Юрий Павлович Герман. Рассказы о Дзержинском

В книге рассказывается о самоотверженной борьбе Феликса Дзержинского
против царизма, против тех, кто всеми силами пытался задушить молодое
Советское государство. Говорится о том, как суровый к врагам революции
Дзержинский заботился о честных людях, учил их быть хозяевами в своей
стране, находить выход из самых сложных ситуаций.


СОДЕРЖАНИЕ

 Часть первая.
 НАКАНУНЕ

 Репетитор
 Кофе с пирожными
 Прогулки по двору
 Мальчики
 Песня
 Восстание в тюрьме
 Побег
 Несколько слов о Новоминске
 Речка

 Часть вторая.
 В САМОМ ОГНЕ БОРЬБЫ

 Путешествие из Петрограда в Москву
 Картины
 Шуба
 Яблоки
 Отец
 Случай

 Часть третья.
 РАДИ ПРЕКРАСНОЙ ЖИЗНИ

 В подвале
 Народное образование
 Картошка с салом
 В школе
 Инженер Сазонов
 Начальник станции
 Два портрета
 Лед и пламень


НАКАНУНЕ


 Часть первая

 Кто любит жизнь так сильно, как я, тот
 отдает для нее свою жизнь.

 Ф.Дзержинский. Письма


РЕПЕТИТОР


 На платформе гимназиста встретил сонный, бородатый кучер в плаще из
клеенки. Было раннее утро, моросил мелкий дождь. Гимназист надел шинель в
рукава, спрятал под полу книги и пошел за кучером через станцию на
маленькую, обсаженную акациями площадь. Возле станции стоял желтый
английский фаэтон. Лошади были хорошие, гнедые, в лаковой сбруе, с
наглазниками. Кучер сел, расправил вожжи, щелкнул английским бичом, -
лошади сразу же пошли упругой рысью. Фаэтон мягко покачивался на 
рессорах.
Гимназист поднял куцый воротник шинели, нахлобучил фуражку на глаза и
задремал.
 Фаэтон остановился у двухэтажного дома с террасой и крытой стеклянной
галереей. У крыльца стоял сам хозяин, гладко выбритый человек с 
водянистыми
выпуклыми глазами.
 - Рад вас видеть, - сказал он, пожимая пальцы гимназиста своей мягкой
и влажной рукой. - Очень рад приветствовать вас в своем доме.
 Хозяин помолчал. Здесь гимназисту следовало ответить, что он тоже
очень рад. Но гимназист ничего не ответил.
 - Так вот, - снова заговорил хозяин, - директор вашей гимназии мне
чрезвычайно рекомендовал вас, господин Дзержинский. Он говорил мне о 
ваших
замечательных способностях, о вашем удивительном упорстве, о вашей 
воле...
Должен предупредить: мой сын - ваш будущий ученик - существо хоть и 
милое,
но крайне избалованное.
 - Да, я слышал, - ответил Дзержинский.
 - Живем мы просто, - продолжал хозяин, - придерживаемся английских
порядков. Встаем рано, ложимся тоже рано. К столу собираемся по гонгу,
смокинг не обязателен...
 - У меня нет смокинга, - перебил Дзержинский.
 - Как? Совсем нет?
 - Совсем.
 Хозяин махнул рукой.
 - Пустяки, - успокоил он, - ерунда. Одним словом, идите отдыхайте;
комната вам приготовлена, завтрак по гонгу. Игнат, проводите.
 Лысый лакей повел Дзержинского наверх. Поднимаясь по лестнице, он с
неодобрением глядел на заплатанные башмаки гостя. Когда дошли до 
комнаты,
Дзержинский сказал:
 - Спасибо. Вы мне не нужны.
 - А разобрать багаж пана?
 - У меня нет багажа.
 - А как пан будет принимать ванну?
 - Я моюсь сам.
 - А кто подаст пану платье?
 - Я одеваюсь сам. Спасибо.
 Лакей объяснил, где расположена ванная комната, потоптался с минуту и
ушел.
 Дзержинский разложил на столе книги, пришил к шинели оторвавшуюся
пуговицу и вымылся в ванне. Потом причесал гребенкой легкие, тонкие 
волосы,
открыл томик стихов Мицкевича и стал читать.
 В десять часов на террасе внизу ударил гонг. Это означало, что завтрак
подан. Дождь кончился. Над большим, в английской моде, парком проступило
голубое небо. Дзержинский спустился вниз.
 Когда он проходил крытой стеклянной галереей, к крыльцу подъехал на
высокой рыжей кобыле хозяин дома. Лицо его выражало злобу, губы были 
сжаты.
 - Это чудовищно, - сказал он, увидев Дзержинского. - Сегодня ночью у
меня украли трех племенных быков. Все три быка убиты и освежеваны на 
моей
земле, в двух верстах от имения. И вы думаете, - люди голодны? Ничего
подобного! Это месть. Они мстят мне. Что ж, посмотрим!
 Бросив в угол перчатки и хлыст, он ушел мыться, а Дзержинский отворил
дверь на террасу. Тут уже было довольно много народу. Хозяйка дома,
белокурая, еще красивая женщина, подала Дзержинскому руку и спросила, 
чаю
ему или кофе. Он попросил чаю и сел рядом со своим будущим учеником,
круглоглазым мальчиком. Мальчик болтал ногами и косо поглядывал на
Дзержинского.
 - Ну, - спросил у него Дзержинский, - как тебя зовут?
 - Стась, - сказал мальчик.
 - Весело тебе живется?
 - Ничего, так себе, - ответил Стась.
 - Говорят, ты плохо учишься.
 - Плохо, - сказал Стась. - Да ведь мне, собственно, и незачем хорошо
учиться. Я пойду в офицеры - всего и делов. В гвардию пойду. Рост у меня
хороший...
 - Стась, не болтай ногами, - сказала с другого конца стола мать Стася.
 - Вечные замечания, - сказал Стась, - с ума можно сойти. Вы тоже мне
будете делать замечания?
 - Нет.
 - Почему?
 - Ты мне не очень нравишься.
 - Почему? - с испугом спросил Стась. - Ведь вы со мной почти что не
говорили. Может быть, я как раз очень хороший...
 Дзержинский промолчал.
 Молодой офицер, брат хозяйки дома, несколько раз пытался заговорить с
Дзержинским. Дзержинский отвечал однообразно: да или нет. Офицер шепнул
сестре:
 - Однако этот учитель... Характер!
 Позавтракав, Дзержинский и Стась пошли в парк. Распускалась сирень, с
каждой минутой становилось все жарче, густо гудел шмель.
 - Вы еще учитесь в гимназии? - спросил Стась.
 - Учусь.
 - Интересно там учиться?
 - Не очень.
 - Почему?
 - Потому, что самому главному там не учат.
 - А что это главное?
 - Вырастешь - узнаешь.
 - Что-то вы какой-то странный, - сказал Стась, - серьезный, серьезный,
а глаза у вас веселые. Давайте посидим.
 Они сели на влажную скамью.
 - Хорошо у нас, правда? - спросил Стась.
 - Нет.
 - Да почему же? Смотрите, какой цветник!
 - Мне не нравится.
 - Как вы можете так говорить? - сказал Стась. - Ведь это неприлично.
Мама меня учила, что если я в гостях или в обществе и если меня спросят 
про
что-нибудь, нравится мне или нет, то я должен ответить: очень нравится.
 - А если не нравится?
 - Все равно.
 - Значит, соврать?
 - Подумаешь, - сказал Стась, - соврать! Все врут. Вот, например, мой
папа терпеть не может нашего дедушку, маминого папу, а потому, что 
дедушка
миллионер, мой папа так перед ним и рассыпается. А я сам слышал, как он
сказал про него: "Вот поганый старик". Чтоб я пропал, если вру. Хотите,
поедем кататься верхом? У меня свои лошади есть, мне дедушка подарил.
Чудные.
 Дзержинский с веселым любопытством глядел на Стася.
 - Ну что вы все смотрите? - спросил Стась. - Ей-богу, даже странно.
Ух, я чуть не забыл. Почему я вам так не понравился?
 - Сказать?
 - Скажите.
 - Потому что ты барчонок. Это очень противно.
 - Что ж тут противного?
 - Потому что ты нескромен. Это тоже очень противно. Очень противно
также и то, что ты хвастаешься лошадьми, имением - всем тем, что создано
вовсе не твоими руками...
 - Ну, папиными! - воскликнул Стась.
 - И не папиными.
 - А чьими же?
 - Во всяком случае, не твоими, не папиными и не дедушкиными. Чего ж
тут хвастаться? А ты еще из-за этого не желаешь учиться, не хочешь 
умнеть.
Кто ты таков? Барчонок, избалованный, развязный, не в меру болтливый,
пустой хвастун... Мне жаль тебя.
 - Почему жаль? - уныло спросил Стась.
 - Потому, что у тебя все есть, - продолжал Дзержинский. - Тебе не о
чем мечтать. На лошади покататься? Пожалуйста, - выбирай любую. На 
лодке? -
вон их сколько. Все к твоим услугам. Ты даже не знаешь, как приятно 
мечтать
и добиваться.
 - Что-то вы мне говорите очень печальное, - сказал Стась. - Мне еще
никогда никто такого не говорил.
 Жизнь в имении шла однообразно - по раз навсегда установленному
порядку. После завтрака все расходились - кто в парк, кто в лес за 
речку,
кто в комнаты. Отец Стася шел к себе в контору заниматься делами. Мать
раскладывала пасьянс. Гости - молодой офицер, два лицеиста и толстая 
рыжая
женщина Ангелина Сергеевна - играли в крокет, купались. После второго
завтрака все спали. После обеда долго пили кофе, под вечер ехали 
кататься
верхом. Перед сном, при свечах, играли в карты. Любили все английское,
плакали над печальными книжками, жалели больных собак и кошек, с 
восторгом
читали стихи. Отец Стася иногда любил спеть старинный польский романс,
голос у него при этом дрожал. Но про крестьян и батраков здесь иначе не
говорили, как "хамы", "быдло", "разбойники". Мать Стася била свою 
горничную
по щекам, а братец ее, молоденький подпоручик, однажды на глазах у всех
полоснул денщика хлыстом по лицу только за то, что плохо была затянута
подпруга у коня. Говорили прислуге "вы", но в людских комнатах было 
тесно,
водились клопы и тараканы, бани для батраков не существовало вовсе. 
Штрафы
со служащих и с рабочих брались такие, что ежедневно по нескольку 
человек
приходили к террасе, становились в пыль на колени и молили "простить" и 
"не
пускать по миру". Но не было случая, чтобы отец Стася "прощал".
 - Мое слово свято, - говорил он, - и порядки мои тверже самой твердой
стали. Еще провинитесь - еще оштрафую, а сейчас идите с богом.
 И, глядя вслед уныло плетущимся людям, добавлял:
 - Я вас перекрушу. Не на такого напали.
 Дзержинский присматривался, прислушивался. На третий день после своего
приезда, под вечер, он вдруг ушел за речку в село.
 Было тихо, пахло дымом, в селе брехали собаки. Долго пришлось ждать
парома. На речку спускался легкий туман. К перевозу, мотая локтями,
подъехал рябенький мужик, слез с худой лошаденки и, похлопывая ее по
костлявому крупу, сказал:
 - Паровоз - ей кличка. Верно, подходящая?
 - Почему же Паровоз? - улыбаясь спросил Дзержинский.
 - А исключительно потому, что она худая. Силы в ей никакой. Один пар.
Вот и называется Паровоз. А вы откуда? С экономии?*
 ______________
 * Помещичьи хозяйства в западных и южных губерниях.

 - Да.
 - В село?
 - Да.
 - Побьют, - сказал мужик. - Это уж верно. Нехорошо там, в селе.
 И, сложив руки рупором, он закричал через речку:
 - Дай перевоз! Паровоз едет!
 Потом подергал за канаты. Но парома не было.
 - Спят небось, окаянные, - сказал мужик.
 Постепенно Дзержинский выведал, что в селе каждый день собираются
сходки, и вот по какой причине: с неделю назад крестьянский скот 
потравил
пшеницу, принадлежащую отцу Стася; помещик арестовал коров, овец и коней
 и
потребовал выкупные, невиданные даже в этих местах, - по три рубля за 
овцу,
по пяти - за корову и быка и по десяти - за коня. Денег таких, 
разумеется,
у крестьян не было. О том, что помещик "простит", никто, конечно, не
надеялся. Помещик же пообещал, что, если деньги не будут внесены в
семидневный срок, он возьмет арестованный скот в свое собственное стадо.
 - Грабеж среди бела дня, - говорил рябой мужичок. - Сами посудите,
господин хороший, у кого такие деньги есть. Шутка сказать - три рубля за
овцу. А ребята в селе без молока, продавать нечего, время горячее, 
рабочее,
коней тоже нет. Народ, конечно, стервенеет. Ну и произошла шалость.
 - Какая шалость?
 - А вы что, не слыхали? - недоверчиво спросил мужик.
 - Не слыхал.
 - Да бычков хозяйских тюкнули, - сказал мужик. - Свели с экономии в
овражек - и поминай как звали. Ха-арошие бычки были.
 - Про это я слыхал, - сказал Дзержинский. - Из батраков кто-нибудь?
 Мужик усмехнулся.
 - Ишь, ловкий, - сказал он. - Нет, брат, хотя я и негодящий человек,
наболтал тут тебе, но лишнего не скажу. Кто да кто. А я почем знаю?
 В воде заполоскал канат, паром двинулся с той стороны. Мужик влез на
своего коня, погладил его и спросил:
 - А вы кто же будете, господин?
 - Прохожий, - сказал Дзержинский.
 Паром мягко стукнул о глинистый берег...

Читать 
полностью 
http://lib.ru/PROZA/GERMAN/derzhin.txt