18 мая - Международный день музеев

Советская Россия, весна 1918 года...Разруха, голод, гражданская война, интервенция… Недобитые буржуи и их прихвостни, беспризорники промышляют кто чем может. Бывший управляющий князя Тихвинского Тараканов с омощью двух подельников - учителя фехтования и беспризорника Кешки - похищает из имения коллекцию уникальных произведений искусства. Тараканов намерен продать их за границу и выручить большие деньги.
Однако советская милиция должна сохранить для Республики сокровища. По следу преступников идет сотрудник уголовного розыска Макар Овчинников. рискуя жизнью ..
Музейные ценности будут сохранены для советского народа



„Музей"—слово греческое, производное от слова „муса". Мусы (обычно, но неправильно, мы говорим: музы) первоначально были горными божествами (в древнейшее время слово муса звучало „монтья"—ср. латинское топз и французское тогйапе-гора), и даже в позднейшие времена местами поклонения Мусам повсюду являются горы и горные источники. Почитание мус в Грецию проникло с севера, из гористой Фракии, из страны поэтов Орфея, Мусея и др. Со временем мусы стали для греков олицетворениями художественного творческого порыва вообще, покровительницами всех искусств, спутницами бога Аполлона-Мусагета.
Слово „мусей" обозначало в древней Греции место или учреждение, посвященное мусам. Наиболее знаменитым святилищем мус былоФеспийское, на склонах горы Геликона, в Бойии. В феспийском Мусее в пять лет раз справлялись „мусеи", торжественные общегреческие празднества в честь мус, во время которых происходили состязания между поэтами и между всяческими иными художниками. 
...
 1917 год. Октябрьская Революция уничтожила царскую власть и опрокинула знать и буржуазию. Не только материальные, но и культурные ценности, принадлежавшие царю, дворянству, купечеству, были объявлены всенародным достоянием. Новый хозяин—пролетарская власть — не замедлила вступить в фактическое владение всеми научными и художественными сокровищами, которые были сосредоточены в императорских дворцах, в помещичьих усадьбах, в городских особняках, уже не говоря о тех собраниях, которые принадлежали городам, учреждениям и обществам. Немедленно были назначены особые коммиссары, которые должны были взять все это добро на учет и принять меры к его охране. Не были забыты — и это имело огромное научное значение именно для истории русского искусства — и церковные и монастырские ризницы, в которых с течением веков скопились во многих местах огромные не только материальные (в смысле драгоценных металлов и камней), но и художественные ценности.
Охрана памятников искусства и старины, которая только еще робко намечалась в последние годы царизма, теперь стала сразу актуальнейшею задачею и чрезвычайно важною отраслью государственного управления. Пришлось централизовать все дело в особой Коллегии при НарКомПросе, которой былиДаны Широкие полномочия; надо было на совершенно новых основаниях создавать целое законодательство, для которого ни русская дореволюционная, ни западно - европейская практика не давала прецедентов. Была проделана гигантская работа, и в центре, и на местах. Работа эта, трудная даже и в самой столице, требовала прямо-таки нечеловеческих усилий в провинции, где очень часто не хватало самых необходимых сколько нибудь подготовленных работников. Особые „эмиссары" московской Коллегии, вооруженные только широковещательными мандатами, предпринимали далекие путешествия, несмотря на расстройство железнодорожных сообщений, на голод, на тиф, на полное отсутствие самой элементарной безопасности, несмотря даже на свирепствовавшую по всей стране (и особенно упорно на Юге) гражданскую войну, бывали повсюду, брали на учет, выдавали охранные граматы, приказывали и распоряжались, просили и уговаривали, свозили вещи из наиболее угрожаемых местностей в города, устраивали самозванные музеи и библиотеки в случайно захваченных помещениях, и т. д. Одновременно в отдельных частях разодранного в клочья государства работа организовывалась и потом часто обрывалась самотеком, так как ведь эти части, в силу перипетий гражданской войны, зачастую подолгу оказывались отрезанными от центра и предоставленными собственной инициативе: формировались и расформировывались местные Комитеты охраны памятников искусства и старины, то в городском, то в губернском, а то и в краевом масштабе, развивали энергичную и плодотворную работу, привлекали всех, кто так или иначе мог оказаться полезным, или кто просто хотел работать „за спасибо" — учителей, студентов и всяких добровольцев.
Результаты этого героического напряжения налицо: конечно, наверное многое погибло в огне или от каких нибудь других бедствий, многое было испорчено и разворовано—всего, что, может быть, следовало бы и стоило бы сохранить, уберечь не удалось. Но удивляться надо не этому, разумеется, а тому, что, несмотря на ураган, пронесшийся с громадною разрушительною силою над всеми городами и весями бывшей России, все-таки столько вещей сохранилось и вновь собралось в музеях, которые были основаны во время Революции или только бесконечно разрослись благодаря ей. Непосредственным участникам всей проделанной работы даже не так видно, как чудесно это спасение памятников искусства и старины; но посторонние — иностранцы, например, — попадая в наши музеи, просто не верят своим глазам, что все это могло уцелеть. Нельзя не пожалеть, что у нас нет до сих пор хотя бы самой сухой фактической сводки данных о том, как спасали и охраняли культурные ценности в 1917 и след, годах. Архивы целого ряда организаций, сделавших очень многое, достоверно уже больше не существуют, а архивы других учреждений находятся неизвестно где, с каждым годом становится все труднее и труднее собирать разрозненные документы, с каждым годом изглаживаются и в памяти отдельных работников детали того, что былопережито в эти страшные и упоительные годыРеволюции.
Наряду с практическою работою на местах, велась   во   всех   крупных культурных центрах и   работа   теоретическая.   Ведь   все  музейное дело оказалось в новой политической и общественной    обстановке  совершенно    новым,   по существу:   надо   было сформулировать наново самые   цели  и  основные задачи в достаточно убедительной для людей, никогда не думавших о  музеях,  форме,  и соответственно с этим — надо было выработать и новые методы работы. Из обычного музееведения, как оно сложилось на Западе и в Америке, пригодными остались в  революционной  обстановке   только рецепты и рецептики  музейно-консерваторской   работы и,   разве - что,   экспозиционная   практика — не больше! И в Ленинграде, и в Москве, и в Харькове, и, вероятно, еще во многих других руководящих   центрах   специалисты   и   общественники собирались, обсуждали, принимали постановления, постановления очень часто, конечно, не   проводились   на   практике,  потому  что не хватало  средств  или  потому,   что  и  не   следовало   их проводить в жизнь, — какие только проекты не рождались в раскаленной атмосфере Революции!   И  очень-очень  жаль,   опять-таки, что протоколы всех тех музейных совещаний, которые созывались и высказывали то, до чего уравновешенные   специалисты   договариваются только   в   исключительной   обстановке,   нигде не собраны  и, по всему вероятию, частью, по крайней мере, растерялись и погибли.
Генеральная    линия,   которую   НарКомПрос взял  с  самого   начала,  выдерживается нашиммузейным   управлением   и   по   сей   час, и   нет оснований  думать,   что от нее в будущем придется   отказаться:   научные   и  художественные коллекции  должны   быть  всеобщим, всенародным достоянием и должны находиться в распоряжении   всех   тех,   кому   они нужны. Были и до   сих   пор   есть   отклонения   от   этой линии: слишком   ретивые   музейщики хотят сохранить в  неприкосновенности все   то   старинное, что только   дошло   до   нас,   независимо    от    того, нужно ли такое сохранение кому нибудь; слишком ретивые общественники хотят сохранить только то,   что   очевидно   нужно   „всем,   всем, всем"; слишком   ретивые хозяйственники хотят обратить   в   валюту  все,   за что дают деньги. Неразумное   усердие   и   тех, и других, и третьих многое   погубило:  нельзя, чтобы мертвый хватал   живого,   и   чтобы   старина  душила новую жизнь,—охране подлежит только то, что нужно в   просветительных   целях,   а  вовсе   не   все! и нельзя   критерием   в деле охраны делать уровень   развития   масс   в   настоящий   момент — массы   ростут   с   каждым   годом   (для этого-то и   совершена  Революция!),   и   то,  что сегодня доступно   и нужно только немногим, то в скором   будущем   будет  доступно и нужно „всем, всем,   всем";   и   если   нельзя   им мобилизовать в годы голода и разрухи громадные ценности, на   которые   можно   накормить и одеть умирающих, то так же нельзя легкомысленно распродать  все  то,   без   чего массовое просвещение потерпит  ущерб!  Но  в каком деле обходятся без   увлечений и перегибов?   и как было уберечься от увлечений и перегибов в деле новом, где   теория   разработана   крайне   слабо, и где
нет бесспорных положений? Суть не в увлечениях и ошибках, которые были, и которые подчас совершаются и в настоящее время, а в том, чтобы добыть тот компас, который позволил бы во всех случаях находить хоть в дальнейшем правильное решение всех тех вопросов, которые возникают в деле охраны и музейного показа вещей, и такой компас мы, как будто, теперь уже имеем: вещи существуют не ради себя самих, а ради людей, и не ради владельцев, а ради общественности. Следовательно, музеи суть не хранилища вещей, а учреждения, где показываются те или другие вещи, имеющие просветительное значение.
Мы дали этот обзор зарождения и развития музейного  дела   вовсе   не   потому, что так уж повелось   начинать   с   такого   рода обзоров, а потому,   что   из   всех вкратце намеченных фактов   можно и нужно   сделать   некоторые   выводы.   Дважды на памяти истории совершился один   и   тот же процесс развития — на разных уровнях   экономического и общественного   роста,   разумеется,   но   одинаково   закономерно: начиналось   дело   со  случайного и бессистемного   скопления   вещей, часто не имевших ничего общего   между   собою, а только по чему либо   любопытных,   продолжалось   собиранием курьезов   и тем или иным использованием их, приводило к разростанию научной пытливости и   кончалось   просветительным  показом, когда государственная организация объявляла все то, что   было   частным   имуществом,  всенародным достоянием   и   пользовалась   вещами для того, чтобы   воздействовать на воображение масс ираспространять определенные идеи. Из всего этого позволительно сделать вывод, что тут нельзя говорить о случайности и временности тех явлений, с которыми мы имеем дело сейчас. А это значит, что направление нами взято в общем исторически-верное, и что мы последовательно и твердо должны итти дальше по тому пути, по которому стихийно пошли с самого момента Революции. Нужны не самодовлеющие вещи, а нужен показ вещей в массово-просветительных целях.

Читать полностью Музейное дело в СССР