19 февраля будет четыре года со дня смерти Егора Летова, который, на мой
взгляд, является ярчайшим представителем нашей контркультуры. Тогда, в
феврале 2008-го, тоже шла президентская кампания. Выбирали Медведева. В
отличие от нынешнего февраля, выбирали безнадежно, на фоне полной
гражданской апатии. В те «окаянные дни», сидя фактически под домашним
арестом, я написал текст под названием «Егор и оставшиеся здесь». С
некоторыми сокращениями приведу его в этой публикации. Спасибо Егору,
что все эти четыре года поддерживал своими песнями. Будет новый день!
***
О
смерти Летова я узнал в отделении милиции, куда меня привезли
беспредельные менты с очередной протестной акции. Всю ночь, пока я
пытался заснуть на холодном полу КПЗ (в этом ОВД с идиотским названием
«Зябликово» в обезьяннике почему-то вообще нет лавок), в голове
вертелась циничная мысль: «Егор ушел вовремя. Ускользнул из мышеловки».
И, пожалуй, это действительно так. Удушливая атмосфера путинского
застоя, очевидно, оказалась невыносимой для певца запредельного бунта,
для убившего в себе государство, для опи**деневшего Егора с воробьиной
стаей в груди. Такие люди цветут в эпохи великих перемен и революций, и
увядают в унылые времена мифических «стабилизаций».
Егору
повезло, — он родился вовремя, золотой рыбкой нырнул в революционный
поток, захлестнувший умирающую советскую империю. Почему-то принято
считать раннего Летова антисоветчиком. Это все, конечно, идет от
примитивного цитирования его текстов перестроечного периода, — «я
ненавижу красный цвет», «Ленин в мавзолее вонял», «Сталин миллионы
давил» и т.д. На самом деле, не сомневаюсь, Егор всегда был настоящим
леваком, эдаким анархо-коммунистом. В подтверждение моей мысли, —
воспоминания Олега «Манагера» Судакова, летовского собрата по буйным
80-м: «Мы считали, что на самом деле мы — коммунисты, интуитивные
коммунисты … мы осознавали, что политическая система «коммунизм»,
которая есть в Союзе, она склоняется по внешнему представлению к
партократии, а вот та система, которая могла бы быть и истекала бы из
сердца, — это крутейшее мировоззрение человека, мы себя причисляли к
этому мировоззрению». Воистину так! Признаюсь, я часто задаю себе
вопрос, кем бы я был, если бы жил в позднесоветское время. И каждый раз
прихожу к выводу, — я тоже был бы «против», был бы «антисоветчиком» в
обывательском понимании этого слова. Так что, я прекрасно понимаю
Летова, — он яростно крушил своим неистовым творчеством фальшивый
брежневский «коммунизм», дабы расчистить путь к коммунизму, в его
понимании, истинному.
Да только вышло по-другому, вышло вовсе и
не так. Вместо истинного коммунизма все неудержимо рухнуло в пропасть
тошнотворного накопительства и обогащения. Летов понял это еще в 90-м
году, — распустил свою «Гражданскую оборону», находившуюся на пике
популярности, уединился в горах и лесах, много говорил о том, что «нам
больше нечего делать здесь». Вот, например, отрывок из его интервью с
самим собой, датируемого 1990-м годом: «И вообще, мне кажется, что лучше
уж (и, главное, красивее) яркое, горькое, испепеляющее и победное
мгновение света, чем долгая косно-унылая и прозаично-параличная жизнь…
Бердяев замечательно помыслил: ... для свободы можно и должно жертвовать
жизнью, для жизни не должно жертвовать свободой. Нельзя дорожить
жизнью, недостойной человека». Надо сказать, что в то время как раз
постоянно появлялись слухи, что Егор Летов умер…
Однако он не
умер, хотя, видимо, был действительно близок к этому. Он остался жить,
только на время затаился, — ведь эпоха перемен, он чувствовал, еще не
закончилась.
Крушение Союза Летов переживал тяжело. Как-то после
одного из московских концертов (это был, наверное, 2003 год) мы с женой
сидели в гостиничном номере вместе с музыкантами «Обороны», и я спросил
Егора о его мироощущении в 90-91-м году. Он ответил, что долгое время
пребывал в состоянии потерянности, ничего не мог делать, только целыми
днями играл в настольный хоккей и бродил по лесу. Как он сказал, «было
ощущение, что всех жестоко нае…али». От этой потерянности он спасался в
то время различными метафизическими изысканиями – наркотики, медитации,
магия и т.д. И именно в этот период были рождены самые чудовищные по
своей красоте альбомы Летова «Прыг-скок» и «Сто лет одиночества».
Послушайте, и вы поймете – это реальный прыжок за горизонт, в вечность,
пахнущую нефтью.
Тем не менее, Летов был прав в своих
предчувствиях, — революция еще не закончилась, общество еще бурлило. Еще
оставалась возможность качнуть маятник истории в правильную сторону.
Октябрь 93-го разбудил Егора от сознательной летаргии. Вот что вспоминал
он сам о том времени в своей «творческо-политической биографии»:
«…события октября 1993 года поставили меня на место, заставили
устыдиться собственного индивидуализма. Когда мы приехали в Москву и
увидели то, что происходило около Белого дома, то поняли — наше место
здесь, среди людей. …Мне нужно было в течение нескольких лет идти по
пути личного спасения и во многом пройти его, чтобы понять, что это — не
мой путь. Я мог бы этого добиться, но я выбрал именно второй путь, путь
коллективного спасения, потому что это — глобальная единственная
истина, ибо путь личного спасения ведет не просто в тупик, он ведет в
места гораздо более страшные. Это я знаю как человек, испытавший этот
путь. Это — путь одиночества».
Таким образом (для многих
парадоксальным, а на самом деле – вполне естественным) Летов оказался в
стане красно-коричневой оппозиции – Анпилов, Лимонов, Дугин, Проханов,
Баркашов. Кому-то такая компания покажется противоестественной, — но
такие тогда были времена. Против монстра «бандитского капитализма»
поднялись тогда все вместе, — и коммунисты, и националисты. Летов был
среди них кем-то вроде Маяковского, — таким современным певцом
революции. Если честно, то коммунисты, нацболы и другие оппозиционеры
сейчас должны неустанно собирать деньги на памятник Летову из чистого
золота. Его вклад в российское левое движение неоценим. Без
преувеличения, практически все молодые левые активисты, пришедшие в
политику после 93-го года, сформировались под сильнейшим влиянием
летовского творчества, под влиянием «Русского прорыва», под влиянием
«Солнцеворота» и «Невыносимой легкости бытия» — этих гимнов революции,
войне и победе в безнадежно проигранном сражении.
Я сам начал
слушать «Оборону» году в 91-92-м, в 14-15 лет. Тогда среди неформалов в
моде были такие коллективы, как «Х** забей», «Волосатое стекло», «Сектор
газа», — главным достоинством этих групп среди моих сверстников
считалось обилие ненормативной лексики. Кто-то из моих знакомых в этом
ряду упомянул и «Гражданскую оборону», — типа тоже прикольная группа.
Вскоре по радио (была тогда на «Радио России» поздно вечером такая
программа – «Тихий парад») я случайно услышал летовскую «Про дурачка», —
и сразу понял, что «Сектор газа» тут и рядом не стоял. Конечно же,
сразу зацепил летовский вокал, шедший, казалось, откуда-то из самого
нутра, откуда-то из-под земли. Этот голос без преувеличения завораживал.
Таких голосов во всем роке – раз-два и обчелся (в последних летовских
альбомах мне не хватало как раз этого голоса, который со временем
неизбежно потускнел). Понятно, что после такого сильного впечатления я
стал искать записи Летова. Магнитофона дома у меня тогда не было,
поэтому первую летовскую кассету я слушал у школьного друга. Это был
«Прыг-скок»+нарезка из альбомов 88-89 года. Башню снесло, признаюсь,
наповал. Качество звука было ужасное, слова разбирались с трудом и не
всегда, — но дикая энергетика просто убивала. Это была МОЯ МУЗЫКА,
которая с тех пор регулярно подпитывала меня как своеобразный
аккумулятор. Сказать честно, я никогда не понимал, как можно слушать
веселую, правильную, позитивную музыку. Если мне хорошо и радостно, то
внутри и так играет своя внутренняя нескончаемая радостная песня. Если
же мне х**ево, то здесь Кобзон с Макаревичем не помогут. Здесь нужна
именно чудовищная, запредельная, неистовая летовская энергетика, которая
по принципу «клин клином вышибают» возвращает к жизни. Отмечу, что за
все последующие годы, вплоть до настоящего момента, лучшего
«антидепрессанта» я для себя не нашел, хотя и переслушал немало самой
разнообразной музыки. Думаю, что для многих Летов значит то же самое,
только не все готовы в этом признаться.
Не скажу, что пришел в
левое движение лишь под воздействием Летова. Мои взгляды формировались
раньше, в основном, под влиянием катастрофы 91-93 года. Но когда я
узнал, что Егор выступал на первомайском митинге (это был 1994 год),
когда позднее прочитал его интервью о «Русском прорыве», — то даже не
удивился. Для меня по-другому и быть не могло, ведь я чувствовал в Егоре
родственную душу. Я лишь отметил для себя, — раз и Летов с нами, значит
все правильно, значит верная дорога. Вот отрывок из Летова того
периода. Подпишусь под каждым словом: «Не теряйте надежды и совести, не
впадайте в грех уныния, не складывайте оружия, не опускайте рук. Хватит
заживо гнить в своих уютных капканах. Покиньте свои пыльные, затхлые
закоулки – выйдите на свет безбожный, вдохните полной грудью. Родина
ждёт вас – безнадёжно-молодых, отчаянных и непокорных. Требуйте и
достигайте невозможного! Наступите на горло своей тоске, апатии, лени.
Казните свой страх. Действуйте так, чтобы Смерть бежала от вас в ужасе.
Мир держится – пока ещё держится! – на каждом из нас – ЖИВОМ и
непобедимом. И пусть нас мало – нас и всегда было немного – но именно мы
двигали и движем историю, гоним её вперёд по сияющей спирали. Туда, где
времени не было, нет, и не будет. В ВЕЧНОСТЬ. Так не позорьте же себя и
своё будущее. Встаньте!»
В 1999 году, уже вступив в «Трудовую
Россию», я решил реализовать свою давнюю мечту, — организовать концерт
Егора. Это была акустика в кинотеатре «Ленинград». Администрации
кинотеатра я наплел, что Летов – это бард типа Олега Митяева, арендовал
зал за какие-то смешные деньги (рублей 500, кажется), напечатал рекламу
концерта весьма поносного вида (которую сам потом и расклеивал
героически по Москве с товарищами из АКМ) и заказал у местного художника
большую афишу для кинотеатра в советском стиле (на ней так и было
написано — «бард Егор Летов»). Опыта проведения таких мероприятий у меня
тогда почти не было, поэтому все сопровождалось какими-то неурядицами.
Зрительный зал, из которого не убрали кресла (ну а зачем убирать, если
выступает «бард»?), конечно, разнесли, — сломали, как сейчас помню, 52
кресла, что для меня повлекло за собой большие материальные убытки (в
итоге долг мне простила директор кинотеатра, сказав на прощание «да у
меня самой сын такой же бестолковый»). Выручки от продажи билетов я чуть
не лишился, так как товарищ Косов, которому было поручено ответственно
продавать билеты в кассе кинотеатра, в день концерта употребил огненной
воды, впустил в помещение кассы каких-то панков и заснул. Однако,
несмотря на все эти сложности, — концерт состоялся. Помню, как я
выскочил на сцену и в радостном порыве кричал какие-то лозунги, а потом
объявлял выступление Егора. Ощущения, скажу вам, непередаваемые. Потом
было еще много организованных нами концертов «Обороны» в разных
кинотеатрах, а затем и в ДК Горбунова, но впечатления от того первого
концерта – самые яркие.
Мое личное общение с Летовым пришлось на
период его отхода от политики. Времена менялись, система
стабилизировалась. Родина так и не поднялась с колен. Да и наши
оппозиционные политики совсем не радовали. Егор вновь ступил на путь
«личного спасения», отстранился от политической суеты. Чем дальше, тем
больше усиливалась его отчужденность от мира. В то время мне порой
казалось, что его выдернули из какой-то норы, привезли на концерт, и он
по необходимости выступает, а сам все время думает о том, как бы
побыстрее в эту самую нору вернуться. Пресловутый шоу-бизнес потихоньку
все же опутывал Летова своими щупальцами. Я далек от расхожего мнения о
том, что «Егор продался». Просто у него уже, мне кажется, не осталось
сил по-настоящему сопротивляться, и он постепенно начинал играть «по
правилам».
Создается впечатление, что Егор интуитивно готовился к
уходу. Наверное, это мои глупые фантазии, но факты налицо. Он переиздал
практически все свои альбомы (даже альбомы Янки пересвел и отдал в
рекорд-компанию), как бы посмеиваясь над самим собой переименовал свои
самые героические пластинки («Солнцеворот» теперь стал «Лунным
переворотом», а «Невыносимая легкость бытия» — «Сносной тяжестью
небытия») и записал, по сути, свой реквием по мечте – «Зачем снятся
сны».
Что бы я ни сеял, о чём бы я ни пел
Во что бы я ни верил, чего б я ни хотел
Куда бы я ни падал, с кем ни воевал -
Никто не проиграл.
Смерть
Летова для меня оказалась как неожиданной – как-то засело в голове
«палка перегнулась – я буду жить долго», так и ожидаемой – не верилось,
что у Егора начнется «долгая счастливая жизнь» без праздников и
потрясений. Сейчас прихожу к мысли, — Летов напоследок подарил всем нам
еще одно гениальное творение – свою смерть. Умер легко и талантливо. Не в
мучительной агонии, не от бессильной старости, не от ядовитой болезни –
а во сне. Устал «быть против», идти поперек – и умер. Не предал себя.
Ну
а что же мы, оставшиеся здесь? Да все не так уж и печально. У нас
остался его голос, его песни, его слова – осталась оборона от мирской
пакости и грязи. Остался вечный пример. Так будем же и дальше изо всех
сил играть в самолетики под кроватью. Будем и дальше радугой над прахом и
кладбищем. Будем и дальше жить в своем бесконечном апреле в одиночной
камере. Ну а когда силенки закончатся, то не будем нае**ывать самих
себя, не будем стариться. А скажем «Пошли вы все на х**!» и сделаем свой
восьмой шаг за горизонт. И где-то там, на далеких орбитах, обязательно
встретимся с Егором.
Автор: Сергей Удальцов
Источник:
http://echo.msk.ru/blog/udaltsov/860138-echo/
