ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА*

     В предисловии к первому изданию этой  книги  я  говорил,  что  чувства, которые я испытываю,  закончив  работу,  мешают  мне  отступить  от  нее  на достаточно большое расстояние и отнестись к своему  труду  с  хладнокровием, какого требуют подобные официальные  предварения.  Мой  интерес  к  ней  был настолько свеж и силен,  а  сердце  настолько  разрывалось  меж  радостью  и скорбью - радостью достижения давно  намеченной  цели,  скорбью  разлуки  со многими спутниками и товарищами, - что я  опасался,  как  бы  не  обременить читателя слишком доверительными сообщениями и касающимися только меня одного эмоциями.

     Все, что я мог бы  сказать  о  данном  повествовании  помимо  этого,  я попытался сказать в нем самом.

     Возможно, читателю не  слишком  любопытно  будет  узнать,  как  грустно откладывать перо, когда двухлетняя работа  воображения  завершена;  или  что автору чудится, будто он отпускает в  сумрачный  мир  частицу  самого  себя, когда толпа живых существ, созданных силою его ума, навеки уходит  прочь.  И тем не менее мне нечего к этому прибавить; разве  только  следовало  бы  еще признаться (хотя, пожалуй, это и не  столь  уж  существенно),  что  ни  один человек неспособен, читая эту историю, верить в нее  больше,  чем  верил  я, когда писал ее. Читать далее...

    ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

 Эта повесть была начата через несколько месяцев после выхода отдельным изданием "Записок Пиквикского клуба". Тогда было очень много дешевых йоркширских школ. Теперь их очень мало.

 Частные школы долгое время являлись знаменательным примером того, сколь чудовищно пренебрегают в Англии воспитанием и как небрежно относится к воспитанию государство,- к выращиванию добрых или плохих граждан, несчастных или счастливых людей. Любой человек, доказавший свою непригодность к какой-либо другой профессии, имел право без экзамена и без проверки знаний открыть школу в любом месте, тогда как к врачу предъявлялись требования пройти необходимую подготовку, чтобы оказывать помощь ребенку при появлении на свет или способствовать уходу его из этого мира; подобные требования предъявлялись к аптекарю, к адвокату, к мяснику, булочнику, свечному мастеру - к представителям всех профессий и ремесел, за исключением школьных учителей, а школьные учителя, как правило, были болванами и мошенниками, которые, натурально, должны были множиться и процветать при таких обстоятельствах, причем йоркширские учителя занимали самую низшую и самую гнилую перекладину лестницы. Люди, промышлявшие скупостью, равнодушием или тупостью родителей и беспомощностью детей, люди невежественные, корыстные, жестокие, которым вряд ли хоть один рассудительный человек поручил бы уход за лошадью или собакой,эти люди послужили достойным краеугольным камнем сооружения, которое при всей существующей нелепице и великолепном высокомерном laissez-aller {Равнодушии (франц.).} вряд ли имело себе подобное в мире. Читать далее...

В свое время сочли грубым и непристойным, что я выбрал некоторых героев этого повествования из среды самых преступных и деградировавших представителей лондонского населения.

Но одна из задач этой книги - показать суровую правду, даже когда она выступает в обличье тех людей, которые столь превознесены в романах, а посему я не утаил от своих читателей ни одной дырки в сюртуке Плута, ни одной папильотки в растрепанных волосах Нэнси. Я совсем не верил в деликатность тех, которым не под силу их созерцать. У меня не было ни малей- шего желания завоевывать сторонников среди подобных людей. Я не питал уважения к их мнению, хорошему или плохому, не добивался их одобрения и не для их развлечения писал.

 О Нэнси говорили, что ее преданная любовь к свирепому грабителю кажется неестественной. И в то же время возражали против Сайкса, - довольно непоследовательно, как смею я думать, - утверждая, будто краски сгущены, ибо в нем нет и следа тех искупающих качеств, против которых возражали, находя их неестественными в его любовнице. В ответ на последнее возражение замечу только, что, как я опасаюсь, на свете все же есть такие бесчувственные и бессердечные натуры, которые окончательно и безнадежно испорчены. Как бы там ни было, я уверен в одном: такие люди, как Сайкс, существуют, и если пристально следить за ними на протяжении того же периода времени и при тех же обстоятельствах, что изображены в романе, они не обнаружат ни в одном своем поступке ни малейшего признака добрых чувств. То ли всякое, более мягкое человеческое чувство в них умерло, то ли заржавела струна, которой следовало коснуться, и трудно ее найти - об этом я не берусь судить, но я уверен, что дело обстоит именно так. Читать далее...

 Поездка в Рим и патетическое описание войны, сделанное Эрколе, еще более укрепили нас в наших миролюбивых намерениях. Особеино остро проявлялась жажда мира у Алексея Спиридоиовича. Прочитав в десятый раз "Преступление и наказаиие" и вспомнив своего негритенка, он твердо решил пострадать, чтобы искупить вину. Пример Раскольникова указывал путь, и в одно утро Алексей Спиридонович, выйдя на площадь Опера, упал на тротуар возле входа в метро и завопил "Вяжите меня! Судите меня! Я убил человека!" Быстро подбежавши полицейский спросил, где совершено преступленив. Когда Алексей Спиридонович объяснил, что он убил негра во время восстания, полицейский, вместо того чтобы его связать, стал сразу приветлив, поднял его, хлопнул дружески по плечу и сказал "Вы молодец и храбрый солдат, только не следует с утра много пить!" Так неудачно кончилась попытка нашего друга пойти по стопам героев русской литературы.

      На церковь надежд мы больше не возлагали и решили направиться в Гаагу в комитет "Международного Общества друзей и поклонников мира".

      Попавши в нейтральную страну, мы сразу почувствовали резкую перемену. Все, включая разноплеменных дезертиров, говорили о мире с большой нежностью, гордясь тем, что они не участвуют в варварской бойне, но, между прочим, ужасно боялись, что война может скоро кончиться, так как поставляли различные вещи, часто весьма непацифистские, воюющим державам. Несмотря на недостаточное знание голландского языка, мы легко их понимали, так как подобное миролюбие вдохновляло и мистера Куля до поездки в Сенегал.   

три дня мистера куля

...Так, впоследствии я заметил, что приемы разговора по телефону он применяет и в обычной беседе. Как-то вечером, сидя один в ресторане и скучая, он отрывисто гаркнул проходившей мимо актрисе: "Алло! Женщина? Это я -- мистер Куль. Свободны? Хотите со мной? Алло! Представьте смету. Даю ужин и десять долларов". Иногда он чувствовал необходимость нажимать кнопки, и эта вполне понятная привычка неприятно отражалась на. окружавших его. Но в общем это был человек скорее воспитанный, и он любезно принял нас, посвятив тотчас Хуренито в сущность своих намерений.

      Прожив достаточное число лет в Америке, из рассказов приезжавших и газетных статей мистер Куль узнал, что Европа лишена нравственности и организации. Два могучих рычага цивилизации -- библия и доллар не идут в ней рука об руку. Мистер Куль понял, что Америка должна отплатить благодарностью за тот великии момент, когда матрос Хуан Луис, известный в двух Кастилиях разбойник, прежде нежели зарезать первого индейца, пробормотал молитву, побрызгал его морской водицей и, таким образом, положил начало торжеству креста. Ныне пришла очередь Америке спасать обезумевшую Европу. Для проведения этого в жизнь мистер Куль организовал акционерное общество с весьма солидным капиталом и, приехав в Европу, начал разрабатывать план деятельности. Сообщив это Учителю, он стал нажимать наиболее мелкие кнопки и, вынимая из выскакивающих папок различные проекты, читал их нам. Некоторые из них мне запомнились, и я приведу их здесь, к сожалению, без деталей, цифровых данных и чертежей.

...Над океаном и землею висел туман, густо смешанный с дымом, мелкий дождь лениво падал на темные здания города и мутную воду рейда.

У бортов парохода собрались эмигранты, молча глядя на все вокруг пытливыми глазами надежд и опасений, страха и радости.

— Это кто? — тихо спросила девушка полька, изумленно указывая на статую Свободы. Кто-то ответил:

— Американский бог...

Массивная фигура бронзовой женщины покрыта с ног до головы зеленой окисью. Холодное лицо слепо смотрит сквозь туман в пустыню океана, точно бронза ждет солнца, чтобы оно оживило ее мертвые глаза. Под ногами Свободы — мало земли, она кажется поднявшейся из океана, пьедестал ее — как застывшие волны. Ее рука, высоко поднятая над океаном и мачтами судов, придает позе гордое величие и красоту. Кажется — вот факел в крепко сжатых пальцах ярко вспыхнет, разгонит серый дым и щедро обольет все кругом горячим, радостным светом.

А кругом ничтожного куска земли, на котором она стоит, скользят по воде океана, как допотопные чудовища, огромные железные суда, мелькают, точно голодные хищники, маленькие катера. Ревут сирены, подобно голосам сказочных гигантов, раздаются сердитые свистки, гремят цепи якорей, сурово плещут волны океана.

Вот результат правления тупых и подлых тварей в России:

«Число работающих на селе - 1,17 млн. человек (за 20 лет сократилась в 5 раз). Безработных на селе - более 5 млн. человек (их не учитывают, т.к. они имеют подсобные хозяйства).

20 лет назад Россия насчитывала 48 тысяч крупных коллективных аграрных хозяйств. Сегодня их количество сократилось впятеро, 30% из них убыточны. Страна вернулась к мелкотоварному производству и натуральному хозяйству с преобладанием ручного труда.

Сегодня более 50% продуктов животноводства и 90% овощей производится в личных подворьях. На смену машинам пришел ручной труд. По производительности труда страна в 8 раз отстаёт от уровня ЕС.

Выращенную продукцию у частника за бесценок скупают диаспоры перекупщиков. Потребсоюзов давно нет.

Закрыто 15600 клубов, 4300 библиотек, 22000 детсадов, 14000 школ. Исчезло 20 тысяч деревень, осталось 47 тысяч деревень, во многих из которых нищенское существование влачат несколько доживающих свой век стариков.

В 1990 году в СССР производилось 214 тысяч тракторов и 65 тысяч комбайнов. Сейчас в РФ - 8 и 7 тысяч соответственно. Из 21 млн. коров (в РСФСР) осталось менее 7 млн. За годы реформ объемы сельскохозяйственного производства снизились почти в 2 раза.

Страна потеряла продовольственную независимость и сегодня закупает почти 50% продуктов питания. В катастрофическом состоянии находится сельскохозяйственное машиностроение. Исчезла вся аграрная инфраструктура СССР, в том числе 27.000 колхозов и 23.000 совхозов, обеспеченных сельхозтехникой и квалифицированными кадрами.

После деколлективизации положение в селе стало критическим - нет людей, нет работы, нет техники. Земля, которую обрабатывали сотни лет, за 20 лет на 35% уже заросла мелколесьем».

И вспомним - всё это ради того, чтобы кучка моральных уродов покупала виллы за рубежом. Ну как назвать людей у власти «плохими людьми»? Это же уже не люди, это дерьмо!

...Это как раз то, чего и хотел Гитлер – в пределах европейской части СССР оставить порядка 50 миллионов населения СССР.

Эмиграция в СССР

А теперь, пожалуй, самое важное и самое замалчиваемое в этой темной истории: в 1978 г. коммуна на общем собрании постановила в полном составе эмигрировать в СССР и передала в советское посольство официальное прошение о принятии ее членов в советское гражданство...

До Исхода
1) "религиозная секта" оказывается… вовсе не была религиозной! Это был социальный эксперимент, сродни коммунам Фурье и Сен-Симона, пытающийся организовать жизнь своих последователей по примеру израильских "кибуцев" - т.е. отрицание частной собственности на средства производства и "труд каждого на благо всех", этакий "патриархальный коммунизм", а также борьба за права человека, против расовой дискриминации и т.д.. Джонс, в действительности в молодости быв проповедником, со временем разочаровался в религии и стал атеистом, мало того, социалистом-марксистом(!), что не было секретом для его соратников. Для чего же он придал видимость церкви своей организации?
Во первых, Джонс, будучи практичным человеком, воспользовался преимуществами в налогообложении, даваемыми американским законодательством религиозным организациям.
Во вторых, создавая свою группу, он трезво оценивал ситуацию в США - профсоюзы, запуганные маккартизмом, стали придатком капиталистической системы, левые общественные организации бездействовали, кроме того, их кадры в основном состояли из интеллигенции и "простой народ" в них не вступал. Тогда Джонс решил использовать авторитет церкви, тот, кто приходил "просто в церковь" под воздействием проповедей Джонса часто становился убежденным социалистом. Если бы тех же людей приглашали на политические собрания, они, разумеется, не согласились бы участвовать в них. Под этим "прикрытием" он позволял себе в процессе "проповеди" большие вольности, например, сморкание в государственный флаг США, (объясняя это неотъемлемым ритуалом своего культа), или же топтал библию, приговаривая, что как можно молиться такому богу, который благословляет угнетение бедных и т.д.
2) Организация Джонса была настоящей "занозой в заднице" для правительства США. Джонс объявлял, что находится в состоянии "войны с системой, которая придает большую ценность вещам, чем человеку. Любовь к деньгам - корень всякого зла", а также "в состоянии войны с правительством США по вопросам гражданских прав, расовой справедливости, мира".
Он оказывал своим "людским ресурсом" поддержку на выборах либерально-прогрессивным политикам, левым партиям и их лидерам - так во многом благодаря ему пришли к власти мэр Сан-Франциско Д.Москун, районный прокурор Д.Фрейтас, вице-губернатор Калифорнии М.Дималли.
Он издавал и распространял бесплатно газету (по сути - агитационную листовку большого формата) "Народный форум" тиражом от 600 тыс. до миллиона (!) экземпляров, в которой критиковал все и вся, от расовой дискриминации до темных делишек Рокфеллера и Киссинджера.
Он поддерживал морально и материально всех, по его мнению, пострадавших в результате борьбы против "общего врага". Из известных это были: Анджела Дэвис, Бен Чейвис и все члены "Уилмингтонской десятки", лидер американских индейцев Д.Бэнкс, Лаура Альенде.

    Александр Беляев

    Голова профессора Доуэля

    Посвящаю жене моей

    Маргарите Константиновне  Беляевой

Первые литературные опыты Флобера (повести «Мемуары безумца», 1838, «Ноябрь», 1842) не самостоятельны, написаны в духе традиционного романтизма. Однако уже в них отчётливо выражена антибуржуазная направленность, столь характерная для флоберовского творчества. Отход от романтических представлений обозначился в раннем варианте романа «Воспитание чувств» (1843-45, не опубликован), однако окончательное разочарование в романтических идеалах юности совершилось под влиянием революционных событий во Франции 1848-1851.

Чутко прислушиваясь к происходящему, одобряя антибуржуазный пафос народного подъёма, писатель в то же время скептически-презрительно относился к любым политическим программам, заняв позицию принципиального неучастия в общественной жизни. Недоверчивое отношение к революции Флобер сохранил и в дальнейшем, не поняв и не приняв Парижской Коммуны.

Эстетические взгляды Флобера нашли выражение в созданной им концепции обособленности и элитарности литературы, которую он в известной степени уподоблял науке. Однако талант художника, зорко и неустанно наблюдавшего жизнь, титаническая литературная работа «до кровавого пота», по его собственному признанию, в рамки его эстетической системы никак не укладывались.

Вышедший в 1857 роман «Госпожа Бовари. Провинциальные нравы» (рус. пер. 1858) - плод 6-летней работы - принадлежит к шедеврам мировой литературы, это поистине энциклопедия французской провинции 19 в.

Власти признали книгу «безнравственной» и отдали автора под суд; приговор был оправдательный. Прогрессивная критика тепло встретила роман (Ш. О. Сент-Бёв, Ш. Бодлер).

Трагическая развязка романа - самоубийство главной героини Эммы Бовари - заставляла размышлять: кто более аморален - запутавшаяся в супружеских изменах женщина или общество буржуазных обывателей и краснобаев типа аптекаря Омэ, изображенного в лучшей манере жёлчной флоберовской сатиры. Гибель Эммы Бовари обусловлена её тоской по иной жизни, свободной от пустоты и пошлости обывательского прозябания.

В 1858 Флобер совершил путешествие в Алжир и Тунис, собирая материалы для романа «Саламбо» (1862, рус. пер. 1863), действие которого происходит в древнем Карфагене в эпоху 1-й Пунической войны (3 в. до н. э.). Продолжение антибуржуазной темы проявилось здесь опосредованно, как тоска по сильным характерам и цельным натурам.