Глава пятнадцатая.
Расстановка боевых сил контрреволюции накануне великой пролетарской революции
1. Буржуазные ударные отряды
Временное правительство копило боевые силы для разгрома революции. Как ни быстро генеральские верхи теряли руководство солдатами, буржуазия ни на минуту не оставляла попыток использовать армию в борьбе против революционных сил. Судьба революции решалась фронтом, где под ружьем стояло около 10 миллионов рабочих и крестьян. Это одинаково понимали и буржуазия и большевики. Вот почему контрреволюция вела такую упорную борьбу за армию вплоть до Октябрьской революции, а также и после нее.
Северный и Западный фронты контрреволюция признала распропагандированными, но, признав это, разумеется, не сложила рук. Генералитет все еще хватался за всякую возможность сохранить руководство частями. Но на Северном и Западном фронтах [453] революция зашла так далеко, что правительство Керенского и военщина уже понимали: игра их здесь безнадежна.
Почти в такой же мере для контрреволюции был безнадежен и Юго-западный фронт.
Не то было на других фронтах, в особенности на Румынском. Кавказский фронт, как оторванный от страны, особого значения не имел.
Румынский фронт находился вдали от революционных и промышленных центров. Солдат Румынского фронта, окруженный населением, не понимающим русского языка, оставался с глазу на глаз со своим реакционным офицерством. Большевистских газет на фронт не пропускали, преподнося солдатам буржуазное «чтиво». Солдат И. И. Васильев, участник одной армейской делегации, приехавший из Петрограда, так описывает картину, которую он застал на фронте:
«Приехав на Румынский фронт, мы увидали, что офицерство и соглашатели ведут там лихорадочную подготовку к наступлению, организуя ударные батальоны и батальоны смерти. В войсковых частях царил старый режим: ии одной большевистской газеты, и велась самая отчаянная травля большевиков. До того доходили в своей травле, что самое название «большевик» объясняли от слова «большак», т. е. кулак, говоря, что «большевики» хотят посадить на престол обратно Николая II»{651}.
Изолированность армий Румынского фронта от революционной среды делала их удобными для целей контрреволюции. Но основное все же заключалось не в этом. Рядом с русской армией, вернее, в ее тылу, были размещены румынские части. Мало затронутые революцией, они по распоряжению командующего фронтом генерала Щербачева образовали полицейский кордон, который не пропускал на фронт «подозрительных». Румыны вместе с казаками разоружали части, выступавшие против командиров. Под угрозой румынских пулеметов и пушек не раз приводились «в чувство», как цинично выразился генерал Щербачев, наиболее революционные полки. Реакционное командование мечтало об использовании армий Румынского фронта для борьбы с революцией. Сюда стекались офицеры, выгнанные с других фронтов. Под прикрытием румын генерал Щербачев формировал ударные офицерские отряды; некоторые из них впоследствии приняли участие в гражданской войне на стороне белогвардейцев.
Тем не менее и здесь революционное движение пробилось на поверхность. Большевистские настроения были занесены эшелонами, [454] присланными в августе из Сибири. Сыграла свою роль и авантюра Корнилова: одним ударом она вскрыла противоречие между офицерством и солдатской массой. К концу сентября сводки Румынского фронта отмечали то же, что давно уже было на других фронтах. Вот, например, донесение полковника Дроздовского, того самого, который позже командовал частями у Деникина, — донесение о положении в одной из наиболее «крепких» фронтовых частей:
«В полку началось проникновение большевистских лозунгов через газету «Прибой», орган Гельсингфорсского комитета РСДРП. Принять меры против попадания, газеты в полк не могу, так как она проникает в полк тайным путем, по почте, в письмах... За последнюю неделю было несколько случаев единичного неповиновения и попытки к неповиновению массовому; были подстрекательства к неисполнению законных распоряжений. По этим случаям ведется дознание, виновные будут преданы суду, но обнаружение зачинщиков очень затрудняется укрывательством и сочувствием им солдатской массы. Привлечение их к суду вызывает среди солдат глухое недовольство; всякое законное требование, стесняющее разнузданность, всякое требование порядка, законности они именуют «старым режимом»... Развращенные безнаказанностью, отменой обряда чинопочитания, солдаты позволяют себе в разговорах с офицерами наглые обвинения их в том, что они стоят за войну, так как получают большое жалование; в солдатской же среде главное настроение — нежелание воевать, непонимание, вернее, нежелание понимать необходимость продолжать войну»{652}.
Когда читаешь этот документ, можно подумать, что речь идет не о конце сентября, а о первых месяцах революции. На Северном и Западном фронтах такие сводки составлялись еще до выступления Корнилова. В конце сентября там шла речь не о «единичных случаях» и даже не о «попытках массового неповиновения», а о полном выходе солдат из повиновения. Но затянуть процесс революционизирования масс не значило вовсе его ликвидировать. Румынский фронт несмотря на благоприятные для реакции условия вопреки всем ухищрениям генералитета и соглашателей шел по пути остальных фронтов.
Меры, которые применялись в армии эсерами и меньшевиками, явно не достигали цели: армия с нарастающей быстротой уходила из-под руководства генеральской верхушки. Нужны были иные средства, чтобы задержать этот процесс. Генералитет фронта, не отказываясь от услуг мелкобуржуазных соглашателей, [455] решил испытать новую меру: сковать расползающуюся по швам армию с помощью ударных отрядов.
Еще в мае генерал Брусилов, командовавший Юго-западным фронтом, послал в Петроград полковника Ясникова и «фиктивного моряка» Баткина ходатайствовать о создании добровольческих батальонов для пополнения фронта. Генералу пришли на помощь мелкобуржуазные лидеры: 16 мая съезд комитетов Юго-западного фронта принял резолюцию о необходимости пополнить армию добровольческими формированиями. Генерал Брусилов немедленно утвердил резолюцию и в тот же день послал вдогонку делегации сообщение, что идея поддерживается фронтом. Насколько спешила контрреволюция, можно судить по тому, что делегатам не успели даже выдать удостоверений.
Предложение Брусилова быстро было подхвачено другими командующими: уже 18 мая генерал Деникин телеграфно просил военного министра допустить делегацию черноморских моряков в запасные полки петроградского и московского гарнизонов, чтобы
«после горячего призыва вызвать желающих поступить в... батальоны...» «Желательно приступить к действию до возвращения военмина, ибо каждый день дорог»{653},
— так торопил Деникин с формированием ударных частей.
Двадцатого мая, всего через четыре дня после проявления первой инициативы, генерал Брусилов доносил военному министру и верховному главнокомандующему, что
«мероприятия для создания ударных групп на фронте армий уже проводятся мной в широких размерах»{654}.
Инициатива фронтовых генералов вызвала было некоторое сомнение у верховного главнокомандующего генерала Алексеева. Алексеев сомневался в пригодности вновь формируемых частей. Но сомнения главкома, видимо, скоро рассеялись, ибо сколачивание ударных батальонов быстро подвинулось вперед. В Петрограде был создан Всероссийский центральный исполнительный комитет по организации добровольческой армии, который стал открывать свои отделения в крупных центрах.
Ударные части сразу были выделены из армейской массы: их лучше питали и снабжали. Добровольцы-ударники сохраняли свои прежние должности и содержание, а в случае смерти их семьям назначалась пенсия. В ударных батальонах действовал измененный устав и вовсе не применялся приказ № 1. Ударным частям было присвоено особое знамя — черно-красное, где красный цвет символизировал революцию, а черный — готовность умереть, но, разумеется, не за революцию, а за своего командира, ибо ударник присягал
«исполнять безропотно и без протеста на [456] службе и в бою все приказания поставленных над ним начальников».
Армейская масса быстро разгадала характер новых формирований, начатых и осуществляемых помимо советов. Ряд прифронтовых советов высказался против создания ударных батальонов. Причины отрицательного отношения к ним особенно ясно были изложены в резолюции Псковского исполнительного комитета рабочих и солдатских депутатов.
«Как самый способ вербовки добровольцев, — писали псковичи, — так и предусматриваемая для них уставом лучшая материальная обеспеченность сравнительно с другими их товарищами по армии ставят батальоны в особо привилегированное положение; устав имеет в виду внутреннюю [457] организацию батальонов, расходящуюся с декларацией прав солдата-гражданина; политическим и стратегическим целям образования батальонов, неопределенно сформулированным в уставе, легко может быть придано истолкование, не соответствующее стремлениям революционной демократии; изолированность положения и особенности задач батальонов не исключают также опасности их действий, не совпадающих с господствующим в армии течением»{655}.
Классовое чутье не обмануло солдатские массы: генералы скоро открыли тот секрет, с помощью которого были рассеяны сомнения генерала Алексеева. На второй день после ликвидации июльского выступления Брусилов, ставший к этому времени главкомом, послал Корнилову, Деникину, Щербачеву и другим сообщение о происходивших событиях. Брусилов заканчивал:
«События вдут с молниеносной быстротой. По-видимому, гражданская война неизбежна и может возникнуть ежеминутно... Настало время действовать энергично... Полагаю, что действительным средством для этого явится формирование, или, вернее, отбор испытанных и надежных в смысле дисциплины войск, которые могли бы явиться опорой для власти, признавали бы ее и сознательно шли не по пути захвата личных прав, а действовали бы во имя спасения родины от анархии и развала...»{656}
Ударные батальоны создавались не для борьбы с внешним врагом, а против «анархии и развала», как генералы называли революцию.
Новому начинанию обещали поддержку и мелкобуржуазные лидеры. Комиссар Северного фронта Станкевич к плану Брусилова добавил предложение организовать в тылу фронта корпус, если не целую армию, вполне надежную в смысле боеспособности. Будущие вожди и герои контрреволюции быстро принялись выполнять директиву главкома. Генерал Щербачев требовал организации одного ударного батальона на каждый полк.
Назначенный верховным главнокомандующим генерал Корнилов целиком взял дело в свои руки и потребовал перевода в Ставку центра формирования ударников. К началу корниловской авантюры на фронтах уже было создано 33 ударных батальона и 1 дивизион: на Северном фронте было 7 батальонов; на Юго-западном — 14 и 1 полк (3 батальона); на Западном — 7 батальонов и 1 дивизион; на Румынском — 2 батальона.
Требуя разгона и разоружения Красной гвардии, контрреволюция готовила свою белую гвардию. [458] На фронте ударники терроризировали армейские части, разоружали полки и батальоны, отказывавшиеся наступать. В тылу они разгоняли демонстрации, громили рабочие организации. Классовые отряды контрреволюции нередко брали на себя и роль политической полиции. Волей генералов начиналась война внутри самой армии. 16 июля 1917 года один из ударных батальонов Юго-западного фронта расстрелял без суда и следствия двух рабочих в пятой инженерно-строительной дружине, принудительно заставив всю дружину присутствовать при расстреле. Белая гвардия показывала образцы дикого террора, бессудных расстрелов, неимоверной жестокости задолго до открытой гражданской войны.
Неудача корниловского наступления изменила форму и характер создания классовой военной опоры контрреволюции. Но [459] провал корниловщины не прекратил и даже не задержал надолго лихорадочной деятельности по формированию ударников. Контрреволюция лишь временно сократила размах своей деятельности, стараясь прежде всего сохранить кадры белой гвардии. Ударные батальоны переводились в другие районы, вливались на время в чужие полки, придавались неударным частям либо меняли наименование. Новое «крещение» производилось с благословения и при прямой поддержке Временного правительства — лишнее доказательство, что правительство Керенского с не меньшим правом, чем Центральный комитет партии кадетов или Ставка, являлось штабом контрреволюции. Буквально в самый день ликвидации корниловского выступления генерал Алексеев телеграфировал Керенскому:
«В составе наших вооруженных сил имеется корниловский ударный полк трехбатальонного состава, успевший за короткое время своего существования заслужить себе почетное имя своей доблестью в боях. Присвоенное полку наименование, привлечение его в последние дни в Могилев (где находилась Ставка. - Ред. ) ставят полк в исключительно трудное положение среди других войсковых частей армии, которые, как нужно опасаться, отнесутся с незаслуженным недоверием и подозрительностью к этому полку... Полагал бы соответственным, не расформировывая этой прочной духом части, отправить ее или во Францию, или в Салоники, или в крайности на Кавказский фронт...»{657}
В ответ на просьбу генерала Алексеева Керенский телеграфировал в Ставку 6 сентября:
«Признаю необходимым теперь же вывести из Могилева корниловский батальон смерти. Прошу дать соответствующие распоряжения»{658}.
Керенский даже не потребовал расформирования корниловской части, а только рекомендовал вывести ее из Могилева. Опираясь на Керенского, Алексеев приказал переименовать корниловцев в 1-й Российский ударный полк и прикомандировать его к чехословацкой дивизии. Именно этот спасенный Керенским полк после Октябрьской революции пробился на Дон и стал основой лучшей части белой армии — корниловской дивизии.
Ликвидация корниловского выступления задержала подготовку белых кадров на очень короткое время. Под прикрытием Временного правительства контрреволюция скоро вновь развернула лихорадочную деятельность. Ставка не только сохранила ударные батальоны, но постаралась узаконить их, превратив Центральный исполнительный комитет по формированию ударных [460] частей из номинально-общественной организации в отдел штаба.
Контрреволюция под прикрытием эсеро-меньшевиков пыталась проникнуть для создания своих частей даже в рабочую среду. В конце сентября начальник штаба Петроградского округа генерал Багратуни сообщал штабу Северного фронта:
«В Петрограде сформирован отряд добровольцев Обуховского завода. Прекрасная, вполне сплоченная и организованная часть... Признавая крайне желательным сохранить названную вполне здоровую часть, ходатайствую о направлении, ее в район фронта для окончательного доформирования... Отряд численностью около тысячи человек...»{659}
Рабочий отряд спешили вывести из революционной столицы, боясь, что большевики отвоюют его у реакции. Но на фронте несмотря на повторные уверения, что часть в «прекрасном, вполне здоровом состоянии», боялись, как бы «вполне здоровая часть» не принесла с собой накаленной атмосферы революционного центра. Северный фронт наотрез отказался принять рабочий батальон, настаивая на его расформировании. Идя на крайнюю уступку, начальник штаба Северного фронта предложил присоединить рабочий батальон ко второму отряду увечных воинов, считавшихся в числе преданных правительству частей. Пока, однако, шла переписка между штабами, революция отвоевала батальон у реакции. На предложение Ставки сформировать полк из обуховских рабочих, взяв за основу добровольческий батальон, последовал меланхолический ответ: «Надо полагать, что в настоящее время он вошел в состав Красной гвардии»{660}. Революционные события развивались темпами, которые опережали всякие мероприятия контрреволюции.
Провал попытки с помощью эсеро-меньшевиков увлечь обуховцев в ударные батальоны не обескуражил генералов. Продолжая лихорадочную деятельность по формированию ударных батальонов, контрреволюция создала отделения своих штабов по формированию в 85 крупнейших центрах страны, не считая прифронтовой полосы. К концу октября в распоряжении контрреволюции было 40 ударных батальонов и один дивизион — более 50 тысяч прекрасно вооруженных и снабженных бойцов.
Ударные батальоны легко могли быть брошены против любой части фронта, они быстро могли захватить узловые центры и помешать передвижению революционных частей.
На положении ударников находились и георгиевские батальоны из солдат, получивших за боевые заслуги так называемый [461] георгиевский крест. Организация георгиевцев в батальоны началась, примерно, одновременно с созданием ударных частей. Отобранные по принципу безусловной поддержки Временного правительства, георгиевцы наряду с ударниками разоружали революционные полки, во время боев подгоняли с тыла части, конвоировали маршевые роты. Формированием георгиевских батальонов ведал Союз георгиевских кавалеров, работавший в полном контакте со Ставкой.
С приходом в Ставку Корнилова решено было формирование георгиевских батальонов поставить на широкую ногу. 12 августа Корнилов отдал приказ главкомам фронтов сформировать из георгиевских кавалеров при каждом фронте по одному пехотному запасному полку. Полки георгиевцев располагались в Пскове, Минске, Киеве и Одессе и сводились в одну бригаду, начальник которой подчинялся непосредственно генералу Корнилову, а самый штаб бригады помещался в Могилеве.
Георгиевские батальоны, как и ударные, создавались для борьбы с революцией: батальон, стоявший в Могилеве, принял участие в корниловской авантюре, ряд других батальонов был двинут против революции в решающие дни Октябрьской революции, а Киевский георгиевский батальон пробрался на Дон, где вместе с корниловским полком послужил основой для Добровольческой армии.
Буржуазия и социал-соглашатели, готовя кулак против революции, пытались создать ударные формирования даже из инвалидов и женщин. В июне месяце в Петрограде образовался «женский союз помощи родине», обратившийся с призывом к женщинам — создать «батальоны смерти» для борьбы на фронте. Буржуазная пресса подхватила призыв, развернув исключительную по размаху агитацию. В первый же месяц записалось в батальоны около 300 женщин. Жена Керенского заявила о своем уходе на фронт сестрой милосердия.
Шумиха вокруг «женских батальонов смерти», однако, скоро утихла, ибо непосредственное боевое значение женских формирований было очень невелико. Не помогли ни буржуазная пресса, ни поддержка Ставки, ни участие в движении крупнейших представителей контрреволюции. Все женское движение свелось к сформированию одного батальона, и 17 октября главное управление Генерального штаба постановило прекратить вербовку женщин, а уже организованные батальоны расформировать.
Единственный сформированный батальон так и не выступил на фронт — там действовало, и то мало удачно, лишь несколько [462] небольших отрядов. Но зато в дни Октябрьской революции батальон принял участие в защите Зимнего дворца.
Создание батальонов и полков из инвалидов, или увечных воинов, как они себя называли, шло с меньшей шумихой, но с теми же результатами.
Немногие отряды, которые удалось сформировать, приняли небольшое участие в борьбе на фронте, но были широко использованы контрреволюцией внутри страны.
История гражданской войны в СССР
Источник http://militera.lib.ru/h/hcw/15.html
Скачать (прямая ссылка): https://drive.google.com/open?id=0B5Ukzv8_4OCxajhpX1FTX1RKU28
| 
