 Джек ЛОНДОН
ЖЕЛЕЗНАЯ ПЯТА
Роман
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
ПРЕДИСЛОВИЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ. МОЙ ОРЕЛ
ГЛАВА ВТОРАЯ. МНЕ И ЕПИСКОПУ МОРХАУЗУ БРОШЕН ВЫЗОВ
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. РУКА ДЖЕКСОНА
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. РАБЫ МАШИНЫ
ГЛАВА ПЯТАЯ. КЛУБ ФИЛОМАТОВ
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ТЕНИ БУДУЩЕГО
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ВИДЕНИЕ ЕПИСКОПА
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. РАЗРУШИТЕЛИ МАШИН
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. МАТЕМАТИЧЕСКАЯ НЕПРЕЛОЖНОСТЬ МЕЧТЫ
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ВОДОВОРОТ
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. НА ПЕРЕЛОМЕ
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ЕПИСКОП
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ВСЕОБЩАЯ СТАЧКА
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. НАЧАЛО КОНЦА
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. КОНЕЦ
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ЛИВРЕЙНЫЕ ЛАКЕИ
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. В ГОРАХ СОНОМЫ
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ИСКУССТВО ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ОЛИГАРХА
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. РЕВУЩИЙ ЗВЕРЬ ИЗ БЕЗДНЫ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ЧИКАГСКОЕ ВОССТАНИЕ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ОБИТАТЕЛИ БЕЗДНЫ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. КОШМАР
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ТЕРРОРИСТЫ
________________________________________________________________
Отрывок
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
РАБЫ МАШИНЫ
Рука Джексона не давала мне покоя. Впервые я столкнулась с
действительностью, впервые увидела жизнь. Мои университетские занятия,
наука, цивилизация - все оказалось миражем. До сих пор жизнь и общество
были известны мне по книгам, но то, что казалось убедительным и разумным
на бумаге, рухнуло при первом же соприкосновении с действительностью. Рука
Джексона была фактом живой действительности. <Факт, сударь, неопровержимый
факт!> - эти слова Эрнеста не переставали звучать в моих ушах.
Чудовищным, немыслимым казалось мне утверждение, будто все наше
общество воздвигнуто на крови. Но как же Джексон? Я не могла от него
отмахнуться. Мысль моя возвращалась к нему, подобно компасной стрелке,
всегда указывающей на север. С Джексоном поступили ужасно. Ему отказались
заплатить за его кровь, чтобы отсчитать акционерам тем большие дивиденды.
Я знала множество беспечно-благодушных семейств, которые получили эти
дивиденды, а с ними и малую толику крови Джексона. Но если так поступили с
одним человеком, и общество равнодушно проходит мимо, та же участь, должно
быть, постигает многих. Я вспомнила рассказы Эрнеста о женщинах Чикаго,
гнущих спину за девяносто центов в неделю, и о малолетних тружениках на
текстильных фабриках Юга. Это их худенькие, восковые ручки сработали
ткань, из которой сшито мое платье. А наше участие в прибылях Сьеррской
компании разве не говорит о том, что кровь Джексона брызнула и на мое
платье. Джексон неотступно преследовал меня. Каждая моя мысль приводила к
Джексону.
Какой-то тайный голос говорил мне, что я стою на краю пропасти.
Вот-вот упадет завеса, и моим глазам откроется страшная неведомая
действительность. И не только моим глазам. Весь наш маленький мирок был в
смятении. Прежде всего мой отец, - я не могла не видеть, какое влияние
оказывает на него Эрнест. А епископ? Последний раз он произвел на меня
впечатление больного. Весь он как натянутая струна, в глазах застыл
невыразимый ужас. По некоторым намекам я догадывалась, что Эрнест сдержал
свое обещание провести его через преисподнюю. Но какие картины ада
открылись глазам епископа, оставалось для меня тайной, - бедняга был так
ошеломлен, что не мог говорить об этом.
Однажды, когда ощущение, что все рушится, охватило меня с особенной
силой, я стала мысленно обвинять Эрнеста. <Если бы не он, мы жили бы так
счастливо и спокойно...> И тут же испугалась этой мысли, как
отступничества, и Эрнест предстал мне преображенным. С светлым, сияющим
челом, словно ангел господень, не ведающий страха, он явился мне глашатаем
правды, борющимся с ложью и несправедливостью за лучшую жизнь для бедных,
сирых и угнетенных. Я подумала о Христе. Ведь и он был заступником
смиренных и обездоленных - против установленной власти священников и
фарисеев. И, вспомнив кончину распятого, я испугалась за Эрнеста. Неужели
и он обречен на гибель, этот юноша с прекрасным, сильным телом, юноша, чей
голос звучит как призыв горна и звон оружия!
В эту минуту я поняла, что люблю Эрнеста, что горю желанием внести в
его жизнь тепло и ласку. Какая угрюмая, суровая, бесприютная жизнь! Отец
его, чтобы прокормить семью, вынужден был изворачиваться и воровать, пока
непосильная борьба не свела его в могилу. Сам Эрнест десятилетним
мальчиком пошел работать на фабрику. Я жаждала обнять его, прижать к груди
эту голову, отягченную суровыми думами, дать ему, хотя бы на короткий миг,
покой, - только покой и светлое забвение.
С полковником Ингрэмом мне довелось встретиться на церковном
собрании. На правах давнишней знакомой я увлекла его в укромный уголок,
весь заставленный фикусами и пальмами. Полковник, не подозревая, что попал
в западню, приветствовал меня с обычной своей галантностью и
непринужденностью. Это был приятный, обходительный человек, тактичный и
любезный собеседник. Среди наших мужчин он выделялся своей
аристократической внешностью. Рядом с ним даже почтенный ректор
университета выглядел незначительным и простоватым.
Как выяснилось, полковник Ингрэм был не в лучшем положении, чем
малограмотный рабочий. Он тоже не был в себе волен. Он тоже был рабом
промышленной машины. Никогда не забуду, какую перемену в нем вызвал первый
же мой вопрос о Джексоне. Куда девалось его ласковое добродушие! Ни следа
благовоспитанности на холеном лице, искаженном гримасой злобы. Я
испугалась, вспомнив ярость, овладевшую мистером Смитом. Правда, полковник
Ингрэм не стал браниться - единственное, что отличало его от фабричного
рабочего, - но даже обычная находчивость - полковник слыл остряком - на
этот раз изменила ему. Озираясь по сторонам, он, казалось, искал, куда бы
улизнуть. Но пальмы и фикусы держали его в западне.
Господи, опять этот Джексон! Что за фантазия докучать ему этим
человеком? Подобные шутки не делают чести ни уму моему, ни такту. Разве я
не понимаю, что человеку его профессии приходится забывать о личных
чувствах? Отправляясь в суд, он оставляет их дома. В суде он чувствует и
действует только как профессионал.
Я спросила, полагалась ли Джексону компенсация.
- Разумеется, - сказал он. - Вернее, таково мое личное мнение. Но
формально он был неправ.
Очевидно, полковник вновь обретал свою обычную находчивость.
- Разве сила закона не в том, что он служит справедливости? -
спросила я.
- Сила закона в том, что он служит силе, - улыбаясь, отпарировал
полковник.
- А где же наше хваленое правосудие?
- Что ж, сильный всегда прав, - тут нет никакого противоречия.
- И это тоже - суждение профессионала?
Как ни странно, на лице у полковника Ингрэма проступила краска стыда.
Глаза его снова забегали по сторонам, но я решительно загораживала ему
единственный выход.
- Скажите, а разве подчинение своих личных взглядов профессиональным
не является нравственным самокалечением, своего рода умышленным
членовредительством?
Ответа не последовало. Полковник пустился наутек, повалив в своем
бесславном бегстве кадку с пальмой.
Я решила обратиться в газеты и написала спокойную, сдержанную, вполне
объективную заметку о случае с Джексоном. Никого не обвиняя, ни словом не
касаясь тех, с кем мне пришлось беседовать, я ограничилась одними лишь
фактами; рассказала, сколько лет Джексон проработал на фабрике, как, желая
спасти машину от поломки, он пострадал сам и в каком отчаянном положении
оказались и он и его семья. Моей заметки не напечатала ни одна из трех
местных газет и ни один из журналов.
Тогда я разыскала Перси Лейтона. Он только недавно окончил
университет и стажировал в качестве репортера в самой влиятельной нашей
газете. Когда я спросила его, почему вся наша пресса так боится дела
Джексона, он рассмеялся.
- Такова наша издательская политика. Мы, мелкая сошка, тут ни при
чем. Это дело редакций.
- Какая политика? - спросила я.
- А такая, что мы всегда заодно с корпорациями. Никто не поместит
такой заметки, хоть бы вы заплатили за это, как за объявление. Всякий, кто
помог бы вам протащить ее в печать, слетел бы в два счета. Заплатите, как
за десять объявлений, все равно никто ее у вас не возьмет.
- Какова же ваша роль в этой политике? - спросила я. - Вы, верно,
часто поступаетесь правдой - в угоду начальству, как начальство жертвует
ею в угоду корпорациям?
- Меня это не касается. - Лейтон смутился, но ненадолго. - Мне не
приходится писать неправду, и совесть у меня чиста. Но, конечно, в нашем
деле нельзя иначе. Такая уж это работа, - закончил он с мальчишеской
лихостью.
- Но когда-нибудь ведь и вы станете редактором и будете проводить эту
политику?
- К тому времени я уже буду прожженным журналистом, - усмехнулся он.
- Но пока вы не прожженный журналист, скажите, что вы лично думаете о
газетной политике?
- Ничего не думаю, - отвечал он без запинки. - Выше лба уши не растут
- вот золотое правило для всякого журналиста, если он хочет преуспеть в
жизни.
И Лейтон преважно тряхнул головой.
- А хорошо это? - настаивала я.
- Хорошо все, что хорошо кончается, не правда ли? Не мы установили
правила этой игры, и нам остается только им подчиниться. По-моему, это
ясно.
- Да уж чего ясней, - пробормотала я. Но мне больно было за его
молодость, и я не знала - возмущаться или плакать.
Я начинала понимать, что скрывает в себе общество, в котором я жила,
и за внешним благообразием угадывала ужасную действительность. Казалось,
против Джексона существовал молчаливый заговор, и я уже с сочувствием
думала о плаксивом адвокатишке, который так неудачно вел его дело. Но
молчаливый заговор был много шире и касался не только Джексона. Участь
Джексона разделяли и другие рабочие, искалеченные машиной, и не только на
фабриках Сьеррской компании, но и на других заводах и фабриках, да и во
всей промышленности.
А если так, значит, все наше общество зиждется на лжи! В ужасе
останавливалась я перед этим заключением. Но передо мной живым укором
стоял Джексон, рука Джексона, кровь, обагрившая мое платье и каплями
стекающая с нашей крыши. Передо мной было много Джексонов, - разве Джексон
не рассказывал, что видел их сотни? Никуда не денешься от Джексона.
Я побывала также у мистера Уиксона и мистера Пертонуэйта, крупнейших
акционеров Сьеррской компании. На них мои рассказы о Джексоне не произвели
никакого впечатления; их люди оказались куда отзывчивее. С удивлением
увидела я, что эти джентльмены не считаются с общепринятой моралью, что у
них в обиходе своя, аристократическая мораль, мораль господ*. Они
напыщенно рассуждали о своей особой <политике>, утверждая, что то, что для
них полезно, то и справедливо. Со мной они говорили по-отечески
наставительно, снисходя к моей молодости и неопытности. Среди тех, с кем
столкнули меня мои расследования, эти оказались самыми бесчувственными и
зачерствелыми. Оба были абсолютно уверены в своей правоте. Оба смотрели на
себя, как на спасителей человечества, считая, что только от них зависит
благополучие масс. И они самыми мрачными красками рисовали страдания, на
которые были бы обречены рабочие, если бы не мудрость богачей,
обеспечивающих им работу.
_______________
* Задолго до рождения Эвис Эвергард Джон Стюарт Милль в своем
очерке <О свободе> писал: <Повсюду, где налицо правящий класс,
господствующая мораль в значительной мере определяется его классовыми
интересами и чувством классового превосходства>.
При первой же встрече с Эрнестом я изложила ему все.
Он просиял от удовольствия:
- Да вы, оказывается, молодчина. Решили самостоятельно доискиваться
правды! Ну что ж, ваши обобщения основаны на опыте, и они верны. Ни один
человек, прикованный к промышленной машине, не волен в своих мыслях и
поступках, кроме крупных капиталистов, а те и подавно не вольны, -
простите мне этот ирландизм*. Как видите, наши властелины настаивают на
своей правоте. Ну, разве это не верх комизма? В них так еще сильна
человеческая природа, что они и шагу не ступят, не спросясь собственной
совести. Им, видите ли, нужна моральная санкция для их многообразных дел.
_______________
* Подобные каламбуры считались особенностью ирландского
остроумия.
Всякий раз, как они затевают что-нибудь новенькое, - в области
бизнеса, конечно, - они норовят опереться на соответствующую доктрину -
религиозную, нравственную, научную или философскую, - подтверждающую их
правоту. А там - за дело; неважно, что ум человеческий слаб и желание свое
нередко принимает за объективную истину. Что бы они ни задумали, за
санкцией дело не станет. Это - беспардонные казуисты. К тому же они и
иезуиты, так как пускаются на любые злодеяния, уверяя, что из этого
воспоследует добро. Одна из их любимейших аксиом - что они цвет нации,
квинтэссенция ее мудрости и энергии. Это дает им право держать на пайке
все остальное человечество и каждому устанавливать его рацион. Они даже
возродили учение о божественном происхождении королевской власти - разумея
королей финансовых и промышленных*.
_______________
* В прессе 1902 года часто цитировалось изречение, автором
которого считался председатель каменноугольного треста Джордж Ф. Бэр:
<Права и нужды трудового народа находятся под защитой добрых
христиан, которым господь бог, в своей неизреченной мудрости, доверил
материальные интересы страны>.
Слабость их положения в том, что они дельцы и только, и никакие не
философы, биологи или социологи. Если бы они были тем, или другим, или
третьим, это бы еще куда ни шло. Делец, который был бы в то же время
биологом и социологом, представлял бы себе в какой-то мере нужды
человечества. Но нет, вне своей области они круглые невежды. Они знают
только свой бизнес. Ничего другого у них нет за душой. Интересы общества и
человечества - для них книга за семью печатями. И эти-то самозванцы
берутся вершить судьбы миллионов голодных людей да и всего остального
человечества в придачу! Когда-нибудь история зло посмеется над ними!
Разговор с миссис Уиксон и миссис Пертонуэйт уже не мог принести мне
ничего нового. Обе они были дамы из общества*. У каждой был свой пышный
дворец в нашем городе и множество других пышных дворцов - в горах, на
взморье, на берегах живописных озер. В их распоряжении были целые полчища
слуг. Обе дамы были видные патронессы, оказывавшие покровительство
университету и нескольким храмам в городе, - священники особенно ценили их
благодеяния и пресмыкались перед ними**. Словом, это были влиятельные
дамы, дамы с весом, причем вес им давали деньги, а влияние заключалось в
том, что они успешно пускали эти деньги в оборот для идейного подкупа
своих сограждан. Все это я вскоре узнала от Эрнеста.
_______________
* Слово <общество> употреблено здесь в ограничительном смысле,
как обычное для тогдашних времен обозначение разъевшихся трутней,
которые сами не трудились, а лишь пожирали мед, собранный другими. Ни
дельцы, ни рабочие не входили в <общество>, не располагая для этого
ни временем, ни соответствующими возможностями. Игра в <общество>
была забавой праздных богачей.
** <Несите нам свои грязные деньги> - было лозунгом церкви того
времени.
Подобно своим мужьям, они напыщенно рассуждали о <политике> богачей,
об их ответственности и обязанностях. Подобно им, верили в свое право
руководствоваться особой моралью, составляющей прерогативу их класса; обе
много и пространно рассуждали, причем смысл их громких фраз был темен и
для них самих.
Обе дамы разгневались, когда я рассказала им о тяжелом положении
семьи Джексона, а особенно, когда выразила удивление, как это они ничего
не сделали для бедного калеки по собственному почину. Мне было заявлено,
что они не нуждаются в непрошеных советах и указаниях. Когда же я прямо
попросила их помочь Джексону, обе дамы категорически отказались. Меня
особенно удивило, что отказ их прозвучал одинаково, хоть я и говорила с
каждой в отдельности и ни та, ни другая не знали, что я навестила или
собираюсь навестить ее подругу. Каждая из них была рада случаю
подчеркнуть, что не в ее правилах награждать рабочих за небрежность; к
тому же это значило бы вводить в соблазн бедняков, все они, пожалуй, так и
начнут себя калечить*.
_______________
* В еженедельнике <Аутлук>, популярном органе разоблачительного
направления, в номере от 18 августа 1906 года приведен случай с
калекой-рабочим, во всех деталях совпадающий с историей Джексона, как
она рассказана Эвис Эвергард.
Обе дамы и в самом деле так думали. Они упивались сознанием своего
классового и личного превосходства. Каждый их поступок был освящен
классовой моралью. Покидая пышный дворец Пертонуэйтов, я невольно
оглянулась назад, вспоминая слова Эрнеста, что эти богачки тоже прикованы
к промышленной машине, но только они сидят наверху.
Читать полностью http://kvistrel.ucoz.ru/stati/Culture/zheleznaja_pjata.docx
|
