Турки брали у христиан детей и воспитывали из них янычар, с непотухающей ненавистью ненавидевших своих кровных.
Более тонкую и сложную систему выработала буржуазия всех стран. С помощью гимназий, реальных училищ, всяких институтов, университетов, политехникумов и проч. создаются отряды, обслуживающие буржуазный строй, буржуазную жизнь.
Инженеры, доктора, писатели, журналисты, адвокаты, учителя, чиновники, судьи, профессора, всякого рода служащие выращиваются в этих гнездах и идут в жизнь строить и поддерживать господство имущих. У них с детских лет создается своя собственная психология неотрывности их жизни от жизни имущих классов.
Даже пролетарские дети, попадая в эти ядовитые гнезда, часто забывают, откуда они пришли, и, как все, становятся янычарами.
Мне скажут: "Но разве доктора не лечат рабочих? Разве адвокаты не защищают их на суде? Разве учителя не учат пролетарских детей? Разве писатели не жалобятся над мужичком?".
Да, профессионально, технически они обслуживают и трудящиеся классы, общественно же они работают на поддержание господства имущих, работают часто бессознательно.
Только глупец или бесстыдник скажет, что это не так.
В будничные дни янычарское воспитание детей буржуазией ускользает от глаза.
В дни же громадных политических потрясений, в дни общественных катаклизмов, система, вылепившая их разум и сердце, проявляется в страшной наготе.
Я хочу дать типичный образчик такого ядовитого гнезда.
На Малой Никитской, в великолепном доме графов Бобринских, помещается мужская гимназия Адольфа.
Среди учащихся -- дети докторов, учителей, чиновников, купцов, фабрикантов, заводчиков, землевладельцев, нефтепромышленников.
Такой состав сразу определяет психологию учебного заведения. Это -- лучше. В других учебных заведениях более демократический состав учащихся обманывает глаз, а ведь сущность-то самой системы гнезда одинакова.
В гимназию Адольфа случайно попал мой сын. Перевестись было трудно, волей-неволей пришлось в ней оканчивать, и на моих глазах протекала жизнь гимназии.
Технически гимназия недурно обставлена -- подбор опытных учителей, пособия и проч. Внутренне -- это типичнейшее осиное гнездо по воспитанию самых непримиримых янычар имущего класса. Трудно найти другое место, откуда бы выходили более злые, более беспощадные ненавистники трудящихся.
Перед учениками -- молчаливая заповедь: "Делай, что хочешь, испытывай все подлые грязные мерзости жизни, но лишь при одном условии,-- соблюдай внешнюю благопристойность и приличие".
И гимназия все знает: пьянство, подлый разврат, картежную игру, секретные болезни и такие вещи, о которых и говорить не хочется.
Знали ли об этом педагоги с директором во главе?
Великолепно.
Но ведь для них одна заповедь: "Утопай в какой угодно грязи, лишь бы внешне прилично".
Но что же запрещалось и преследовалось?
Одно: какое бы то ни было общение с трудящимися. Это выражалось прежде в преследовании "политики", ныне -- в злобном, ненавистном преследовании большевизма.
Тут нет ни границ, ни предела ярости педагогов и учащихся.
В это ярое, ни перед чем не останавливающееся преследование попал мой сын.
Он -- в восьмом классе.
Как только узнали в гимназии о его работе среди трудящихся, началась дикая невероятная ежедневная, в самых подлых формах травля.
Ученики восьмого класса поголовно сыпали на своего товарища: шпион, провокатор, продавшийся за немецкие деньги. Заявили, что изобьют, свернут шею, если он будет ходить в гимназию. От имени всего класса заявляли на уроках учителям: немедленно уйдут все из класса, если в классе будет оставаться преследуемый.
Что же педагоги?
Они всячески, во главе с директором, подогревали эту травлю и сами травили, как могли.
Застрельщиком выступал господин Адольф, владелец гимназии, он же -- преподаватель латинского языка.
При всех подсиживаниях господин Адольф никак не мог поддеть нетерпимого им ученика на своем предмете -- хорошо учился. Тогда стал науськивать учеников.
Каждый урок господин Адольф неизменно начинал одной и той же речью против большевиков, отборно ругая их и обливая ушатами грязи и клеветы.
Куда чеховскому человеку в футляре до Адольфа! Как куцому до зайца! А ларчик просто открывался: однажды господин Адольф, предварительно обругав большевиков, поведал классу со слезами:
-- Что же это такое: работал я, работал всю жизнь, скопил, купил земельку, а теперь... а теперь ее у меня отни-мают...
Во время Октябрьской революции кто-то вызвал меня к телефону. Подхожу. Голос:
-- Вы -- писатель Серафимович?
-- Да.
-- Кремль только что взят юнкерами. Ваш сын вместе с другими пленниками поставлен под расстрел.
Я заметался.
-- Но я вывел его, не беспокойтесь. Сейчас он в дворцовой канцелярии. Тут другая опасность: было разорвали его дворцовые служители,-- их собралось человек сто. Хотел увести его и его товарища к себе на квартиру, не пускают, говорят,-- большевиков покрываю. Грозят мне. Я -- офицер... Употребляю все усилия...
-- Я сейчас приеду...
-- Боже вас сохрани... только испортите дело... Я все сделаю, что в моих...
Я судорожно вцепляюсь в трубку,-- он перестал говорить. Боюсь выпустить,-- последняя нить, соединяющая с сыном... Звоню, куда попало. Потом бросаю -- и в Кремль.
На улице -- мой мальчик. Нет, это не он, это -- чужой: чужое лицо, чужие глаза... Это не он.
Дома рассказывает спокойно-равнодушно, чужим, неузнаваемым голосом, темно усмехаясь.
Их поставили в шеренгу. Приготовили пулеметы. Юнкера вытаскивали револьверы, подносили к лицу его и товарища, долго держали и злорадно смеялись.
-- Ну, что, приятно издыхать?..
Подошел донской офицер.
-- Ты откуда?
-- Я с Дону, донской казак...
Офицер, держа в одной руке револьвер, другой размахнулся и сшиб кулаком сына, потом его товарища -- рабочего.
Мимо проходит молоденький офицер, на год раньше окончивший гимназию Адольфа, это сын директора гимназии, Стрельцов, недавно произведенный в офицеры. Он вместе с юнкерами расстреливает безоружных, сдавшихся солдат.
Сын обращается к нему:
-- Подтвердите, что я гимназист из гимназии Адольфа.
Стрельцов поворачивается к юнкерам и говорит:
-- Этого первого надо расстрелять: он -- большевик, и отец его -- большевик.
Затрещали пулеметы. Корчась в стонах и крови, попадали солдаты. Иные неподвижно лежали, и пелена пепельности быстро набегала на лица. Незадетые солдаты бросились бежать и рассыпались на площади, прячась, куда попало.
Сын с товарищем рабочим забились за немецкую пушку, все стараясь почему-то одну голову спрятать между спицами колес.
Юнкера опять согнали всех прикладами, штыками и пулеметами. Тут подошел офицер и спас сына и его товарища.
Когда затихла борьба и сын пришел в гимназию, преподаватель истории господин Сыроечковский сказал:
-- Зачем вы пришли в гимназию? Разве между гимназией и вами не легла кровь? Вам здесь не место.
Господин Сыроечковский забыл об одном сказать, что и между остальными учениками и гимназией тоже легла кровь -- ни одно учебное заведение не дало столько белогвардейцев, сколько гимназия Адольфа. Они усердно расстреливали солдат и рабочих. Были среди них отличные стрелки, бившие на выбор и потом хвалившиеся учителям и товарищам числом убитых.
Забыл господин Сыроечковский сказать, почему это многие ученики гимназии Адольфа после Октябрьской революции скрылись из Москвы и гурьбой отправились на Дон. Отдохнуть, что ли? Господин Сыроечковский, господин Адольф, и вы, господин директор Стрельцов, не скажете ли нам? Что же вы?
Да, забыл еще упомянуть, что господин Сыроечковский -- народный социалист, а эта партия, как известно, создана для благочестивых, тихих, богобоязненных людей, чтобы спасти маленькое именьице, или крохотный капиталец, или домик от революционных посягателей. А тут как раз маленькая земелька, и мужички пахали и кормили святое семейство господина Сыроечковского.
Как просто открываются все ларчики...
Так ли, сяк ли, но учителя, не смея прямо выкинуть ненавидимого ученика, вместе с остальными учениками сделали пребывание его невозможным в гимназии. И в то же время директор Стрельцов заявил сыну:
-- Я ничего сделать не могу, но твое отсутствие я и педагогический совет будем считать незаконным...
Ну, не Иудушка ли!
А отсутствие ученика Маргулиеса (папаша -- крупный купец), явившегося только после рождества? Маргулиес все время был во втором батальоне ударников. Его отсутствие как находите -- законным?
А отсутствие тех, что отправились на Дон?
Что же, за ними за всеми аттестаты обеспечены!
-- Не так ли, господа?
Справедливость требует сказать, что среди захлебывающихся черносотенством учителей нашелся один, который, отбросив всякую политику, требовал одного -- знаний. Это -- преподаватель физики и математики.
Эта история является другим концом саботажа школы: тысячи пролетарских детей выброшены учителями-саботажниками на улицу, а дети купцов, банкиров, спекулянтов, нефтепромышленников, заводчиков преспокойно учатся, получают аттестаты с тем, чтоб разлететься из осиного гнезда по всей России лютыми врагами трудового народа.
Справедливо ли? И почему осиные ядовитые гнезда должны быть терпимы?..
Категория: Культура |
Просмотров: 1830 |
Добавил: kvistrel
| Теги:
