в духе монархической официозности, по настоянию двора опера была названа "Жизнь за царя"), Глинка подчеркнул народное начало оперы, прославил крестьянина-патриота, величие характера, мужество и несгибаемую стойкость народа.