Крымская война вскрыла все несовершенство крепостнической системы как в экономическом, так и в политическом отношении и оказала огромное влияние на отмену крепостного права.
Армия оказалась вооруженной устаревшим оружием, не соответствовавшим уровню европейской техники, флот не имел паровых судов, ходил под парусами. В стране отсутствовали железные дороги1. Все это являлось следствием технической и экономической отсталости России. Система организации армии была архаичной, а обучение войск рассчитано не на то, что необходимо на войне, а на подготовку к смотрам и плац-парадам. Офицерство в большинстве своем было невежественным, и система подготовки его также не была рассчитана для действий в боевых условиях2.
Система лжи, показного благополучия и лицемерия, получившая в период кризиса феодально-крепостнической системы всеобщее распространение, обнаружила все свои отрицательные стороны во время войны. Несмотря на героизм войск, армия терпела неудачу за неудачей.
Все это приводит к тому, что правительство начинает понимать необходимость радикальных перемен, невозможность существовать по-старому.
Один из представителей официозной идеологии, историк М. П. Погодин, выступавший в начале войны с историко-политическими письмами, восхвалявшими существующий порядок вещей, резко меняет тон. В своем письме от ноября 1854 г. он, обращаясь к царю, писал: «Восстань, русский царь! Верный народ твой тебя призывает! Терпение его истощается. Он не привык к такому унижению, бесчестию, сраму... «Ложь тлетворную» отгони далече от твоего престола и призови суровую, грубую истину. От «безбожной лести» отврати твое ухо и выслушай горькую правду»1. И далее, говоря о том, что же необходимо сделать, Погодин писал: «Освободи от излишних стеснений печать, в которой не позволяется теперь употреблять даже выражение «общего блага»... Вели открыть настежь ворота во всех университетах, гимназиях и училищах, дай средства нам научиться лить такие же пушки, штуцеры и пули, какими бьют теперь враги наших милых детей... без образования, без покровительства всем наукам нельзя нам иметь и медицины достаточной. Мы отстали во всех сознаниях,..»2.
Об этом же писал и К. С. Аксаков в 1855 г. Александру второму: «Правительство не может, при всей своей неограниченности, добиться правды и честности; без свободы общественного мнения это и невозможно. Все лгут друг другу, видят это, продолжают лгать, и неизвестно, до чего дойдут. Всеобщее развращение или ослабление нравственных начал в обществе дошло до огромных размеров. Взяточничество и чиновный организованный грабеж страшны... Все зло происходит главным образом от угнетательной системы нашего правительства, угнетательной относительно свободы мнения, свободы нравственной...»3.
Вместе с тем в период Крымской войны наблюдается значительный подъем крестьянского движения, принявшего массовый характер. В 1854 г. в Тамбовской, Рязанской, Владимирской, Нижегородской и Казанской губерниях происходят массовые волнения в связи с указами о создании морского ополчения (из жителей С.-Петербургской, Новгородской, Олонецкой и Тверской губерний). «...Крестьяне, вышедши из повиновения власти как помещичьей, так и земской полиции самовольно отлучаются буйными партиями в Тамбов и на Москву, оставляя поля незасеянными и распродав рабочий скот»4,— сообщал московскому генерал-губернатору А. А. Закревскому один из помещиков Тамбовской губернии. Только за две недели июня в Москве и окрестностях, как сообщил Закревский шефу жандармов, было задержано более тысячи крепостных крестьян из различных губерний, стремившихся вступить в морское ополчение1. Это движение, в котором принимали участие многие тысячи крестьян, характеризовало непреодолимое стремление их стать свободными, так как, по слухам, лица, вступившие в ополчение, получали волю 2.
В 1855 г. движение приняло еще более массовый характер. Волнения крестьян были связаны также с их надеждой получить волю, вступив в государственное ополчение. Волнения эти происходили в Киевской, Воронежской, Казанской, Пермской, Самарской и Саратовской губерниях. Наибольшее распространение они получили в первых двух.
Наконец, в 1856 г. наблюдаются массовые побеги крепостных крестьян в Крым из Екатеринославской, Харьковской, Херсонской и других южных губерний. Поводом к этому явились слухи о том, что переселяющиеся крестьяне получают волю. Движение это приняло огромные размеры. По данным Департамента полиции исполнительной, только в июле из двух уездов Екатеринославской губернии бежало около 900 человек3. Все это говорило о том, что стремление крепостных крестьян получить волю имело большое распространение. Это вызывало страх и у правительства, и у дворянства. Вся эта обстановка свидетельствовала о нарастании революционной ситуации. Самодержавие не могло сохранять в неизменном виде свое господство.
Вступивший на престол в феврале 1855 г. после смерти Николая I Александр II отличался еще большим консерватизмом, нежели его отец. Даже те ничтожные мероприятия, которые были проведены в отношении крепостных крестьян при Николае I, встречали всегда сопротивление наследника престола. Однако сложившееся в стране положение заставило Александра II действовать вопреки своим стремлениям.
Александр II не обладал сильной волей, подобно своему отцу. Точнее, он был человеком слабовольным, но вместе с тем упрямым. В тех случаях, когда он приходил к твердому убеждению, что та или иная мера жизненно необходима его империи, он шел напролом, не считаясь с мнением своих сановников и царедворцев.
Характеризуя причины, вызвавшие необходимость отмены крепостного права, В. И. Ленин в своей работе «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция» писал: «Какая же сила заставила их (крепостников.— П. 3.) взяться за реформу? Сила экономического развития, втягивавшего Россию на путь капитализма. Помещики-крепостники не могли помешать росту товарного обмена России с Европой, не могли удержать старых, рушившихся форм хозяйства. Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России. Крестьянские «бунты», возрастая с каждым десятилетием перед освобождением, заставили первого помещика, Александра II, признать, что лучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу»1.
Первым актом, знаменовавшим собой официальное заявление о необходимости отмены крепостного права, явилась крайне невразумительная речь Александра II, произнесенная игм 30 марта 1856 г. перед представителями московского дворянства. Это выступление было, вызвано просьбой московского генерал-губернатора Закревского, стремившегося успокоить московских дворян, взволнованных слухами об отмене крепостного права. В своей речи Александр II произнес следующее: «Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам; это несправедливо,— и вы можете сказать это всем направо и налево; но чувство, враждебное между крестьянами и их помещиками, к несчастью, существует, и от этого было уже несколько случаев неповиновения помещикам. Я убежден, что рано или поздно мы должны к этому прийти. Я думаю, что и Вы одного мнения со мной; следовательио, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу»1
Александр II высказал два исключающие друг друга положения, отнюдь не успокоившие московских крепостников. С одной стороны, царь заявлял о своем нежелании отменить крепостное право, с другой — указал на необходимость все же осуществить эту реформу. Однако это выступление нельзя рассматривать как начало подготовки отмены крепостного права. Во-первых, сам Александр II, понимая необходимость отмены крепостного права в силу создавшихся условий, вместе с тем всячески оттягивал решение этого вопроса, противоречившего всей его натуре, и, во-вторых, приступить к подготовке отмены крепостного права без согласия дворянства, интересы которого выражал царизм, было невозможно. Это находит' прямое подтверждение в письме Александра II к своей тетке великой княгине Елене Павловне в конце 1856 г.: «...я выжидаю,— писал он,— чтобы благомыслящие владельцы населенных имений сами высказали, в какой степени полагают они возможным улучшить участь своих крестьян...»2.
3 января 1857 г. был открыт Секретный комитет «для обсуждения мер по устройству быта помещичьих крестьян» под председательством самого царя. В состав этого комитета вошли следующие лица: председатель Государственного совета князь А. Ф. Орлов (с правом председательства в отсутствие царя), министры: внутренних дел — С. С. Ланской, финансов — П. Ф. Брок, государственных имуществ — М. Н. Муравьев (впоследствии получивший наименование «вешателя»), двора — граф В. Ф. Адлерберг, главноуправляющий путями сообщения К. В. Чевкин, шеф жандармов князь В. А. Долгоруков и члены Государственного совета — князь П. П. Гагарин, барон М. А. Корф, Я. И. Ростовцев и государственный секретарь В. П. Бутков. Почти все члены комитета были настроены довольно реакционно, причем Орлов, Муравьев, Чевкин и Гагарин являлись ярыми крепостниками.
При обсуждении вопроса об отмене крепостного права комитет отметил, что волнение умов «...при дальнейшем развитии может иметь последствия более или менее вредные, даже опасные. Притом и само по себе крепостное состояние есть зло, требующее исправления»1, что «...для успокоения умов и для упрочнения будущего благосостояния государства (т. е. самодержавно-дворянского строя. — П. З.) необходимо приступить безотлагательно к подробному пересмотру... всех до ныне изданных постановлений о крепостных людях... с тем, чтобы при этом пересмотре были положительно указаны начала, на которых может быть приступлено к освобождению у нас крепостных крестьян, впрочем к освобождению постепенному, без крутых и резких переворотов, по плану, тщательно и зрело во всех подробностях обдуманному»2.
В соответствии с этим решением 28 февраля того же года была учреждена специальная «Приуготовительная комиссия для пересмотра постановлений и предположений о крепостном состоянии» в составе Гагарина, Корфа, генерал-адъютанта Ростовцева и государственного секретаря Буткова.
В результате всех этих причин на протяжении 1856 г. ничего не было сделано по подготовке реформы, за исключением попытки выяснить отношение к этому вопросу дворянства и добиться того, чтобы оно само ходатайствовало перед царем об отмене крепостного права. Как рассказывает в своих воспоминаниях товарищ министра внутренних дел Левшин, дворянство упорно уклонялось от каких-либо ходатайств по этому вопросу, что достаточно ясно обнаружилось в период коронационных торжеств — осенью 1856 г., во время переговоров Левшина с предводителями дворянства. «Большая часть представителей поземельных владельцев,— говорит он,— вовсе не была готова двинуться в новый путь, никогда не обсуждала крепостного состояния с точки зрения освобождения и потому при первом намеке о том изъявила удивление, а иногда непритворный страх. Очевидно, что такие беседы, хотя многократно повторенные, не подвинули меня далеко вперед»3.
«Приуготовительная комиссия» должна была рассмотреть законодательство по крестьянскому вопросу (законы о «свободных хлебопашцах» и «обязанных крестьянах»), а также различные записки и проекты, посвященные вопросу об отмене крепостного права. Однако члены комиссии, рассмотрев все эти материалы, не смогли прийти к какому-либо определенному решению и ограничились изложением личного мнения по этому вопросу.
Анализ этих записок представляет несомненный интерес для характеристики взглядов членов Секретного комитета в первой половине 1857 г., т. е. в период, предшествовавший опубликованию рескриптов.
Наиболее обстоятельной является записка Ростовцева, датированная 20 апреля 1857 г.1.
В начале этой записки автор указывает на необходимость отмены крепостного права. «Никто из людей мыслящих, просвещенных и отечество свое любящих,— писал он,— не может быть против освобождения крестьян. Человек человеку принадлежать не должен. Человек не должен быть вещью». Высказав столь решительно свою точку зрения, Ростовцев, излагая историю крестьянского вопроса в первой половине XIX в., подвергает критике существующее о крестьянах законодательство, а также различные проекты отмены крепостного права и приходит к выводу, что они не могут быть приняты. Во-первых, указывал он, освобождение крестьян без земли, так же, как и с небольшим участком ее, невозможно. Во-вторых, предоставление крестьянам достаточного надела без вознаграждения будет несправедливо, так как разорит владельцев земли. Выкуп же земли, по мнению Ростовцева, также не может быть осуществлен, так как для единовременного выкупа не хватит средств, разновременный опасен для государства: он продолжался бы довольно долго и мог вызвать крестьянские волнения. С точки зрения Ростовцева, единственно приемлемым мог бы быть проект полтавского помещика Позена. «Этот проект,— писал он,— вполне практический, умеряющий все опасения, обеспечивающий все интересы, обильный благими последствиями введения ипотечной системы, был бы превосходен, если б, во-первых, указал финансовые для осуществления своего средства, во-вторых, был бы окончательно развит в административном отношении».
Говоря о «великой государственной пользе» освобождения крепостных крестьян, Ростовцев вместе с тем указывал, что это требует «величайшей осторожности», так как крепостное крестьянство «по самому нравственному своему состоянию» требует за собой особого надзора и попечительства. «...Вообще,— продолжает он,— нельзя отвергать истины, что из полного рабства невозможно и не должно переводить людей полуобразованных вдруг к полной свободе».
Проект Позена, изложенный в его записке, поданной царю 18 декабря 1856 г., предусматривал постепенный перевод всех крестьян в разряд обязанных и «свободных хлебопашцев». Крестьянам, переходившим в разряд «свободных хлебопашцев», должна была выдаваться ссуда сроком на 37 лет для уплаты помещику. Перевод крестьян в обязанные давал помещику право получить государственный кредит на сумму стоимости земли, отданной в пользование крестьян. Это должно было осуществляться путем введения так называемой ипотечной системы. Каждый помещик, переведший своих крестьян в обязанные, получал бы особое «ипотечное свидетельство», которое принималось бы в залог, а также учитывалось бы во всех кредитных учреждениях. Из процентов и других сборов, поступавших за пользование этим ипотечным капиталом, должен был образоваться ипотечный фонд, из которого черпались бы средства для выкупа дворовых и тех крестьян, которые будут еще находиться в положении крепостных. Все это, по мнению Позена, обеспечило бы, во-первых, помещикам необходимый кредит, а во-вторых, постепенно подготовило бы все средства, необходимые для «упрочения нового порядка, и таким образом дело освобождения,— писал Позен;— совершится хотя не вдруг, но зато без всяких потрясений»1.
Развивая это положение, Ростовцев доказывал, что русский народ вряд ли способен был воспользоваться «внезапной» свободой, к которой он вовсе не подготовлен ни своим воспитанием, ни государственными мерами облегчавшими ему возможность познания этой свободы. «Следственно,— писал он,— самая необходимость указывает на меры переходные. То есть крепостных следует подготавливать к свободе постепенно, не усиливая в них желания освобождения, но открывая все возможные для них пути».
Руководствуясь этим, Ростовцев намечал три этапа отмены крепостного права. Первый — это безотлагательное «умягчение» крепостного права. По его мнению, это успокоит крестьян, которые увидят, что правительство заботится об улучшении их участи. Второй этап — постепенный переход крестьян в обязанные или «свободные хлебопашцы». На этом этапе крестьяне остаются лишь «крепкими земле», получая право распоряжаться своей собственностью, и становятся совершенно свободными в семейном быту. Этот период должен был быть, по-видимому, довольно длительным, так как, по мнению Ростовцева, крестьянин в этом положении «перемен захочет не скоро» и лишь постепенно «дозреет до полной свободы». Наконец, третий, завершающий этап — переход к полной свободе всех категорий крепостных (помещичьих, удельных, государственных крестьян и крепостных рабочих).
«И весь этот переворот,— указывал Ростовцев,— совершится незаметно, постепенно, если и не быстро, то прочно. Возразят: народ этого не дождется, народ потребует свободы и сам освободит себя. Если правительство будет продолжать волновать умы, ничего не пересоздавая, то революция народная разразиться может. Кто дерзнет поручиться за будущее?.. А ежели правительство, опасаясь предполагаемой революции, мерою отважною, крутою, и к несчастию России неотгаданною, само, так сказать, добровольно революцию вызовет? Правительству идти вперед необходимо, но идти спокойно и справедливо, настойчиво и религиозно...»
Далее Ростовцев излагал конкретные меры реализации своего плана.
Программа Ростовцева, изложенная в рассмотренной выше записке, по существу ничем не отличалась от решений секретных комитетов царствования Николая I, признававших необходимость отмены крепостного права и вместе с тем отодвигавших ее осуществление на неопределенный срок. Эта программа, так же как и проекты секретных комитетов, фактически означала сохранение крепостного права. При этом никакой оригинальностью она не отличалась. Даже вся ее аргументация была заимствована из арсенала секретных комитетов предыдущего царствования.
Второй член «Приуготовительной комиссии», П. П. Гагарин, в своей записке, датированной 5 мая 1857 г.1, пытался доказать, что освобождение крестьян с землей может привести к полнейшему упадку сельского хозяйства. Руководствуясь тем, что сельскохозяйственные продукты производятся в крупных хозяйствах, а не в мелких, которые носят и чисто натуральный характер «и вообще не имеют ни предприимчивости, основанной на улучшении хозяйства, ни средств, которыми располагают помещики», Гагарин не считал возможным наделить крестьян землей при освобождении. «Представляется во всех отношениях удобным,— писал он,— дарование помещикам права освобождать крестьян целыми селениями без условий и без земли. Такая мера ...не изменяет хозяйственного быта ни сих последних, ни помещиков и оставляет в государстве тот правительственный порядок, который существует в нем в настоящее время». При этом «для упрочнения оседлости крестьян» Гагарин рекомендовал предоставлять им в пользование усадьбу. Вместе с тем он считал «справедливым» и «полезным» сохранять за помещиками вотчинную власть над крестьянами, предоставив первым расправу над ними «в проступках и маловажных преступлениях». Посредничество между помещиками и крестьянами должно было быть возложено на уездного предводителя дворянства.
Говоря о целесообразности освобождения крестьян без земли, Гагарин одновременно указывал, что опасения относительно возникновения сельскохозяйственного пролетариата излишни. «Надо заметить,— глубокомысленно изрекал он, — что сельского пролетариата нигде не было и быть не могло. Пролетариат вообще,— продолжал он,— может образоваться от двух только причин: 1) от бездомности и 2) от невозможности приискать средства к жизни трудом честным».
Проект Гагарина «устранял» возможность возникновения этих поводов, так как, во-первых, крестьянам сохранялась их усадебная оседлость, а во-вторых, они принуждены были бы обрабатывать помещичьи земли.
Записка Гагарина предусматривала полнейшее обезземеливание крестьян, сохраняя еще при этом вотчинную власть помещиков. Этот проект полностью соответствовал законам 1816—1819 гг., отменявшим крепостное право в остзейских губерниях.
Подал записку и третий член «Приуготовительной комиссии» М. А. Корф1. Он полагал, что причины неудачи разрешения крестьянского вопроса в последние 50 лет объяснялись тем, что «дело было всегда начинаемо не снизу, не от корня, а сверху, от вершины. Его обдумывали и обсуждали не помещики.., а лица, если и владеющие поместьями, то проведшие всю свою жизнь на службе, в отдалении от всякой возможности к местным наблюдениям». По мнению Корфа, только поместное дворянство было способно решить этот вопрос. Поэтому он считал необходимым поручить дворянству всесторонне обсудить условия предполагаемой реформы. С этой целью Корф предлагал направить циркуляр на имя предводителей дворянства, предложив приступить к обсуждению условий отмены крепостиего права, руководствуясь лишь следующими соображениями: 1) избежать крутых и насильственных средств, 2) избежать всяких мер «такого рода, которые, доставляя выгоды одной стороне, обращались бы прямо или косвенно к отягощению другой», и 3) избежать мер, которые потребовали бы от государственного казначейства непомерных средств, что препятствовало бы завершению всего дела. Для обсуждения всех этих вопросов Корф намечал шестимесячный срок.
Из всех трех только записка Корфа пыталась поставить вопрос об отмене крепостного права на практические рельсы.
Все записки были переданы на рассмотрение министра внутренних дел Ланского, который, отвергнув положения, выдвинутые в проектах Ростовцева и Гагарина, положительно отнесся к предложениям Корфа об обращении к дворянству. «Способ этот,— писал он,— я считаю самым основательным и надежным. Не возбуждая никаких толкований в низших слоях народа, воззвание такого рода, обращенное к дворянству, успокоит его, указав меру пожертвований, к которым оно должно готовиться; польстит самолюбию его, показав, что государь с доверием приглашает его к участию в великом деле; наложит печать молчания на тех, которые желали бы выразить свое неудовольствие или ропот; наконец, если бы помещичьи крестьяне каким-либо способом и узнали, что правительство занимается деятельно улучшением их участи, то и тогда мысль о том, что дворяне помогают в этом деле, смягчит, если не уничтожит, подозрение их против помещиков»1.
Для того чтобы это обращение имело реальные результаты, Ланской предлагал «указать дворянству, каких главных начал должно придерживаться в суждениях своих»2. По его мнению, в обращении к дворянству надо ответить на следующие два вопроса: 1) Как будет решен вопрос о земле? Останется ли вся земля во владении помещиков или же часть ее будет передана крестьянам? 2) Если закон обяжет помещиков наделить крестьян землей, то смогут ли владельцы получить от правительства какое-либо вознаграждение как за личность крепостных, так и за землю?
21 июня председательствующий в Секретном комитете по крестьянскому делу князь А. Ф. Орлов направил царю, согласно его требованию, на курорт в Киссинген «всеподданнейший» доклад с препровождением трех рассмотренных выше записок, а также мнение С. С. Ланского. Орлов сообщал, что рассмотреть все эти материалы в Секретном комитете не представилось возможным вследствие разъезда большинства его членов на вакации.
Помимо этих материалов, Александру II в Киссинген была передана князем А. М. Горчаковым записка по поводу отмены крепостного права, принадлежавшая перу барона Гакстгаузена, исследователя аграрных отношений в Пруссии и России. В препроводительном письме к своей записке, адресованном Горчакову, Гакстгаузен писал: «Вопрос освобождения крестьян, будучи специальным вопросом для России, есть вместе и политический и притом самый важный не только в отношении России, но и для всей Европы. Я убеждаюсь в этом с каждым днем более и более, а особенно с тех пор, как мне достоверно известно, что радикальная партия Мадзини и братии в Англии возлагает теперь главную надежду свою на социальную революцию в России. Опыт же указывает нам,— продолжает он,— что предводители этой партии не пустые мечтатели, но люди, верно рассчитывающие и проницательные»1.
В своей записке Гакстгаузен ставит вопрос о необходимости отмены крепостного права в России и считает, что подготовку ее нужно передать в руки дворянства. Ликвидация крепостного права, по мнению Гакстгаузена, определялась политическими соображениями, боязнью революционных потрясений. «Мы живем,— писал он,— в эпоху, когда мысли и мнения не выжидают, как прежде, годов и столетий для своего полного развития и распространения. Распространяемые печатью, паром и электричеством, они, подобно молнии, бороздят Европу с одного конца до другого, и нет народа, нет страны, которые могли бы предохранить себя от их влияния. Я говорю это, дабы напомнить, что России нельзя останавливаться на полпути, что невозможно важнейшие вопросы народного существования предоставить их собственному развитию, но что правительство обязано первое принять в них обдуманное и деятельное участие, дабы события, опередив его, не завладели браздами и не вырвали от него уступок, которые повлекли бы его к падению»2.
Эта записка была, по-видимому, воспринята Александром II весьма положительно. Против последней фразы цитированного отрывка царь написал на полях: «Совершенно справедливо, и в этом моя главная забота»3.
Стремление Александра II приступить к подготовке отмены крепостного права подтверждается и разговором его в том же Киссингене с русским послом во Франции графом П. Д. Киселевым.
25 июня (7 июля н. ст.) Киселев заносит в дневник следующий свой разговор с царем. «Вопрос о крестьянах,— заявил Александр II,— не перестает меня беспокоить. Он должен быть завершен. Я полон решимости более, чем когда-либо; у меня нет никого, кто мне помог бы в этом важном деле. Вы знаете, как я люблю Орлова, но вам также известны его привычки и особенно его лень, которая с годами все более ощущается в делах и т. д. В общем мне показалось,— отмечает Киселев,— что император полон решимости продолжать работу по освобождению крестьян, но ему приходится утомляться в силу препятствий и различных затруднений, возникающих со всех сторон. Если провидение ему поможет провести эту мирную реформу, то это будет великим и прекрасным делом. Я желаю и жажду его, но не увижу результатов этого дела»1. Таким образом, освобождение крестьян не представлялось Киселеву возможным осуществить немедленно.
Получив доклад Орлова с приложением записок членов «Приуготовительной комиссии» и замечаний Ланского, Александр II передал все материалы для ознакомления Киселеву. Через два дня Киселев представил Александру II свои соображения, изложенные в специальной записке.
В этой записке2, датированной 9 (21) июля, Киселев подробно останавливается на разборе мнений трех членов «Приуготовительной комиссии» и, в частности, критикует Ростовцева за определение им государственных крестьян как одной из категорий крепостного населения. В заключение Киселев дает следующее резюме: «Я полагаю, что даровать полную свободу 22 миллионам крепостных людей обоего пола не должно и невозможно. Не должно потому, что эта огромная масса не подготовлена к законной полной свободе. Невозможно потому, что хлебопашцы без земли перешли бы в тягостнейшую зависимость землевладельцев и были бы их полными рабами или составили пролетариат, выгодный для них самих и опасный для государства»1.
Киселев указывал, что наделение крестьян землей либо сохранение за ними находящихся в их пользовании земельных наделов невозможно без вознаграждения. Компенсация же помещиков за эти земли, составляющие более 40 млн. десятин, едва ли, по его мнению, в финансовом отношении возможна. «По сим уважениям,— продолжал он,— я смею думать, что возбуждать вопрос о даровании полной свободы не следует»2.
Однако, наряду с этим Киселев предлагал немедленно приступить к пересмотру законодательства о крепостном состоянии в целях изменения положения крестьян. Он считал, что необходимо было оставить крестьян на время «крепкими земле» и оградить как их личные права, так и их собственность законом.
Получив записку Киселева и ознакомившись с мнениями членов Секретного комитета, Александр II наложил на докладе Орлова следующую резолюцию: «Я прочел все бумаги с большим вниманием... Из чтения всех сих бумаг я еще больше убедился, как дело это трудно и сложно, но при всем этом желаю и требую от вашего комитета общего заключения как к сему приступить, не откладывая оного под разными предлогами в долгий ящик. Гакстгаузен отгадал мое главное опасение, чтобы дело не началось само собой снизу»3.
В своем дневнике 9 (21) июля Киселев записывает следующее: «У гос[ударя] императора с представлением выписок из 4-х мнений чл[енов] Государственного] совета и моим кратким заключением. Разговор с е. и. в. о внутренних] делах. Мнение мое о необходимости ему председательствовать в Государственном] совете и Комитете»4.
Для оживления деятельности Секретного комитета, который летом почти вовсе прекратил свою работу, Александр II в двадцатых числах июля вернулся из Киссингена в Петербург. В состав Секретного комитета в начале августа был введен великий князь Константин Николаевич1, на которого царь возложил задачу активизировать работу комитета и начать подготовку реформы. Действительно, как утверждает автор «Материалов для истории упразднения крепостного состояния...»2, в первой половине августа Константин Николаевич провел ряд отдельных совещаний с наиболее влиятельными членами Секретного комитета, находившимися тогда в Петербурге: Ростовцевым, Орловым, Ланским, Чевкиным.
Между тем еще 26 июля Ланским была передана в Секретный комитет составленная А. Левшиным записка, в которой излагались основные положения будущей реформы.
Полагая невозможным осуществить отмену крепостного права по «английскому образцу», т. е. вовсе лишить крестьян земли, Левшин вместе с тем считал, что нельзя оставить за крестьянами полный надел земли. «При сохранении за крестьянами полного надела земли,— писал он,— они не будут иметь надобности работать у помещиков, и сии последние ...останутся без рук, или руки рабочие будут так дороги, что хлебопашество сделается убыточным, что было бы вредно для государства вообще»3.
Руководствуясь этим, автор записки предлагал наделить крестьян лишь усадьбой, что, по мнению Левшина, ограждало бы крестьянина «от возможности быть изгнанным из жилища и произвело бы между им и землевладельцем взаимную потребность друг в друге»4. Усадьбы должны были передаваться крестьянам отнюдь не даром, а за выкуп, «дабы не поддерживать лености и не возбуждать в крестьянах новых требований»1. При этом в оценку усадьбы включалась и сумма выкупа феодальных повинностей. В дальнейшем Левшин проектировал дать крестьянам право выкупа земли на основании добровольных соглашений их с помещиками. В этих целях он считал необходимым организацию особых «вспомогательных» кредитных учреждений.
Отмену крепостного права автору записки представлялось целесообразным провести разновременно, «начав с губерний западных и пограничных, которые по соседству со странами, где крепостное состояние уже уничтожено, более подготовлены к принятию свободы как в нравственном, так и в экономическом смысле»2.
Такова была точка зрения Министерства внутренних дел, стремившегося освободить крестьян на первых порах без земли, с наделением их одной лишь усадьбой.
Однако и эта столь умеренная программа не была положена в основу дальнейшей работы Секретного комитета.
14 и 17 августа в Комитете обсуждался поставленный Александром II вопрос, как приступить к реформе. Руководствуясь тем, что «не только помещики и крестьяне, но даже само правительство» не подготовлено еще к реформе и что к освобождению крестьян возможно приступить «не вдруг, а постепенно»3, Комитет полагал всю подготовку реформы подразделить на три периода.
Первый период «приуготовительный»; за это время правительство должно всемерно «смягчить и облегчить крепостное состояние», предоставить помещикам возможность освобождать крестьян по взаимным с ними соглашениям, а также собрать все необходимые материалы и сведения, нужные для проведения реформы. Второй период переходный. На протяжении его правительству необходимо принять меры к освобождению крестьян не по взаимному соглашению, а обязательному, «только не вдруг, а постепенно, шаг за шагом». Наконец, третий период окончательный, когда крестьяне должны были получить личные права и «поставлены в отношениях своих к помещикам, как люди совершенно свободные»1.
Определив общий план действий, Комитет остановился на более детальном рассмотрении первого, «приуготовительного» периода.
Анализируя план подготовки отмены крепостного права, разработанный Секретным комитетом, нетрудно установить полное совпадение его с рассмотренными выше предложениями Я. И. Ростовцева. Как в том, так и в другом случае, несмотря на признание необходимости отмены крепостного права, вопрос этот отодвигался на крайне неопределенный срок. Решение Секретного комитета ничем фактически не отличалось от подобных постановлений тех же секретных комитетов периода 20—40-х годов.
План реформы, разработанный Секретным комитетом, был 18 августа 1857 г. утвержден царем. «Да поможет нам бог,— писал он в резолюции по этому поводу,— вести это важное дело с должной осторожностью к желанному результату»2.
Таким образом, план этот был чрезвычайно умерен. 7 сентября председатель Секретного комитета граф Орлов представил Александру II доклад о своих предположениях, касающихся деятельности Комитета на ближайшее время. Он перечислял вопросы, которые намеревался поставить перед членами Комитета. Большинство их касалось ограничения прав помещиков и некоторого расширения прав крестьян. Так, речь шла о возможности ограничить права помещиков при разборе крестьянских споров, наказаний крепостных, отдачи в рекруты, переселения в Сибирь. Орлов ставил вопрос о возможности разрешить крепостным вступать в браки приобретать на свое имя имущество без согласия помещиков, а также допустить жалобы крестьян на своих владельцев.
Наиболее существенные вопросы касались уменьшения числа дворовых, заключения соглашений помещиков с крестьянами, а также предоставление помещикам права отпускать крестьян на волю «за особую определенную плату».
Наконец, Орлов спрашивал членов комитета о возможности «принять ныне же некоторые меры для облегчения как крепостного состояния, так и взаимных соглашений между помещиками и крестьянами»1.
Таков круг вопросов, на который должны были дать ответ члены Секретного комитета к началу октября.
«Нет сомнения,— писал Орлов,— что по важности, обширности и сложности вопросов рассмотрение их потребует много времени...»2. Итак, Секретный комитет и после августовских заседаний не предпринимал по существу никаких мер в направлении отмены крепостного права. Вопросы, предложенные для обсуждения Орловым, не выходили за пределы того, что неоднократно рассматривалось в секретных комитетах николаевского царствования. Это и понятно, так как председатель и большинство членов комитета были крепостниками, противниками реформы. Более активно действовало в этом направлении Министерство внутренних дел. Это объяснялось не только тем, что во главе его стояли либерально настроенные люди, как С. С. Ланской, А. И. Левшин, Н. А. Милютин, но и тем, что руководители министерства были хорошо знакомы с положением в стране.
Со всех концов приходили сообщения о распространении слухов по поводу освобождения крестьян; усиливалось недовольство крепостных, увеличивались случаи неповиновения помещикам. Как сообщал в III отделение в начале ноября 1857 г. штаб-офицер корпуса жандармов из Казани, слухи об отмене крепостного права становились все настойчивее. «Толки об этом с каждым днем более и более распространяются между крестьянами и преимущественно между дворовыми людьми, которые, будучи убеждены в справедливости оных, ожидают скорого освобождения от помещичьей власти, высказывая в некоторых случаях своевольство, что заставляет владельцев опасаться худых последствий, если не предупредить их...» Далее он сообщал, что сведения эти идут из Петербурга и Москвы и разглашаются «людьми не благонамеренными повсеместно между крепостными людьми не только нашей губернии, но и соседственных»1.
Аналогичные сведения поступали и из других губерний. Штаб-офицер корпуса жандармов из Нижнего Новгорода в октябре того же года писал о все усиливающихся слухах об отмене крепостного права, составляющих «предмет самого нетерпеливого ожидания». Указывая далее на участившиеся случаи неповиновения крепостных, особенно дворовых, он сообщал, что в результате этого «между помещиками рождается опасение оставаться в своих деревнях»2.
Во «всеподданнейшем отчете» III отделения за 1857 г, говорилось о том же: «Слухи об изменении быта (крестьян.— П. 3.), начавшиеся около трех лет, распространились по всей империи и привели в напряженное состояние как помещиков, так и крепостных людей, для которых дело это составляет жизненный вопрос»3. В заключение шеф жандармов указывал, что «спокойствие России много будет зависеть от сообразного обстоятельствам расположения войск»4.
Именно это положение и заставляло правительство торопиться с решением вопроса об отмене крепостного права. Однако оно не могло приступить к реформе без привлечения к этому делу дворянства. Еще во время коронации, в августе 1856 г., Левшин вел разговоры по этому поводу с губернскими предводителями дворянства, но какого-либо успеха достичь ему не удалось. По мнению правительства, наиболее целесообразным было начать освобождение крестьян с западных губерний, дворянство которых в какой-то степени склонялось к отмене крепостного права5.
В силу этого виленскому генерал-губернатору В. И. Назимову и было предложено добиться у дворянства западных губерний согласия на отмену крепостного права. Ему было поручено заявить дворянству, что если они не пойдут навстречу стремлениям правительства, то будет проведена новая инвентарная реформа, невыгодная помещикам.
С этой целью летом 1857 г. Назимовым были образованы губернские дворянские комитеты (состоявшие из уездных предводителей дворянства и «почетных» помещиков) для пересмотра инвентарей помещичьих имений. При этом Назимов рекомендовал дворянам, «не стесняясь прежними постановлениями, изложить откровенно мнение свое о прочном устройстве помещичьих крестьян, при необходимых для того пожертвованиях со стороны их владельцев»1. Однако итог работы этих комитетов был невелик. Так, члены дворянского комитета Гродненской губернии постановили просить правительство «...о дозволении помещикам Гродненской губернии предоставить своим крестьянам лично без земли свободу из крепостного состояния на правилах Положения о крестьянах Курляндской губернии»2. Дворянский же комитет Виленской губернии не вынес даже такого скромного решения, заявив, что «...он не вправе сделать предположения, не отобрав согласия от всех владельцев»3, т. е. постановил обсудить этот вопрос на очередных дворянских выборах, что не было ему разрешено. Комитет же Ковенской губернии также не пришел ни к какому определенному выводу.
С этими весьма и весьма скромными результатами Назимов прибыл в Петербург в конце октября 1857 г. К этому времени в Министерстве внутренних дел были уже разработаны «Общие начала для устройства быта крестьян», представленные Ланским в записке от 8 ноября «Общие начала» предусматривали следующее: а) вся земля является собственностью помещиков; б) ликвидация крепостной зависимости должна происходить постепенно, в течение- 8—12 лет; в) «в видах предотвращения вредной подвижности и бродяжничества в сельском населении, увольнение крестьян из личной крепостной зависимости должно быть сопряжено с обращением в собственность их усадеб, находящихся в их пользовании с небольшими участками огородной и выгонной земли всего от полудесятины до десятины на каждый двор»1. Погашение стоимости усадьбы предполагалось за 8—12 лет.
На трех заседаниях (2, 9 и 16 ноября) Секретный комитет, рассматривая предложения, привезенные из Вильно Назимовым, подготовил проект ответа дворянству Литовских губерний, абсолютно не соответствовавший их чаяниям. 20 ноября 1857 г. Александром II был дан «высочайший» рескрипт виленскому генерал - губернатору Назимову, в котором дворянству этих губерний разрешалось приступить к составлению проектов «об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян». В каждой губернии предлагалось открыть губернский комитет под председательством губернского предводителя дворянства, В его состав избирался представитель дворянства от каждого уезда и, кроме того, два помещика от губернии по назначению губернатора. Таким образом, подготовка реформы отдавалась целиком в руки дворянства. Составление проектов должно было осуществиться на основе следующих положений:
1) Помещикам сохраняется право собственности на всю землю, но крестьянам оставляется их усадебная оседлость, которую они в течение определенного времени приобретают в свою собственность посредством выкупа; сверх того, предоставляется в пользование крестьян надлежащее, по местным удобствам, для обеспечения их быта и для выполнения их обязанностей перед правительством и помещиком, количество земли, за которое они или платят оброк, или отбывают работу помещику. 2) Крестьяне должны быть распределены на сельские общества, помещикам же предоставляется вотчинная полиция. 3) При устройстве будущих отношений помещиков и крестьян должна быть надлежащим образом обеспечена исправная уплата государственных и земских податей и денежных сборов»2.
Следовательно, в основу официальной программы правительства по крестьянскому вопросу были положены предложения Министерства внутренних дел.
Из рескрипта следовало, что крестьяне на основании правительственной программы должны были получить личную свободу, но остаться в полуфеодальной зависимости от помещиков.
В дополнение к рескрипту в особом обращении к виленскому генерал-губернатору Ланской указывал, что крестьяне первоначально будут находиться «в состоянии переходном», которое не должно превышать 12 лет. За это время они обязаны выкупить «усадебную оседлость», и тогда же будут определены размеры полевого надела и повинности за пользование им.
Рескрипт Назимову об открытии губернских дворянских комитетов не должен был, по крайней мере в данное время, распространяться на другие губернии. Так, Орлов, представляя Александру II доклад о целесообразности рассылки копии рескрипта Назимову губернскому начальству всей России, писал: «Мера сия не только предупредит распространение вредных толков и слухов, но и познакомит дворянское сословие внутренних губерний с теми подробностями, кои предписаны для трех западных губерний и кои со временем (подчеркнуто мною.— П. 3.) могут быть более или менее применены и к прочим губерниям России»1.
Рассылая копии указанного рескрипта для сведения штаб-офицерам корпуса жандармов, шеф жандармов князь Долгоруков в секретном циркуляре от 26 ноября писал: «Бумаги эти относятся только до трех губерний»2. При этом обращалось внимание на особую секретность присылаемых бумаг. «Вы обязываетесь,— говорилось в циркуляре,— под строжайшею ответственностью не передавать... никому решительно, ни начальствующим лицам, ни подчиненным, ни знакомым...»3.
По-видимому, инициатива в вопросе открытия губернских комитетов в других губерниях, т. е. повсеместной организации работ по подготовке реформы, принадлежала также Министерству внутренних дел. Так, Ланской, излагая свое мнение, писал в июле 1857 г. в Секретный комитет: «Задача должна быть одновременно задана дворянству всех губерний, дабы оно повсеместно знало, к чему должно идти по указанию верховной власти»1.
5 декабря 1857 г. последовал рескрипт петербургскому генерал-губернатору гр. П. Н. Игнатьеву о предоставлении права петербургскому дворянству открыть губернский комитет и разрешении ему приступить к «улучшению быта крестьян». Собственно петербургское дворянство и не ставило вопроса об отмене крепостного права, стремясь не только сохранить ряд существовавших феодальных прав, но и дополнить их юридическими институтами западноевропейского феодализма (введением майората и различных привилегий остзейского дворянства). 24 декабря последовал рескрипт на имя нижегородского губернатора Муравьева в ответ на постановление нижегородского дворянства, изъявившего согласие приступить к подготовке реформы. Однако это постановление, принятое под давлением губернатора Муравьева, бывшего декабриста, отнюдь не отражало настроений дворянства. Последнее тотчас же направило в Петербург депутацию с заявлением, что принятое постановление явилось результатом «недоразумения», так как дворянство не согласно приступить к обсуждению вопроса «об улучшении быта крестьян» на началах, изложенных в рескриптах царя2.
Рескрипт на имя Назимова и Игнатьева имел большое политическое значение: гласная постановка вопроса об отмене крепостного права вселяла в крестьян надежду на получение воли, оживляла общественно-идейную борьбу вокруг предполагаемой реформы. Рескрипты произвели огромное впечатление на общество. «Давно ожидаемое сбывается — и я счастлив, что дожил до этого времени»3,— писал И. С. Тургенев Л. Н. Толстому 17 января 1858 г.
В течение 1858 г. во всех губерниях по «ходатайствам» местного дворянства были открыты губернские комитеты. Однако эти «ходатайства» отнюдь не означали положительного отношения большинства дворянства не только к отмене, но даже и к смягчению крепостного права. Характеризуя отношение дворянства к рескриптам, шеф жандармов в своем отчете за 1858 г. писал: «Первые высочайшие рескрипты... произвели грустное и тревожное впечатление. Хотя, по предварительным слухам, все этого распоряжения ожидали, но, выраженное официально, оно озаботило тех, которые прежде одобряли означенную меру. Большая часть помещиков смотрит на это дело как на несправедливое, по их мнению, отнятие у них собственности и как на будущее разорение. При таком взгляде, —указывалось далее,— не общее желание, как выражалось в адресах, но только настояние местного начальства и содействие немногих избранных помещиков побудили дворян литовских, а за ними с.-петербургских и нижегородских просить об учреждении губернских комитетов»1.
Об аналогичных настроениях дворянства сообщал в своем письме к Ланскому и владимирский губернский предводитель дворянства. Об этом же писал Тургенев Герцену в письме от 26 декабря 1857 г.: «2 рескрипта и 3-й о том же Игнатьеву произвели в нашем дворянстве тревогу неслыханную; под наружной готовностью скрывается самое тупое упорство — и страх и скаредная скупость»2.
Чем же объяснить, что правительство приступило к реформе вопреки желанию большинства дворянства? Можно ли говорить о серьезных противоречиях, возникших между самодержавием и дворянством? Естественно, нельзя. Правительство более полно выражало интересы дворянства как класса, нежели большинство помещиков, не понимавших, что реформа необходима для сохранения дворянского землевладения хотя бы и в несколько измененном виде. Сторонниками освобождения крестьян выступила та часть помещиков, которая оказалась вовлеченной в орбиту новых капиталистических отношений и в силу этого считала для себя выгодным отмену крепостного права. Именно об этой части дворянства писал в письме Ланскому владимирский губернатор: «Некоторые, однако, помещики сочувствуют предположениям правительства. Они вполне сознают уже наступившую необходимость реформы и надеются, что с нею успокоится замеченное ими с некоторого времени сильное брожение умов между крепостным сословием и яснее определится отношение их — владельцев земли к крестьянам, населенным на принадлежащих помещику землях, и через это помещичьи имения не только не упадут, но при улучшенном хозяйстве могут даже возвыситься в цене»1. Однако эта часть дворянства была немногочисленна, но она была, и это создавало правительству определенную опору в вопросе подготовки реформы. Интересы именно этой части и нашли свое выражение в многочисленных проектах реформы. Еще в 1855 г. с проектом отмены крепостного права выступает известный либерал профессор К. Д. Кавелин. В своей «Записке об освобождении крестьян в России», критикуя крепостное право, он писал: «...крепостное право приводит все государство в ненормальное состояние и рождает искусственные явления в народном хозяйстве, болезненно отзывающиеся в целом государственном организме... Крепостное право есть камень преткновения для всякого успеха и развития в России»2. Вместе с тем Кавелин указывал, что крепостное право представляет собой большую опасность для государства, «...с каждым днем делая внутреннее положение наше все более и более затруднительным, шатким, опасным и безысходным. Каждый день более и более уносит надежду на возможность мирного разрешения этого вопроса и приближает нас к страшной катастрофе, слабые образчики которой в Галиции, в Тарновском округе, еще так недавно привели всю Европу в смятение и ужас... При крепостном праве,— говорил он далее,— положение с каждым годом будет становиться опаснее и неисправимее, что если это право останется в теперешнем своем виде, то несколько десятков лет позднее оно взорвет на воздух все государство»3.
Следовательно, Кавелин, настаивая на отмене крепостного права, руководствовался, с одной стороны, тем, что дальнейшее развитие России невозможно при сохранении старого феодального порядка. С другой стороны, необходимость ликвидации крепостного права, по его мнению, вызывалась стремлением предотвратить революционный взрыв.
Кавелин полагал, что освободить крестьян необходимо «не только со всем принадлежащим им имуществом, но и непременно с землею»1 при условии «справедливого» вознаграждения владельцев. При этом он указывал, что «справедливость» требует вознаграждения помещика не только за землю, но и за личность освобождаемого крестьянина. Вознаграждение помещиков только за одну землю Кавелин считал несправедливым, так как «...крепостные составляют такую же собственность владельцев, как и земля»2, и в ряде губерний помещики получают доход не от земли, а от крепостных. По его мнению, помещики должны получить выкупную сумму единовременно и сполна. «Освобождение крепостных,— указывал он,—...потребует немедленного поставления наших помещичьих хозяйств на коммерческую ногу, а это можно сделать не иначе, как с помощью более или менее значительных единовременных чрезвычайных издержек, которые понадобятся почти в ту же самую минуту, когда совершится освобождение»3.
Кавелин возражал даже против погашения при получении выкупной ссуды тех долгов, которые лежали на помещичьих имениях. «Многие,— писал он,— думают, что операцию выкупа крепостных следовало бы произвести одновременно с ликвидацией долгов, лежащих на дворянских имениях по ссудам из кредитных установлений... Мы, со своей стороны, полагаем, что слияние этих двух операций отняло бы у помещиков средства, необходимые для немедленного устройства их хозяйств согласно с новыми экономическими условиями»4.
Поэтому Кавелин считал необходимой правительственную помощь в организации выкупа. Правительство выплатит помещикам единовременно всю сумму выкупа, а крестьяне постепенно погасят ее государству. Реализация этого плана должна была производиться постепенно, чтобы обеспечить более разумное его выполнение и вместе с тем не обременять государство выплатой единовременно крупных денежных сумм.
Аналогичный Кавелину проект выдвинул председатель Тверского губернского комитета А. М. Унковский. В декабре 1857 г. Унковский выступил с критикой рескриптов, которые, по его мнению, не выгодны ни помещикам, ни крестьянам. «Если барщинная работа крестьян,— писал он,— при крепостной их зависимости была вдвое хуже наемной, то обязательная работа свободных поселян в помещичьих усадьбах не может быть допущена, ибо она будет только одною бесполезною тратою времени для крестьян и не вознаградит помещика за пользование его землею...»1.
Унковский указывал, что при этих условиях помещик не будет иметь необходимых капиталов для обработки земли «наемными руками», т. е. для перевода своего хозяйства на капиталистические рельсы. Эти же капиталы, по его мнению, могут быть получены лишь в виде вознаграждения как за землю, так и за личность освобождаемых крестьян. Полученные помещиком суммы и должны обеспечить ему возможность приобретения машин, рабочего скота и т. д.
Позитивная программа Унковского состояла в следующем: отменить крепостное право, наделив крестьян землей за выкуп. «Справедливость требует,— писал он,— чтобы при таком освобождении крестьян помещики были вознаграждены как за землю, отходящую из их владения, так и за самих, освобождаемых крестьян... Ценность всякого населенного имения,— продолжал Унковский,—...заключается не в одной земле, но и в людях... тем более, что в некоторых местностях земля без людей не имеет никакой ценности»2.
Выкуп земли, по мнению Унковского, осуществлялся самими крестьянами, выкуп же феодальной ренты, т. е. вознаграждение помещиков за личность освобождаемого крестьянина, возлагался на государство, т. е. на все сословия.
Таким образом, Унковский выступал сторонником полной ликвидации феодальных отношений, естественно, при сохранении помещичьего землевладения. Однако и эта точка зрения существенно отличалась от правительственной программы, изложенной в рескриптах. Записка Унковского, объективно выражавшая интересы той части помещиков, которая была экономически заинтересована в отмене крепостного права, была по существу идентична проекту Кавелина.
Продолжение следует
Отмена крепостного права в России, М., 1968 г.
|
