Американскую конституцию обычно восхваляют за то, что она якобы выдержала испытание временем. Однако что же это означает на деле? Не то ли, что конституция дала широчайший простор самовластию корпораций,— чего отнюдь не имели в виду ее авторы,— что, прикры­ваясь ею, монополистический капитал захватил господ­ство в стране, превратив всякие гарантии народных прав в мираж? Конечно, два миллиона колонистов, ко­торые не имели ни одной ежедневной газеты, которые гордились своей столицей Филадельфией с ее двадцати­пятитысячным населением и пришли в такой восторг от дилижансов открытой в 1776 году почтовой линии Нью-Йорк — Филадельфия, совершавших свой рейс за двое суток, что называли их не иначе, как «летательны­ми машинами», — конечно же, эти мирные провинциалы не могли предугадать развитие капитализма, ныне являющегося стержнем всей американской жизни. Современные правители Америки нисколько не заботятся об интересах большинства, зато они обеспечивают интересы незначительного меньшинства,— иными слова­ми, интересы корпораций, — предоставляя им право все прибирать к рукам ради собственной выгоды.

Верховный суд Соединенных Штатов! Наш высоко­чтимый верховный суд! Какова его роль в деле превра­щения американской демократии в американскую оли­гархию?

Для того чтобы лучше разобраться в достоинствах и пороках этого учреждения, я хочу сделать обзор его деятельности, как прошлой, так и настоящей. Но нельзя толковать о суде, не говоря о судьях, о том, какие круги общества они представляют и что это за люди сами по себе; а потому давайте сперва познакомимся с судья­ми — не только с теми, кто занимает этот пост ныне, но и с их многочисленными предшественниками.

Начнем с судьи Кертиса, который в 1857 году вышел в отставку, подобно многим своим коллегам, по той простой причине, что барыши, доставляемые частной практикой, прельщали его больше, нежели почетное и ответственное положение верховного истолкователя за­конов. Достаточно сказать, что, как поверенный корпо­раций, Кертис составил себе довольно круглое по тем временам состояние в 700 ООО долларов. Легко пред­ставить себе, как такому судье были близки интересы трудящегося народа! Впрочем, коллеги судьи Кертиса мало чем отличались от него.

Следующий на очереди Салмон П. Чейз (1808— 1873), председатель верховного суда США. До своего назначения в верховный суд он был адвокатом, поверен­ным банкиров. В то время из фондов Банка Соединен­ных Штатов исчезли неведомо куда 76 ООО ООО долларов да на 30 ООО ООО было роздано ссуд всяким конгрессменам, журналистам, политиканам. Председатель прав­ления банка, Николас Бидл из Филадельфии, выплатил из банковской кассы более миллиона долларов без вся­ких оправдательных документов. 130 ООО долларов по­шли на взятки членам законодательного собрания Пен­сильвании за проведение благоприятствующих банкам законов. Вот каких проходимцев выгораживал в суде Чейз. Но столь тесное общение с миром коррупции ни для кого не может пройти бесследно. Яд низкопоклон­ства легко проникает в душу, и не удивительно, что Салмон П. Чейз молился на своих хозяев и в этих сея­телях коррупции видел чуть ли не воплощение творче­ских сил Америки, имеющих полное право на поддерж­ку закона.

Наших судей всегда связывали с корпорациями не­расторжимые и нерушимые узы взаимопонимания и общности интересов. Вот, например, Брэдли (1813—1892): прежде чем стать членом верховного суда, он провел, в качестве адвоката, ряд дел, которые дали возможность нескольким железнодорожным компаниям штата Нью-Джерси объединиться и ввести непомерно высокие железнодорожные тарифы. Я считаю, что чело­век с подобными устремлениями едва ли способен войти в положение рабочего, гнущего спину по двенадцать—пятнадцать часов в сутки за каких-нибудь полтора-два доллара. Люди типа Брэдли всегда были и будут слепы и глухи к нуждам трудового люда.

Уэйт (1816—1880) до своего назначения председа­телем верховного суда долго состоял поверенным Южно-Мичиганской железной дороги. Вот один из об­разчиков характерного для него крючкотворства. На железной дороге, интересы которой он защищал, прои­зошел следующий случай. Поезд, шедший через Толедо со скоростью более двадцати пяти миль в час и не дав­ший у переезда обычного свистка — двойное нарушение правил! — задавил некую Веронику Муль. В первой судебной инстанции ее ребенку было присуждено едино­временное пособие в пять тысяч долларов. Как же по­вел это дело Уэйт при апелляции в высшую инстанцию? Он потребовал доказательств того, что ребенок рожден потерпевшей в законном браке! Полагаю, что коммента­риев не требуется.

Тяжелую руку трестов и держательских компаний чувствует на себе каждый американец. Эта рука давит так сильно, что рядовой американский обыватель — любитель бейэбола и кино, мелкий предприниматель или труженик — временами осознает, под каким экономиче­ским, политическим и юридическим гнетом ему прихо­дится жить. Он начинает корчиться и извиваться, стре­мясь высвободиться, даже иногда пробует поднять голос протеста, но в результате лишь убеждается, насколько сильна и несокрушима власть банков и корпораций и какими хитроумными методами она осуществляется. Впрочем, всей полноты этой власти он до сих пор не в состоянии понять. А если даже и поймет в какой-то мере, то побоится протестовать, чтобы не навлечь на себя еще худшие бедствия, — так уж, видно, повелось в нашей стране!

Двадцать лет назад трудящиеся мечтали о золотом веке техники, когда рабочий день не будет превышать шести-семи часов. Сейчас техника уже на грани совершенства — и что же? Они — нищие, живут подачками, а 40 ООО миллионеров являются фактическими хозяевами страны. Даже до экономической катастрофы, разразив­шейся ныне, в лето от р. х. тысяча девятьсот тридцать первое, американским рабочим уже было ясно, что все­сильные банки и корпорации покупают закон, а долж­ностных лиц подбирают по своему усмотрению. Таким образом, на страже капиталистических интересов стоят люди, которые обладают и временем, и возможностями, и соответственным «лоском» для того, чтобы общаться с сенаторами и судьями, вступать с ними в споры и убеждать их. А средний американец, некогда мнивший себя столь свободным и независимым, теперь, по су­ществу говоря, лишь каторжник в кандальной роте, по­корно гнущий спину на потребу той или иной кор­порации.

Но если есть люди, которые это понимают, то гораз­до больше таких, которые не понимают ничего. Надо сказать, что американцы, весьма способные и сообрази­тельные там, где дело касается техники или спорта, в экономических вопросах являются поистине непревзой­денными тупицами. Они не понимают самых элементар­ных вещей и, пока их не возьмут за горло, — как, на­пример, сейчас, — не желают понимать. («А, пойдем-ка лучше на футбол!») Сейчас, однако, положение тако­во, — особенно в некоторых областях хозяйственной жизни, — что, пожалуй, на футбол уже не пойдешь, и те же самые обыватели начинают смутно, а подчас и довольно ясно сознавать, что их законное правительство целиком находится в руках вышеназванных банков и трестов. Мало того, они начинают бороться против этих банков и трестов. Правда, из дальнейшего будет видно, что борьбу эту никак нельзя назвать успешной, но все же во время выборов в таких штатах, как Орегон, Ва­шингтон, Массачузетс, Пенсильвания и Нью-Йорк, насе­ление широко поддержало проект передачи в государ­ственную собственность предприятий общественных услуг.

Спешка и гонка — вот что определяет темп жизни в этой обширной стране.

Пусть как можно больше будет скорость автомоби­лей, мощность машин, высота небоскребов, сооружае­мых в рекордные сроки, как можно головокружительней бег поездов по туннелям подземки! Побольше городов, побольше бизнеса, побольше дел и забот,— как будто именно мы, из всех народов, призваны не только меха­низировать, но и заселить весь мир! Но зачем все это делается? Для какой-то определенной цели? Ради соз­дания каких-то высших духовных ценностей? Мне ка­жется, что наоборот, в такой обстановке человек неиз­бежно «выдыхается» и физически и морально; и с миллионами людей это либо уже произошло, либо дол­жно произойти в ближайшем будущем. Они живут и умирают, так ничего и не испытав, ради чего стоило бы жить. Жизнь среднего человека превратилась в сплош­ную муку: так она ничтожна и бессмысленна, до такой степени сам он сбит с толку и заранее обречен на по­ражение!

Короче говоря, самые условия жизни в наших про­мышленных городах и поселках таковы, что не только отнимают у человека покой, но и вконец разрушают его нервную систему, а людей более впечатлительных, слу­чается, даже доводят до самоубийства. Число тех, кто в смерти видит единственное избавление, не только не уменьшается, но неуклонно растет.

Больше того: теперь уже совершенно ясно, что на Америку и на страны, связанные с ней в финансовом отношении, надвигается катастрофа. Во время нынешне­го  мирового кризиса Англия вынуждена была отказать­ся от золотого стандарта и временно закрыть лондон­скую биржу. Аналогичные явления происходят и в дру­гих странах: Норвегии, Швеции, Дании и Египту тоже пришлось отказаться от золотого стандарта. Мировой кризис все углубляется.

Катастрофа в сущности уже разразилась в Америке; и первый ее признак—безработица, охватившая сейчас миллионы людей.

ОБЛИЧИТЕЛЬ АМЕРИКАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА

Произведения американского писателя Теодора Драйзера при­обрели мировую известность. Борьба против социальной несправед­ливости, которую он вел с таким воодушевлением и энергией, сделала его имя особенно близким американскому народу и всему прогрессивному человечеству.

Сегодня лучшие люди США, объединяющие свои силы для от­пора фашизму и войне, находят неоценимую моральную поддерж­ку в богатом творческом наследии Драйзера, в прекрасном при­мере его жизни.

Свой писательский путь Драйзер сам называет «длительной борьбой». Начиная с «Сестры Керри» — первого романа, опубли­кованного в 1900 году, — замечательному писателю вплоть до последнего дня его жизни пришлось преодолевать тяжелые пре­пятствия. Он никогда не отступал от правды, и это неизменно вы­зывало ненависть к нему со стороны «разбойничьего класса», как называл Драйзер американских империалистов.

Уже на склоне лет, вспоминая прошлое, Драйзер говорил, что с самого начала его сознательной жизни у него сложилось убеждение, что американская действительность представляет собою нечто «жестокое и несправедливое», — «процесс опустошения, ког­да счастье может быть только иллюзией». «Начав работать ре­портером в Нью-Йорке, — продолжает Драйзер, — я проникся отвращением к уродливой жизни богатых, которой главным обра­зом и интересовались газеты. Когда я пробовал заговорить о стра­даниях и притеснениях бедного люда, меня осмеяли. Я бросил журналистику и начал писать книги о социальной несправедливости».

С каждым новым произведением он все более глубоко прони­кал в сущность классовых противоречий современной Америки, все чаще и решительнее подчеркивал, что между теми, которые «имеют все», и теми, которые «ничего не имеют», лежит непрохо­димая пропасть. Стремление к правдивому изображению жизни с самого начала определило основную идейно-политическую линию творчества Драйзера.

Ленин писал в историческом «Письме к американским рабо­чим»: США являются «одной из первых стран по глубине пропасти между горсткой обнаглевших, захлебывающихся в грязи и в рос­коши миллиардеров, с одной стороны, и миллионами трудящихся, вечно живущих на границе нищеты, с другой» (В. И.  Ленин, Сочинения, т. 28, стр. 45.). Именно эта жгучая, первостепенной важности тема с огромной силой и полнотой раскрывается в произведениях крупнейшего пи­сателя Соединенных Штатов.

Предисловие

Надеюсь, читатель извинит меня за то, что я начинаю это предисловие с похвальбы. Дело в том, что эта работа – юбилейная. Ее завершением я отмечаю свое сорокалетие, свою пятидесятую книгу, шестнадцать лет своей писательской деятельности и новое направление в своем творчестве. А «Сердца трех» – это новое направление. До сих пор я, безусловно, не создавал ничего подобного и почти убежден, что и впредь не создам. И я вовсе не намерен скрывать, что горжусь этой работой. А теперь я советовал бы читателю, который любит стремительное развитие действия, перескочить через все то бахвальство, что содержится в предисловии, и погрузиться с головой в повествование, – пусть он потом попробует сказать мне, что от моей книги легко оторваться.

Для любопытствующих разрешу себе кое-что пояснить. По мере того как кинематограф становился наиболее популярной формой развлечения во всем мире, запас фабул и интриг, накопленный мировой беллетристикой, стал быстро истощаться. Какая-нибудь одна кинокомпания с помощью двух десятков режиссеров способна экранизировать все литературное наследие Шекспира, Бальзака, Диккенса, Скотта, Золя, Толстого и десятков менее плодовитых писателей. А поскольку на свете сотни кинокомпаний, нетрудно сообразить, как скоро они могут столкнуться с нехваткой сырья, из которого фабрикуют кинокартины.

    Видеть явное, совершать обычное -- что может быть проще? Жизнь современного человека тяготеет к застывшим формам, а развитие цивилизации усиливает это тяготение, и потому в жизни нашей преобладает обыденное, а неожиданное случается редко. Но вот неожиданное происходит. Иной раз оно переворачивает вверх дном всю жизнь, и тогда неприспособленные погибают. Они не видят того, что не явно, не умеют принимать внезапных решений и теряют голову, попадая в новую, непривычную колею. Словом, когда старая, накатанная колея их жизни обрывается, они гибнут.
      Но есть люди, которым удается выжить. Отдельные, лучше приспособленные личности могут избежать гибели, когда сила обстоятельств вырывает их из круга явного и привычного, принуждая ступить на новый, неизведанный путь.
      Так было с Эдит Уитлси. Она родилась в Англии, в сельской местности, где жизнь течет по исстари заведенному порядку, а все неожиданное так неожиданно и необычайно, что почитается безнравственным. Она рано пошла в услужение и, все по тому же исстари заведенному порядку, еще совсем молоденькой девушкой попала в горничные к одной важной даме.
      Развитие цивилизации приводит к тому, что наша жизнь, подчиняясь установленным законам, в своем однообразии уподобляется работе машины. Все нежелательное изгоняется, все неизбежное заранее предусмотрено. Мы даже не мокнем под дождем, не мерзнем в мороз, и смерть -- чудовищная, нежданная гостья -- уже не подстерегает нас за каждым углом: она превращена теперь в пышный, хорошо слаженный спектакль, который заканчивается в фамильном склепе, где даже дверные петли заботливо смазаны маслом во избежание ржавчины, а воздух регулярно проветривается, дабы на мрамор не оседала пыль.

"Итак, повсюду грабеж и обман, обман и грабеж, я смотрю вперед. Я сохраняю веру в благородство и величие человека. Я верю, что чистота и бескорыстие духа победят господствующую ныне алчность". Дж. Лондон

Действие происходит в Вашингтоне, США, в 1910 году на протяжении двадцати часов.
1.  Дом сенатора Чалмерса.
2.  Комнаты Говарда Нокса в гостинице Уолтэм.
3.  Дом Энтони Старкуэтера.
4.  Там же, где и в первом действии.

ОПИСАНИЕ ХАРАКТЕРОВ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ

1910 год. Мексиканские патриоты готовят восстание против диктатуры Диаса. К революционной хунте присоединяется юный Филипе Ривера, отец и мать которого были расстреляны диктаторами. Час восстания близок, но героям не хватает оружия. Чтобы добыть необходимую сумму денег, Ривера решается выступить на ринге против Уорда, сильнейшего боксера Америки...

  I

    Никто не знал его прошлого, а люди из Хунты и подавно. Он был их "маленькой загадкой", их "великим патриотом" и по-своему работал для грядущей мексиканской революции не менее рьяно, чем они. Признано это было не сразу, ибо в Хунте его не любили. В день, когда он впервые появился в их людном помещении, все заподозрили в нем шпиона - одного из платных агентов Диаса. Ведь сколько товарищей было рассеяно по гражданским и военным тюрьмам Соединенных Штатов! Некоторые из них были закованы в кандалы, но и закованными их переправляли через границу, выстраивали у стены и расстреливали.

    На первый взгляд мальчик производил неблагоприятное впечатление. Это был действительно мальчик, лет восемнадцати, не больше, и не слишком рослый для своего возраста. Он объявил, что его зовут Фелипе Ривера и что он хочет работать для революции. Вот и все - ни слова больше, никаких дальнейших разъяснений.

«Белый Клык» (англ. White Fang) — приключенческая повесть Джека Лондона, главным героем которого является волк по кличке Белый Клык. Впервые произведение было опубликовано в нескольких номерах журнала The Outing Magazine с мая по октябрь 1906 года. Книга рассказывает о судьбе прирученного волка во время золотой лихорадки на Аляске в конце XIX века. При этом довольно большая часть произведения показана глазами животных и, в частности, самого Белого Клыка. В романе описывается разное поведение и отношение людей к животным, доброе и злое.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПОГОНЯ ЗА ДОБЫЧЕЙ

Темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки. Недавно пронесшийся ветер сорвал с деревьев белый покров инея, и они, черные, зловещие, клонились друг к другу в надвигающихся сумерках. Глубокое безмолвие царило вокруг. Весь этот край, лишенный признаков жизни с ее движением, был так пустынен и холоден, что дух, витающий над ним, нельзя было назвать даже духом скорби. Смех, но смех страшнее скорби, слышался здесь -- смех безрадостный, точно улыбка сфинкса, смех, леденящий своим бездушием, как стужа. Это извечная мудрость -- властная, вознесенная над миром -- смеялась, видя тщету жизни, тщету борьбы. Это была глушь -- дикая, оледеневшая до самого сердца Северная глушь.

Как я стал социалистом

Я ничуть не отступлю от истины, если скажу, что я стал социалистом примерно таким же путем, каким тевтонские язычники стали христианами, – социализм в меня вколотили. Во времена моего обращения я не только не стремился к социализму, но даже противился ему. Я был очень молод и наивен, в достаточной мере невежествен и от всего сердца слагал гимны сильной личности, хотя никогда и не слышал о так называемом «индивидуализме».

Я слагал гимны силе потому, что я сам был силен. Иными словами, у меня было отличное здоровье и крепкие мускулы. И не удивительно – ведь раннее детство я провел на ранчо в Калифорнии, мальчиком продавал газеты на улицах западного города с прекрасным климатом, а в юности дышал озоном бухты Сан-Франциско и Тихого океана. Я любил жизнь на открытом воздухе, под открытым небом я работал, причем брался за самую тяжелую работу. Не обученный никакому ремеслу, переходя от одной случайной работы к другой, я бодро взирал на мир и считал, что все в нем чудесно, все до конца. Повторяю, я был полон оптимизма, ибо у меня было здоровье и сила; я не ведал ни болезней, ни слабости, ни один хозяин не отверг бы меня, сочтя непригодным; во всякое время я мог найти себе дело: сгребать уголь, плавать на корабле матросом, приняться за любой физический труд.

И вот потому-то, в радостном упоении молодостью, умея постоять за себя и в труде и в драке, я был неудержимым индивидуалистом. И это естественно: ведь я был победителем. А посему – справедливо или несправедливо – жизнь я называл игрой, игрой, достойной мужчины. Для меня быть человеком – значило быть мужчиной, мужчиной с большой буквы

Лондон (London) Джэк (настоящее имя — Джон Гриффит, Griffith) (12.1.1876, Сан-Франциско, — 22.11.1916, Глен-Эллен, близ Сан-Франциско), американский писатель.  Лондон  — фамилия его отчима, разорившегося фермера.

В юности переменил множество случайных профессий. В 1893 простым матросом отправился в первое морское путешествие (к берегам Японии). В 1894 примкнул к походу безработных на Вашингтон; месяц просидел в тюрьме за бродяжничество.

В 1895 вступил в Социалистическую рабочую партию США; в 1901—1916 член Социалистической партии США. Самостоятельно подготовился и успешно сдал экзамены в Калифорнийский университет, но, не имея достаточных средств, ушёл после 3-го семестра.

Зиму 1897—1898  Джэк Лондон, захваченный "золотой лихорадкой", провёл на Аляске. В 1899 начал публиковать северные рассказы, вошедшие в сборники "Сын волка" (1900), "Бог его отцов" (1901), "Дети мороза" (1902) и другие, к которым тематически примыкают роман "Дочь снегов" (1902) и талантливые повести о животных "Зов предков" (1903) и "Белый клык" (1906). В северных рассказах  Джэк Лондон  противопоставляет буржуазной цивилизации мир нетронутой природы.