Фронтовой очерк


      Наш батальон вступал в село.
      Пыль походных колонн, песок, разметанный взрывами снарядов, пепел сожженных немцами хат густым налетом покрывали шершавые листья кукурузы и спелые несобранные вишни.
      Застигнутая врасплох немецкая батарея второпях ударила с пригорка по головной заставе зажигательными снарядами.
      Огненные змеи с шипением пронеслись мимо. И тотчас же бледным, прозрачным на солнце пламенем вспыхнула соломенная кровля пустого колхозного сарая.
      Прежде чем броситься на землю, секретарь полкового комсомола Цолак Купалян на одно-другое мгновение оглянулся: все ли перед боем идет своим установленным чередом и где сейчас находится комбат?
      Командир батальона старший лейтенант Прудников был рядом, за углам хаты. Соскочив с коня и бросив поводья ординарцу, он уже приказывал четвертой роте броском занять боевой рубеж, пятой - поддержать огнем четвертую, а шестой - усилить свой фланг и держаться к локтю пятой.
      Дальше следовали приказы разведчикам, пулеметчикам, минометчикам, взводам связи, связным от артиллерии...
      И вот пошла четвертая, пошла пятая.
      Все пошло - вернее, поползло по пшенице, по гречихе, головой в песок, лицом по траве, по земле, по сырому торфяному болоту.
      Грохот усиливается.
      Бьют вражеские минометы. Горят хаты. Людей не видно. И поэтому сначала кажется, что среди этого разноголосого визга и грома никакого осмысленного порядка нет и быть не может.
      Но вскоре оказывается, что свой незримый железный порядок у этого боя есть.
      Вот в лощине спешно складывают свой тяжелый груз и открывают огонь минометчики.
      С холма по картофельному полю кубарем, перекатываясь с боку на бак, тянет телефонный провод комсомолец Сергиенко. Радист ставит под густым орешником маленькую, похожую на ежа, станцию.
      Вдруг - ба-бах! - не туда поставил. Обжегся, поежился, перетащил ящик в канаву, нацепил наушники и что-то там накручивает, настраивает.

Родился в Саранске 5 сентября 1912 года. После окончания школы-семилетки в 1927 году поступает в саранский энергетический техникум. Окончив его в 1930 году по специальности техник-энергетик, получает направление в Куйбышев (Самара). Однако, вскоре переезжает в Москву, где работает во Всесоюзном Политехническом институте и готовится к вступительным экзаменам во ВГИК. В 1934 году призван на действительную службу в РККА. Отслужив 2 года, после демобилизации возвращается в Саранск. В 1937 году поступает во ВГИК. Окончив операторский факультет в 1941 году, получает распределение в Пятигорск. С началом войны подаёт рапорт о направлении на фронт.

В феврале 1942 года прибывает на Волховский фронт в киногруппу Алексея Алексеевича Лебедева. Во время прорыва блокады Ленинграда в январе 1943 года — Операция «Искра» — производит съёмки в частях 2 ударной и 67 армий. Вскоре направлен в киногруппу 4-го Украинского фронта, где снимает бои за Крым, форсирование Сиваша. В эти дни был ранен, но поддерживаемый двумя солдатами продолжает съёмки. Вместе с наступающими войсками входит в освобождённый Севастополь, принимает участие в форсировании Днепра. За храбрость и героизм, за мужество и стойкость награждён орденом Красного Знамени и двухнедельным отпуском, из которого пробыл дома только шесть дней. В составе киногруппы 1-го Украинского фронта, снимает эпизоды освобождения Польши, ожесточённые бои под городом Бреслау.

22 февраля 1945 года в ходе Нижне-Силезской наступательной операции Сущинский снимает наступление войск 1-го Украинского фронта в районе Железной дамбы в предместьях Бреслау. Во время съёмки рядом с ним разорвался снаряд и один из осколков смертельно ранил его в голову. Он упал, но камера продолжала снимать. Похороны Сущинского снял оператор Н. В. Быков, его боевой товарищ по фронтовой киногруппе, который сам погиб через два дня Читать далее...

Наполеон Ридевский

Парашюты на деревьях

ЧУЖАЯ ЗЕМЛЯ

Фронт стремительно откатывался на запад. Наши войска завершали освобождение Белоруссии, очистили от гитлеровцев Брест, Гродно, вступили в Литву, упорно пробиваясь к Восточной Пруссии. Ненависть народная призывала задушить фашистского зверя в его собственной берлоге. Но для того чтобы сделать это, мало одной ненависти. Нужно разведать тылы врага, незримо побывать в самой его берлоге, посмотреть, что она собой представляет, чем уязвима. С этой целью мы летим, разместившись в самолете на скамейках вдоль бортов по пять человек, отяжеленные экипировкой, как мулы, навьюченные до предела. Ведь нужно захватить все, без чего не обойтись в глубоком тылу врага.

Над горизонтом еще во всю ширь полыхает багровая заря. Разморенная за день июльским солнцем земля отдалялась от нас с каждой минутой. В самолете заметно похолодало.

Из пилотской кабины вышел инструктор, сопровождающий нас до места высадки.

— Высота три тысячи пятьсот метров, — сказал он. — Под нами линия фронта.

Я неуклюже повернулся, задев локтем сидевшего рядом Юзика Зварику, прильнул щекой к окошку.

Внизу, в зыбкой темноте, видны тусклые, словно игрушечные, огни пожарищ.

— Вскоре пойдем на снижение, — после паузы добавил инструктор.

Нам не нужно было объяснять значение этого сообщения. Над линией фронта летим повыше, чтобы не достали огнем простого стрелкового оружия, не стать легкой добычей зениток. Потом пойдем на снижение, чтобы нас трудно было обнаружить вражеским ночным истребителям.

Стараясь как-то отвлечься, избавиться от неприятного напряжения, я начал рассматривать своих товарищей, пытался угадать их самочувствие, о чем они думают. Троих я знаю хорошо. Вместе были в разведгруппе «Чайка», под Минском, немало лесных троп исходили, так и хочется сказать: не один пуд соли съели, но тут уж придирчивый читатель может усомниться — соли-то как раз и не хватало в тылу врага, часто без нее приходилось обходиться. Что правда, то правда. Не раз несоленое варево хлебали. Особенно это было не по нутру Юзику Зварике. Читать далее...

Это случилось 22 ноября 1941 года. Шли первые дни контрнаступления наших войск под Сталинградом. Батальон капитана Плотникова штурмовал под хутором Паньшино высоту 56,8. Вместе с батальоном шла в бой санинструктор Гуля Королёва. К вечеру над высотой взвился красный флаг. Фашистские батареи обрушили на защитников рубежа шквальный огонь из орудий и минометов. Гуля Королёва переползала из окопа в окоп, заслышав стоны раненых бойцов. Как рассказывали потом очевидцы, ее тоже ранили в ногу, но она не покинула высоту. Когда враг стал наседать на наши боевые порядки, санинструктор Королёва повела бойцов в атаку. В этом бою она была смертельно ранена. Посмертно Марионеллу Владимировну Королеву наградили орденом Красного Знамени

К МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ

История этой короткой жизни не выдумaнa. Девушку, о которой нaписaнa этa книгa, я знaлa ещё тогдa, когдa онa былa ребёнком, знaлa её тaкже школьницей-пионеркой, комсомолкой. Мне приходилось встречaть Гулю Королёву и в дни Отечественной войны. А то в её жизни, чего мне не удaлось увидеть сaмой, восполнили рaсскaзы её родителей, учителей, подруг, вожaтых. О её жизни нa фронте рaсскaзaли мне её боевые товaрищи.

Мне посчaстливилось тaкже читaть её письмa, нaчинaя с сaмых рaнних - нa линовaнных стрaницaх школьной тетрaдки - и кончaя последними, нaписaнными нaскоро нa листкaх блокнотa в перерывaх между боями.

Всё это помогло мне узнaть, кaк бы увидеть своими глaзaми всю Гулину яркую и нaпряжённую жизнь, предстaвить себе не только то, что онa говорилa и делaлa, но тaкже и то, что онa думaлa и чувствовaлa.

Я буду рaдa, если для тех, кто узнaет Гулю Королёву по стрaницaм этой книги, онa стaнет - хотя бы отчaсти - тaкой же близкой, кaкой онa былa для тех, кто узнaл и полюбил её в жизни.

Военным успехам Советской Армии содействовал могучий патриотический подъём, которым был охвачен весь советский тыл. Военная промышленность в кратчайший срок была эвакуирована в далёкие восточные районы и вскоре стала снабжать Советскую Армию всем необходимым. Созданная в дни сталинских пятилеток, угольно-металлургическая база на Востоке позволила частично восполнить потерю предприятий в западных и южных районах, занятых врагами. Эвакуированные предприятия очень часто начинали работать в районах, где до этого не было вовсе промышленности. Военными темпами велась стройка новых предприятий.

Местное и эвакуированное население работало самоотверженно и напряжённо в самых трудных условиях.

История войн не знает такого размаха организаторской работы в тылу, какую показали советские люди в дни Великой Отечественной войны. Кузнецкий комбинат в короткий срок заменил временно потерянный Донбасс. В Магнитогорске были построены новые мощные домны. В Челябинске возник крупнейший металлургический комбинат. Многие старые заводы Урала были заново реконструированы. Урал превратился в мощный арсенал Советской Армии. В Сибири, в Средней Азии выросли за время войны новые предприятия машиностроительной, автомобильной, электротехнической, химической промышленности.

Невиданный подъём социалистического соревнования, рост стахановских методов труда, массовое изобретательство — всё это говорило об огромной творческой энергии рабочего класса, его несокрушимой воле к победе. Огромную роль на военных предприятиях стали играть женщины и подростки. Ремесленные училища и школы фабрично-заводского ученичества дали промышленности за время войны свыше двух миллионов обученных рабочих. Женщины освоили сложные профессии и показывали образцы трудового героизма.

На предприятиях возникали фронтовые бригады молодёжи. По инициативе московской работницы Екатерины Барышниковой началось массовое движение советской молодёжи за перевыполнение производственных планов при уменьшенном количестве рабочих. Катя Барышникова выполняла и перевыполняла план в бригаде с тремя рабочими вместо шести. Почин Барышниковой был подхвачен молодыми рабочими во всей стране. Это освободило для промышленности Советской страны дополнительно десятки тысяч рабочих.

Темной мартовской ночью, часа за три до рассвета, наши пограничные наряды засекли над Карпатами неизвестный самолет, прилетевший с юго-запада, со стороны Венгрии и Австрии. Он несколько минут летел на север над лесистым горным районом, потом повернул на запад и скрылся.

Спустя немного времени о нарушении воздушной границы стало известно начальнику городского отдела Министерства внутренних дел города Явора майору Зубавину.

«Иностранный самолет, конечно, не зря появился над советской землей в такую ночь, — решил Зубавин. — Сброшены парашютисты».

Самолет летел вглубь нашей территории в течение семи минут. Он углубился на север не менее чем на сорок километров. Но где именно следует искать парашютистов?

Разложив на столе карту, Зубавин задумался. Поразмыслив, он остановился на горных окрестностях Явора. Лазутчики, несомненно, рассчитывали на этот большой город: здесь легче скрыться, отсюда по железной дороге и по автостраде можно выехать на все четыре стороны. Враг, тайно проникший на нашу землю — это хорошо знал Зубавин, — чаще всего стремится побыстрее попасть в людской поток и затеряться в нем.

К утру район вероятной выброски парашютистов был оцеплен. Поисковые группы прочесывали лес и горные ущелья, прилегающие к Явору.

К вечеру были найдены два парашюта: один, заваленный камнями, — в густом кустарнике, другой — в стоге прошлогоднего сена на дальних лугах колхоза «Заря над Тиссой». Читать далее...

    НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ

     Звонок был долгий.

     В  другое  время  начальник  отдела 1-Ц,  оберст  Бертгольд,  вероятно, вскочил  бы с  дивана  и  бросился  к телефону. Но  на этот  раз он даже  не шевельнулся.  Бертгольд лежал,  как  и прежде, закрыв  глаза, и  можно  было подумать, что он спит.

     Адъютант оберста гауптман Коккенмюллер уже несколько раз стучал в дверь кабинета; не дождавшись  разрешения  войти, он даже  чуть-чуть приоткрыл ее, но,  увидав оберста на  диване  с закрытыми глазами, тихонько закрыл  дверь, чтобы не нарушать отдых своего шефа.

     Гауптман  знал,  что  его начальник прошедшей ночью  не спал.  Лишь под утро, после звонка  самого  Гиммлера,  он разрешил  себе немного  отдохнуть. Адъютант  не присутствовал  при  разговоре  Бертгольда по телефону  - увидав вытянувшуюся  фигуру  оберста  и   услышав  его   почтительное  обращение  к телефонному собеседнику, гауптман на цыпочках вышел из кабинета, впрочем, не совсем плотно притворив дверь. Даже по обрывкам фраз, доносившимся в смежную комнату,  где  стоял  стол  гауптмана,  становилось  ясно,  что  разговор  с Гиммлером был для оберста приятной неожиданностью. Читать далее...

Стаднюк, Иван Фотиевич
Человек не сдается

Новое издание повести «Человек не сдается» значительно дополнено автором. Установив связь с оставшимися в живых участниками событий и вновь побывав на местах боев, И. Стаднюк узнал много нового и решил об этом поведать читателю. Сейчас читатель еще отчетливее почувствует атмосферу тех далеких грозных дней, тревожную напряженность событий первых дней Великой Отечественной войны.

1

Вагон мягко вздрагивал на стыках рельсов и дробно пристукивал колесами. За окном стелилось зеленое с сизыми проседями тумана поле. Затем поплыли отцветшие сады, среди которых белели под соломенными замшелыми крышами мазанки. Под самым окном замигал крынками и горшками на кольях хворостяной с крутобедрым изгибом плетень, где-то внизу тускло блеснула взлохмаченная ветром заводь с раскоряченными ветвями затонувших верб.

Петр Маринин был в купе один. Час назад он проснулся, и первая мысль, пришедшая в голову, заставила его радостно засмеяться. Ведь не надо, как было два года подряд, суматошно вскакивать с постели, торопливо одеваться, чтобы успеть через три — четыре минуты после подъема встать в строй. Можно лежать, сколько душе угодно, не боясь грозного окрика старшины или замечания дежурного по роте. И тем не менее Петр вскочил с постели быстро, как по тревоге, оделся, умылся и только позволил себе не сделать физзарядку, хотя отдохнувшие за ночь мышцы сладко ныли, требуя разминки.

И вот он, накинув на плечи плащ, сидит у открытого окна, наблюдая, как там, за вагоном, разгорается утро, как по земле рассыпается под первым лучом солнца росное серебро. Читать далее...

Если пойти на северо-запад от Порто-Веккьо [город и порт на юго-восточном побережье Корсики], в глубь острова, то местность начнет довольно круто подниматься, и после трехчасовой ходьбы по извилистым тропкам, загроможденным большими обломками скал и кое-где пересеченным оврагами, выйдешь к обширным зарослям _маки. Маки_ - родина корсиканских пастухов и всех, кто не в ладах с правосудием. Надо сказать, что корсиканский земледелец, не желая брать на себя труд унавоживать свое поле, выжигает часть леса: не его забота, если огонь распространится дальше, чем это нужно; что бы там ни было, он уверен, что получит хороший урожай на земле, удобренной золой сожженных деревьев. После того как колосья собраны (солому оставляют, так как ее трудно убирать), корни деревьев, оставшиеся в земле нетронутыми, пускают на следующую весну частые побеги; через несколько лет они достигают высоты в семь-восемь футов. Вот эта-то густая поросль и называется _маки_. Она состоит из самых разнообразных деревьев и кустарников, перепутанных как попало. Только с топором в руке человек может проложить в них путь; а бывают _маки_ такие густые и непроходимые, что даже муфлоны [порода диких баранов, более крупных, чем домашние, и с более грубой шерстью] не могут пробраться сквозь них.

Если вы убили человека, бегите в _маки_ Порто-Веккьо, и вы проживете там в безопасности, имея при себе доброе оружье, порох и пули; не забудьте прихватить с собой коричневый плащ с капюшоном - он заменит вам и одеяло и подстилку. Пастухи дадут вам молока, сыра и каштанов, и вам нечего бояться правосудия или родственников убитого, если только не появится необходимость спуститься в город, чтобы пополнить запасы пороха.

Когда в 18... году я посетил Корсику [в действительности Мериме, работая над новеллой, еще ни разу не был на Корсике; он посетил этот остров лишь в сентябре 1839 года (о чем он рассказал в "Заметках о путешествии по Корсике", 1840)], дом Маттео Фальконе находился в полумиле от этого _маки_. Маттео Фальконе был довольно богатый человек по тамошним местам; он жил честно, то есть ничего не делая, на доходы от своих многочисленных стад, которые пастухи-кочевники пасли в горах, перегоняя с места на место. Когда я увидел его два года спустя после того происшествия, о котором я намереваюсь рассказать, ему нельзя было дать более пятидесяти лет. Представьте себе человека небольшого роста, но крепкого, с вьющимися черными, как смоль, волосами, орлиным носом, тонкими губами, большими живыми глазами и лицом цвета невыделанной кожи. Меткость, с которой он стрелял из ружья, была необычной даже для этого края, где столько хороших стрелков. Маттео, например, никогда не стрелял в муфлона дробью, но на расстоянии ста двадцати шагов убивал его наповал выстрелом в голову или в лопатку - по своему выбору. Ночью он владел оружием так же свободно, как и днем. Мне рассказывали о таком примере его ловкости, который мог бы показаться неправдоподобным тому, кто не бывал на Корсике. В восьмидесяти шагах от него ставили зажженную свечу за листом прозрачной бумаги величиной с тарелку. Он прицеливался, затем свечу тушили, и спустя минуту в полной темноте он стрелял и три раза из четырех пробивал бумагу.

Такое необыкновенно высокое искусство доставило Маттео Фальконе большую известность. Его считали таким же хорошим другом, как и опасным врагом; впрочем, услужливый для друзей и щедрый к бедным, он жил в мире со всеми в округе Порто-Веккьо. Но о нем рассказывали, что в Корте, откуда он взял себе жену, он жестоко расправился с соперником, который слыл за человека опасного, как на войне, так и в любви; по крайней мере, Маттео приписывали выстрел из ружья, который настиг соперника в ту минуту, когда тот брился перед зеркальцем, висевшим у окна. Когда эту историю замяли, Маттео женился. Его жена Джузеппа родила ему сначала трех дочерей (что приводило его в ярость) и наконец сына, которому он дал имя Фортунато, - надежду семьи и продолжателя рода. Дочери были удачно выданы замуж: в случае чего отец мог рассчитывать на кинжалы и карабины зятьев. Сыну исполнилось только десять лет, но он подавал уже большие надежды.

Однажды ранним осенним утром Маттео с женой отправились в _маки_ поглядеть на свои стада, которые паслись на прогалине. Маленький Фортунато хотел идти с ними, но пастбище было слишком далеко, кому-нибудь надо было остаться стеречь дом, и отец не взял его с собой. Из дальнейшего будет видно, как ему пришлось в том раскаяться.

Прошло уже несколько часов, как они ушли; маленький Фортунато спокойно лежал на самом солнцепеке и, глядя на голубые горы, думал, что в будущее воскресенье он пойдет обедать в город к своему дяде caporale, как вдруг его размышления были прерваны ружейным выстрелом. Он вскочил и повернулся в сторону равнины, откуда донесся этот звук. Снова через неравные промежутки времени послышались выстрелы, все ближе и ближе; наконец на тропинке, ведущей от равнины к дому Маттео, показался человек, покрытый лохмотьями, обросший бородой, в остроконечной шапке, какие носят горцы. Он с трудом передвигал ноги, опираясь на ружье. Его только что ранили в бедро.

Это был бандит, который, отправившись ночью в город за порохом, попал в засаду корсиканских вольтижеров. Он яростно отстреливался и в конце концов сумел спастись от погони, прячась за уступы скал. Но он не намного опередил солдат: рана не позволила ему добежать до _маки_.

Он подошел к Фортунато и спросил:

- Ты сын Маттео Фальконе? Читать далее...

 США первые в мире применили ядерное оружие, причем против мирного населения

6 августа 1945 года, команда лётчиков ВВС США по приказу президента Трумэна совершила атомную бомбардировку города Хиросимы. Правительство и вооружённые силы США совершили величайшее в истории войн преступление против гражданского населения. 6 августа 1945 года было поворотным моментом в человеческой истории, потому что это было первое применение против живых людей оружия, способного моментально убивать сотни тысяч.

Первая советская атомная бомба


Началом работ по делению ядра в СССР можно считать 1920-е годы. В ноябре 1921 года (еще шла Гражданская война!) был основан Государственный физико-технический рентгенологический институт (в дальнейшем Ленинградский физико-технический институт ЛФТИ), который более трех десятилетий возглавлял академик Абрам Иоффе. Читать далее...