Заговор Корнилова провалился. Но власть благодаря эсерам и меньшевикам осталась в руках буржуазии. Не смея сразу выступить открыто, капиталисты повели наступление на рабочий класс по рецепту Рябушинского: они занялись организацией голода.
На страну надвигалась катастрофа. Железнодорожный транспорт разваливался. Добыча топлива сокращалась. Подвоз хлеба падал. Война усиливала общее расстройство. Грозил неминуемый крах. А правительство не только не приняло исключительных мер по борьбе с голодом, но и организовало явную экономическую корниловщину. Члены правительства много говорили о контроле и регулировании промышленности. На деле же сами срывали свои «мероприятия», оттягивали решения, создавали громоздкие бюрократические учреждения, отдавая их целиком под опеку капиталистов.[349] Открывая 21 июля заседание только что созданного Экономического совета, Керенский многообещающе определил, что задачей нового учреждения является
«выработка плана и постепенное регулирование всей хозяйственно-финансовой жизни страны, исходящее из принципа подчинения всех интересов интересам, государства»{459}.
Рядом был создан Главный экономический комитет — исполнительный орган Экономического совета, но по инструкции комитет превратился в самостоятельную организацию. Отменять его решения могло только Временное правительство. Заместитель председателя комитета, известный представитель промышленных кругов Н. Н. Савин, 9 августа на заседании Экономического совета признался, что он не знает, «что Экономическому комитету придется делать»{460}. 12 сентября участники Главного экономического комитета, в свою очередь, отмечали, что Экономический совет только тормозит деятельность комитета, а представитель Министерства земледелия Н. И. Ракитников прямо называл совет и совещание, созданное при комитете, неделовыми органами. Неразбериха усиливалась сохранением «особых совещаний», созданных еще при царе. Особое совещание по обороне, наделенное исключительными правами, выносило свои решения по важнейшим вопросам экономической жизни страны. Во главе его стоял П. И. Пальчинский — инженер, в прошлом работавший и в золотой промышленности и в области строительства железнодорожного транспорта. Пальчикский состоял одновременно товарищем министра торговли и промышленности, председателем Особого совещания по обороне и главным уполномоченным по снабжению металлом и топливом. Во всех этих трех организациях он одинаково резко выступал против революции. Ленин писал о нем:
«Пальчикский приобрел себе этой борьбой самую печальную и самую широкую, всероссийскую известность. Он действовал за спиной правительства, не выступая открыто перед народом (совершенно так же, как предпочитали действовать кадеты вообще, охотно выдвигавшие «для народа» Церетели, а сами обделывавшие втихомолку все важные дела). Пальчикский тормозил и срывал всякие серьезные меры самочинных демократических организаций, ибо ни одна серьезная мера не могла состояться без «ущерба» безмерных прибылей и самодурства Кит Китычей»{461}.
Временное правительство не посмело разрушить старое царское бюрократическое совещание по обороне, но зато усиленно выступало против демократических организаций — всякого рода комитетов [350] снабжения, продовольственных комиссий при советах, которые снизу повели борьбу с голодом. Пальчикский тем и прославился, что прямо отменял распоряжения демократических организаций. Иначе говоря, сами ничего не делали и трудящимся мешали бороться с угрозой катастрофы.
«Республиканское» правительство в свои регулирующие органы допускало рабочих в ничтожном количестве. В Экономическом совете на 10 представителей Временного правительства, 12 представителей буржуазных организаций (Союз городов, Союз съездов представителей торговли и промышленности и т. п.) и 6 профессоров приходилось только 9 представителей от советов и профсоюзов. Экономический комитет как деловой орган составлялся из назначенных правительством представителей министерств под председательством министра-председателя. Возможность введения в комитет представителей трудящихся была совершенно исключена. Их допустили только в состав совещания, созданного при Главном комитете. Но и тут на 10 представителей от Экономического совета, 6 — от буржуазных организаций, 14 — от правительственных учреждений, 13 — уполномоченных по заготовкам и ряд отдельных лиц, назначенных комитетом, пришлось всего 3 представителя от советов и профсоюзов. Эти трое рабочих должны были сгладить полное отсутствие в Главном комитете представителей демократии. Стадо зубров из старой бюрократической пущи против трех представителей трудящихся — таково сгоотношение сил в органах, созданных Временным правительством. При обсуждении положения о районных экономических советах Главный комитет обратил особое внимание на их состав, потратив на это десяток своих заседаний. Председатель комитета докладывал, что представители демократии требуют себе половину мест, но это невозможно, ибо промышленники станут бойкотировать такие советы. Он подчеркнул, что самым верным будет принцип распределения мест, принятый для Главного экономического совета, т. е. представители демократии получают четвертую часть мест. Опасаясь саботажа со стороны капиталистов, комитет принял предложение своего председателя.
В лице Экономического совета, Главного комитета, районных экономических советов, правительство оформляло штабы корниловщины в экономической области.
Пока «регулирующие» органы обсуждали состав своих комитетов и комиссий и обманывали народ обещаниями контроля и учета, буржуазия безудержно спекулировала. С рынка исчезли товары. Рабочие и трудящиеся простаивали часы в ожидании голодного пайка, а «из-под полы» можно было достать любой товар [351] и в любом количестве. Капиталисты спекулировали и наживались на промышленных акциях предприятий, существовавших (главным образом) только в биржевой, но не в реальной действительности. За девять месяцев 1916 года организовалось 160 акционерных обществ с капиталом в 209,53 миллиона рублей, за март — июнь 1917 года — 52 общества с капиталом в 138,65 миллиона рублей, а за один август 1917 года возникло 62 общества с капиталом в 205,35 миллиона рублей. В сентябре рост достиг небывалых размеров: организовалась 303 компании с капиталом в 800 миллионов рублей. Наплыв частных предложений был чудовищным. За девять месяцев 1917 года было разрешено учредить новых компаний с выпуском акций на 1,9 миллиарда рублей — в шесть с половиной раз больше, чем в 1913 году. Старым компаниям разрешили выпустить акций на 1,5 миллиарда рублей — в шесть раз больше, чем в 1913 году. По сумме выпуска акций Россия опередила даже Англию. Главная масса этих разрешений приходилась на июль — сентябрь. Если принять во внимание, что основной капитал образованных в 1917 году акционерных обществ составлял 469,51 миллиона рублей, а акций они хотели выпустить почти на 2 миллиарда рублей, то станет ясным, на какие грандиозные спекуляции рассчитывали капиталисты.
Вот что писала явно поддерживавшая буржуазию газета «День» 6 августа:
«В то время как вся промышленность накануне краха, заводы закрываются или управление их переходит в руки правительства под влиянием непосильных расходов... на бирже акции тех же или таких же заводов без основания, без смысла взвинчиваются на десятки и сотни рублей, а миллионные разницы попадают ежедневно в карманы банкиров, темных дельцов кулисы (бывших биржевых зайцев) и спекулирующей публики»{462}.
Спекуляция тянула разрушающееся хозяйство на дно. Со спекуляцией боролись советы, фабрично-заводские комитеты, продовольственные комитеты, а правительство делало вид, что оно ничего не знает. На заседании Экономического совета 24 июля Министерству торговли и промышленности был задан вопрос:
«Имеется ли наблюдение... над развитием спекулятивной торговли и к каким результатам это наблюдение привело?»{463}
Представитель министерства В. Е. Варзар, крупный деятель общества «Сименс-Шуккерт», в то же время заведующий одним из отделов Министерства торговли и промышленности, не смущаясь, дал такой ответ: [852]
«Должен сказать, что наблюдение во всех мелочах жизни мы считаем недостижимым»{464}.
Голод народа — мелочь для правительства капиталистов. Никаких мер против спекуляции не принимали, хотя этого требовала даже мелкобуржуазная печать. В судебных законах кроме 29-й статьи, дававшей возможность судьям налагать штрафы и то в редких случаях явного нарушения закона, — ничего не было о борьбе со спекуляцией. Судьи если и ловили, то мелких базарных щук, а биржевых акул, конечно, не трогали. Когда же рабочие организации проявляли инициативу, пытаясь установить свой контроль над деятельностью капиталистов, правительство поднимало крик, обвиняя рабочий класс в «анархии».
Спекуляция вскоре приняла такие грандиозные размеры, что даже Коновалов испугался.
Будучи министром торговли и промышленности в последнем правительстве, он 3 октября обратился к Н. Н. Савину с письмом по поводу скрытия нефтяными фирмами своих запасов. Фирма «Нобель» заявила к вывозу 82 миллиона пудов, имела возможность вывезти 150, а вывезла 65 миллионов пудов. «Мазут» заявил к вывозу 47 миллионов пудов, имел — 54, а вывез — 37. Топлива не было, останавливались предприятия, а нефтяные спекулянты скрыли около половины своих запасов несмотря на введение нефтяной монополии. Коновалов, вместо того чтобы обрушиться на саботажников, создающих топливный голод в стране, скромно просил Савина
«принять меры к усилению нефтяными фирмами вывоза нефти из Астрахани хотя бы в Нижний Новгород»{465}.
«Нобель» же, издеваясь над правительством с его монополиями, прямо заявил Москвотопу, что он
«лишен возможности отпускать нефть для Московского района даже для предприятий первой категории»{466}.
Капиталисты подобным же образом саботировали и угольную монополию, введенную правительством с 1 августа.
На Государственном совещании 12 августа министр торговли и промышленности Прокопович признал, что
«монополия функционирует еще недостаточно правильно», но, как уверенно заявил он, «со средины августа нам все-таки угольную монополию наладить удастся»{467}.
Министра проводили аплодисментами, но капиталисты продолжали гнуть свою линию. Прокопович надеялся и ждал, а спекулянты прятали уголь. Газета «Известия юга» сообщала 20 октября: [353]
«Пред нами таблица об имеющихся запасах угля на рудниках одного только Ровенецкого района, где занято рабочих не более 5 тысяч на 13 рудниках, а находится угля до 10 миллионов пудов... И это не вывозится только потому, что промышленники не хотят вывозить»{468}.
К этому надо добавить, что в Донецком бассейне не один десяток таких рудников, накапливающих запасы «про черный день», и, следовательно, не один десяток миллионов пудов лежал без движения в целях спекулятивного повышения цен.
Не понижение производительности труда, как жаловались капиталисты, срывало снабжение промышленности и населения топливом. Основной причиной срыва был саботаж капиталистов. Правительство шло навстречу угольным спекулянтам. В виде премии за саботаж оно непрерывно повышало цены на уголь: в июле прибавили 7 копеек на пуд, в сентябре — 14 копеек. За два месяца надбавка к довоенной цене составила 100 с лишним процентов. Финансы страны трещали по всем швам, а правительство щедро награждало предпринимателей. Одной рукой писали резолюции о монополиях, голосовали за твердые цены, а другой — подписывали повышение цен, защищая интересы капиталистов.
Не довольствуясь спекуляцией и взвинчиванием цен, предприниматели повели наступление на рабочий класс локаутами — закрытием своих предприятий. По предварительным и сильно преуменьшенным данным журнала «Промышленность и торговля» в августе и сентябре были закрыты 231 предприятие и выброшены на улицу 61 тысяча человек. Эти меры предприниматели выдвигали как протест против регулирующих мероприятий правительства. Но чаще всего капиталисты оправдывали локаут чрезмерными требованиями рабочих. Так в одном из заявлений Временному правительству совет съездов представителей торговли и промышленности открыто заявил:
«Закрытие фабрик и заводов явится актом естественной смерти от чрезмерной потери крови»{469}.
Характерно в этом отношении было поведение хозяев Невского стеаринового завода в Петрограде. Завод с каждым днем сокращал производство. Рабочие потребовали объяснения у заводоуправления.
«Сырья мало... ждут налета на Петроград цеппелинов, поэтому не может быть и речи о привозе сырья»{470},
ответили в дирекции. На деле саботажники отправляли стеарин — основное сырье для завода — в Москву и в Финляндию. [354]
Особенно распоясались капиталисты юга России. На своей конференции в сентябре 1917 года они обратились с грозным ультиматумом к Временному правительству:
«Представители каменноугольной, антрацитовой, железно-рудной, металлургической и фабрично-заводской промышленности юга России считают нужным еще раз категорически заявить Временному правительству, что если местная власть не может или не хочет оградить безопасность и личную неприкосновенность членов заводской администрации, то промышленные предприятия в этой атмосфере работать не могут и должны быть закрыты»{471}.
И тут правительство пошло навстречу капиталистам. 22 сентября на заседании Главного экономического комитета по предложению [355] председателя комитета Нальчикского было принято решение, которое должно было явиться программой деятельности правительства. Главный пункт решения гласил:
«В случае нарушения соглашения со стороны рабочих могут быть закрываемы полностью или частью предприятия и распускаем весь или часть рабочего персонала»{472}.
Правительство, таким образом, намеревалось сделать локаут основой своей рабочей политики. Срочно было поручено разработать в этом духе специальный законопроект.
Другой виднейший представитель промышленности Варвар на заседании Особого совещания по обороне 23 сентября обосновал полную законность и необходимость локаутов, выдвинув следующий тезис:
«Никакой власти на заводах не существует, и поэтому единственным оружием борьбы с рабочим у заводчиков является закрытие предприятий»{473}.
Варзар возражал даже против пункта проекта о закрытии предприятий промышленниками только с согласия правительства, ибо это ограничение по его мнению помешало бы хозяевам бороться против чрезмерных требований рабочих.
Горнопромышленники грозили локаутом во вседонбассовском масштабе. В Петрограде к октябрю были закрыты 40 предприятий. В октябре московские фабриканты хотели объявить локаут 300 тысячам рабочих. На Урале было закрыто 50 процентов предприятий. Накануне Октябрьской революции в Екатеринославе были выброшены на улицу 50 тысяч рабочих. Локаут разрастался до всероссийских масштабов.
Меньшевистские министры поддержали явных корниловцев. П. Н. Колокольников, товарищ министра труда и товарищ по партии социал-демократа Гвоздева, еще 26 июля на заседании Экономического совета прямо заявил, что Министерство труда признает за предпринимателями право на применение локаутов.
Ускоренными темпами шло наступление на социальные завоевания рабочего класса в революции. В начале сентября Главный комитет объединенной промышленности — один из важнейших организационных и экономических буржуазных центров — решил не оплачивать время заседаний членам совета, фабрично-заводских комитетов и членам совета старост. Этот удар по организациям рабочего класса явился завершением ряда решительных мер, предпринятых социал-демократом Скобелевым. Незадолго перед этим, при вступлении в министерство, он демагогически грозил отнять у буржуазии 100 процентов ее прибылей. На деле Скобелев попытался отнять у рабочих 100 процентов их [356] завоеваний. 28 и 29 августа министр труда запретил заседания фабрично-заводских комитетов в рабочее время и вмешательство их в вопросы найма и увольнения, т. е. по существу ликвидировал фабрично-заводские комитеты. Так «социалистический» министр, замахивавшийся кулаком в сторону буржуазии, опустил этот кулак на голову рабочего класса.
Саботаж капиталистов быстро сказался в сильном сжатии производства. В металлургической промышленности во второй четверти года работали 42 домны, в третьей — 41, к концу же октября работали только 33 домны. Особенно резко сокращалось производство за период июль — октябрь. Добыча угля также падала катастрофически: в июле было добыто 119 миллионов пудов угля, в августе — 115, а в сентябре — 110.
На производительности труда сказались прежде всего военные мобилизации. Как раз в тех районах, где падение производительности было особенно сильным (Донбасс и Урал), среди рабочих чрезвычайно увеличилось количество женщин, подростков и военнопленных. По признанию самих капиталистов производительность труда военнопленных была вдвое ниже обычной, а на Урале и в Донбассе военнопленные с оставляли больше трети всех рабочих. Перебои с топливом и сырьем, ухудшение их качества, изношенность оборудования, отсутствие нужного ремонта, понижение квалификации рабочих — все это било по производительности труда. Закрытие предприятий только завершало срыв нормального хода производства. Характерно, что на предприятиях, где еще до Октябрьской революции управление перешло к рабочим, например, на Московском металлургическом заводе Гужона, производительность труда неуклонно поднималась.
Но особое влияние на производительность труда оказало ухудшение питания рабочих. Рабочие Москвы и Петрограда в сентябре и октябре получали менее полуфунта хлеба в день, а в ряде районов они просто голодали. По данным Министерства труда заработная плата за период войны по Москве увеличилась на 515 процентов, а цены на основные предметы питания выросли за это время в Москве на 836 процентов, на предметы широкого потребления — даже на 1109 процентов. В Петрограде средний почасовой заработок металлиста с марта по май увеличился на 57,8 копейки, а с мая по август — только на 8,2 копейки. Темпы прироста заработной платы после июльских событий замедлились и в результате наступления буржуазии на рабочий класс почти сошли до нуля. Темпы же роста цен за период май — август были необычайны. Товарный индекс (стоимость набора товаров широкого потребления) по России увеличился с 4,20 до 7,25, т. е. цены почти [357] удвоились, а это означало падение почти в два раза реальной заработной платы. В среднем в 1917 году она составляла 57,4 процента заработной платы 1913 года. Таким образом, за год войны и особенно за восемь месяцев буржуазного режима произошло полное обнищание рабочего класса. Рабочий стал хуже питаться, одеваться. Полуголодное же или голодное существование рабочего не просто било по производительности труда, а убивало ее. Ленин подвел такой итог деятельности промышленников:
«Капиталисты умышленно и неуклонно саботируют (портят, останавливают, подрывают, тормозят) производство, надеясь, что неслыханная катастрофа будет крахом республики и демократизма, советов и вообще пролетарских и крестьянских союзов, облегчая возврат к монархии и восстановление всевластия буржуазии и помещиков»{474}.
Корниловщина в промышленности росла и углублялась, захватывая и другие области хозяйственной деятельности.
- История гражданской войны в СССР
Источник http://militera.lib.ru/h/hcw/10.html
Скачать (прямая ссылка): https://drive.google.com/open?id=0B5Ukzv8_4OCxajhpX1FTX1RKU28
| 
