|
Мумия
Абу-Джамаль  Мумия
Абу-Джамаль сидит в пенсильванской тюрьме с 3 июля
1982 года, ожидая
казни путем укола с ядом. Однако Абу Джамаль — человек, который
борется и
говорит посетителям: «Я — политический заключенный». Его
заперли в
тюрьме по обвинению в убийстве полицейского. Процесс носит ярко выраженный политический
характер, а в
оглашенном обвинении поводом для применения высшей меры наказания
признавался также ряд цитат из политических интервью с Мумией и членство
в партии Черных пантер.
В деле Мумия Абу-Джамаля много странных,
«мистических»
обстоятельств. Например, калибр пули, которой убили полицейского
отличается от калибра пистолета, который был у Абу-Джамаля. С самого
начала в следствии по делу Мумии допускались чудовищные нарушения. Один
из свидетелей Мумии был арестован, а главная свидетельница обвинения
через много лет после своего заявления перешла в свидетели защиты,
признавшись в том, что она давала показания под давлением следователей,
которые угрожали жизни ее детей. То, что происходит с Мумией, происходит с
черным населением
Америки постоянно. В стране, где черного населения чуть больше 10%, 60%
приговоренных к смертной казни —
афроамериканцы. После отмены приговора
Мумия Абу-Джамал дал интервью телеканалу RT. – Спасибо большое, что согласились на
интервью. Вы провели
почти 30 лет в ожидании исполнения смертного приговора, сейчас
Вы в
тюрьме пожизненно без права на досрочное освобождение. Если бы Вы сейчас
могли оказаться где угодно, какое место Вы бы выбрали и чем бы Вы
занимались? – С самого
раннего возраста я был, так сказать, гражданином мира:
меня всегда интересовали события, происходящие в разных странах. Я
привык думать о том, как живут люди по всему миру. Поскольку я
афроамериканец, мне, конечно, хотелось бы побывать в разных частях
Африки, но в то же время у меня много друзей и дорогих мне людей во
Франции — я бы хотел показать жене и детям ту улицу в Париже,
которую
назвали в мою честь. – В
каком событии, произошедшем за последние 30 лет, Вы хотели бы
принять участие, если бы была такая
возможность? –
Во-первых, конечно же, я бы хотел стать частью движения против
апартеида в ЮАР, потому что это событие изменило ситуацию не только в
ЮАР, но и во всем мире. Это была борьба против расового неравенства, за
свободу и достоинство африканского народа. Поэтому, конечно, в первую
очередь, я выбрал бы ЮАР... Ну а вообще, меня всегда тянуло туда, где
люди борются за свободу, — именно эта борьба мотивирует меня,
дает мне
силы. – В конце месяца
Вам исполнится 58 лет. Получается, что
половину жизни Вы провели за решеткой. Многие даже и представить себе не
могут такого. А как на Вас это повлияло? – На самом деле, в ожидании смертной казни прошла
большая часть моей
жизни. Это не могло не повлиять на мое сознание, на то, как я вижу мир и
взаимодействую с ним. Мне нравится думать, что значительную часть этого
времени я бы провел вне тюрьмы, что хотя бы в моем воображении я был на
свободе, я путешествовал. Но это всего лишь фантазии. На самом же деле, большую часть своей жизни я провел в
ожидании
исполнения приговора. И в каком-то смысле, может быть, не физически, а
психологически я по-прежнему чувствую себя приговоренным к смертной
казни. – Ваша судьба для
многих стала ярким примером
несправедливости в работе судебной системы. Вы сами верите в
справедливый суд? В одной из своих книг Вы называете работу
пенитенциарной системы США «войной против бедных» и говорите, что новые
тюрьмы строятся, чтобы избавиться от бедных и бездомных. Осталась ли у
Вас хотя бы слабая вера в правосудие, учитывая то, как сложилась Ваша
собственная жизнь? – В
юности, когда я был членом партии «Черные пантеры», я участвовал в
протестах против политически мотивированного заключения Анджелы Дэвис,
которые проходили в центре Нью-Йорка. Как многие «Черные пантеры», я
читал ее работы. Она критиковала устройство тюремной системы США. В
своих работах она называла общее количество пленников этой
системы —
250-300 тысяч заключенных по всей стране. Уже тогда это было
проблемой,
требующей решения. Это был кризис, ситуация была сравнима с фашистским
режимом. Сегодня, 30-40 лет спустя, в
одной только Калифорнии насчитывается
300 тысяч заключенных. В одной Калифорнии заключенных больше,
чем во
Франции, Бельгии, Англии и еще четырех-пяти странах вместе взятых. Тогда
мы и представить не могли, что до такого дойдет. То, что происходит с
этой системой сегодня, ужасно. Жертвами этого
пенитенциарно-промышленного комплекса стали миллионы человек. Это
мужчины, женщины и дети. Такое количество заключенных — жертв
массовых
репрессий — не может не влиять на общество в целом. Не только
на семьи
заключенных, а на коллективное сознание всего общества. Общество
пронизывает страх, силу и глубину которого мы не можем даже
представить. – Вы
затронули столько важных экономических и социальных вопросов. Какой
аспект Вы бы хотели изменить в первую
очередь? – Невозможно
изменить какой-то один аспект в отрыве от всех
остальных. Хотя, безусловно, вопрос интересный, и я бы подумал. Но суть в
том, что все элементы этой системы взаимозависимы, изменения в одном
элементе приводят к изменениям в других. Еще философ Антонио Грамши
говорил о «гегемонии» идеологической сферы, которая довлеет над всеми
остальными. В силу этого невозможно изменить какой-либо один аспект,
чтобы тот, в свою очередь, изменил всю систему или хотя бы повлиял на
что-то еще. Это один из уроков
гражданского движения 1960-х годов: те, кто
боролись за гражданские права, требовали изменения системы школьного
образования, интеграции и т.д. Так вот проблема в том, что сейчас в
подавляющем большинстве школ, где обучаются темнокожие
американцы — из
малоимущих или рабочих семей, — сегрегация ничуть не меньше,
чем была у
их бабушек и дедушек. Только теперь сегрегация проходит не только по
расовому, но еще и по классовому признаку. В первую очередь, по классовому признаку, который
затем
трансформируется в расовый. Известный исследователь Джонатан Козол,
занимавшийся проблемами образования в Америке в течение сорока лет,
написал в одной из недавних книг, что в американской системе образования
присутствуют элементы апартеида. Я часто общаюсь со своей
семьей — с
женой и детьми, и даже с внуками — и делаю неутешительный
вывод: школа, в
которую ходят мои внуки, хуже, чем та, где много лет назад учился я
сам. Это приговор всей системе, и
произошло это именно из-за того, что
предыдущие поколения уделяли внимание лишь одному аспекту проблемы.
Ситуация все хуже и хуже. И несмотря на официальные панегирики, ситуация
с американскими школами напоминает мне трагедию. Других слов я не
нахожу. Хотя нет, я скажу по-другому: ситуация во многих школах в
районах, где преобладает темнокожее население или выходцы из Латинской
Америки, напоминает даже не трагедию. Речь идет о
преступлении. – Сейчас, с
принятием закона о национальной безопасности,
следить и задерживать граждан станет гораздо проще. Как Вы думаете,
«большой брат» теперь открыто показал свое истинное лицо в
США? – Давайте
посмотрим на это следующим образом: если снова взглянуть на
контрразведывательную программу КОИНТЕЛПРО, тогда получается, что все в
ФБР — и руководство, и агенты — знали, что все, что
они тогда делали,
было противозаконно. Агентов ФБР обучали незаконно проникать в
помещения, проводить так называемые тайные разведывательные операции и
тому подобное, то есть совершать преступления, но при этом им говорили:
«В твоих интересах не попасться, потому что если попадешься, сядешь в
тюрьму, и мы тебя знать не знаем. Пеняй тогда на себя». То есть что происходило последние 20-30 лет?
Не только закон о
национальной обороне, но и так называемый «Патриотический акт» сделали
все, что считалось противозаконным в 1950-е, 60-е и 70-е годы,
законным.
Они придали этому статус законности. Они придали статус законности всем
тем вещам, которые сами управленцы и агенты ФБР считали ранее
преступными. Это означает, что теперь они могут просматривать вашу
почту, без проблем читать вашу электронную почту, прослушивать
телефоны — они все это делают, и хотя они делают это во имя
национальной
безопасности, тем не менее, они это делают. Можно сказать, что сегодня
мы живем в государстве национальной безопасности, в котором «большой
брат» стал узаконенной реальностью. – За какого кандидата в президенты США
Вы бы отдали свой голос? – Ни за кого. Скорее всего, ни за кого. Я бы сказал
так — на
сегодняшний день нет никого, за кого я бы с чистой совестью отдал свой
голос, потому что большинство кандидатов принадлежат двум политическим
партиям, и в том, что они говорят, я слышу какое-то сплошное безумие,
отсутствие смысла, желание вернуться в какие-то стародавние времена, в
50-е годы. Или же они говорят о необходимости навечно утвердить
имперский статус и имперские амбиции США. Господи, да за что тут
голосовать? Сколько людей, сознательно идущих на выборы, голосует за
империализм, за войну, за то, чтобы их дети, отцы и даже матери
оказались в армии, приняли участие в массовых убийствах или же стали
жертвами?.. – Вы
поддержали движение Occupy Wall Street. Думаете ли Вы, что это восстание
может изменить Америку и пойти стране на
пользу? – Я думаю, что
это начало такого восстания. Оно должно быть глубже,
шире, должно затрагивать проблемы наименее состоятельных слоев населения
и рабочего класса. Думаю, что это очень хорошее начало, но этому
движению еще надо вырасти — оно должно быть более масштабным и
агрессивным. – Какое
послание Вы хотели бы донести до своих
сторонников? – Цитируя
Кваме Туре, «Организуйтесь, организуйтесь, организуйтесь». Я
вас всех люблю. Спасибо, что боретесь за меня, давайте вместе бороться
за свободу.
|
