"БЫСТРЫЙ СТАРТ" СССР ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Способна ли концепция "быстрого старта" объяснить высокие темпы послевоенного восстановления СССР?

На протяжении постсоветского этапа отечественной истории мы были свидетелями того, как целая армия праволиберальных и консервативных пропагандистов, упорно работала над всесторонней дискредитацией советской эпохи, стремясь как можно более густо очернить весь культурный, идейно-политический, производственный опыт, выработанный четырьмя поколениями советских граждан.

В подавляющем большинстве случаев подобная пропаганда не отличалась особой изощрённостью и брала на прицел не столько ум, сколько эмоции своих потенциальных адресатов.

Неизменный успех такого подхода обусловлен его совершенной адекватностью по отношению к запросам "массовой аудитории". Но, в то же время, достаточно высокообразованная или, по крайней мере, стремящаяся к знанию публика уже не желала довольствоваться дешёвыми поделками антикоммунистической пропаганды. Для её обработки и переубеждения требовалось так или иначе обращаться к высокой теории, придавать пропаганде наукообразный вид.

Вот здесь-то и оказался востребованным интеллектуальный продукт многочисленных западных и российских экономистов, в большей или меньшей мере противопоставлявших свои концепции, духу и букве марксистского экономического учения. При этом даже те варианты изложения основ политической экономии^[2], которые создавались под явным влиянием трудов К.Маркса и претендовали, отнюдь не на опровержение, а лишь на творческую (развивающую!) критику его идей, преподносились буржуазными пропагандистами как суровые и не подлежащие обжалованию приговоры всей экономической базе марксизма.

Тогда, в горячие перестроечные и постперестроечные годы, на фронт идеологической борьбы были мобилизованы не только изначально предназначавшиеся для этого фронта, тексты таких апологетов капитализма как Л. Мизес, Ф. Хайек, М. Фридман, но и труды сравнительно менее политически ангажированных экономистов, чья приверженность ценностям буржуазно-капиталистического общества не была столь фанатична, а претензия на научность более обоснованна. Во время холодной войны, когда противостояние двух систем велось не только на военно-политическом, но и на теоретическом уровне, экономическая наука передовых стран капиталистического Запада, в особенности вузовская наука, остро нуждалась в такой системе экономических знаний, которая, с одной стороны, достаточно ясно и полно раскрывала бы основные проблемы общественного производства, и, с другой – не приводила бы к столь же радикальным выводам, как марксизм.

Такая обеззубленная политическая экономия^[3], беспрепятственно оккупировала вузовские кафедры, благосклонно воспринимаясь детьми высокопоставленных чиновников и состоятельных буржуа. Лишь бы в ней не было ни слова о "классовой борьбе" или "нечестно присваиваемой прибавочной стоимости".

Одним из таких наиболее популярных вариантов изложения основ экономической науки стал небезызвестный экономикс^[4], который ещё советские специалисты справедливо называли "системой экономических наук без политической экономии"^[5]. Учебник "Экономикс" К.Р. Макконнелла и С.Л. Брю, многократно переиздававшийся на русском языке, хорошо известен всем, кто, так или иначе интересуется экономикой.

Несмотря на свою эклектичность и отсутствие непротиворечивой теоретико-методологической базы, экономикс не только снискал огромную популярность (сперва на Западе, а после 1991 года и на постсоветских просторах), но и стал – пусть в основном на обывательском уровне – использоваться как источник аргументов для политических дискуссий, точнее – для обоснования различных вариантов либеральной (=буржуазной) экономической парадигмы. Примером подобного использования может послужить попытка применить узкоспециальную, по сути, иллюстративную идею "эффекта быстрого старта" для объяснения такого сложного, конкретно-исторического явления как послевоенное восстановление советской экономики. Прежде чем перейти к критике одной из подобных попыток, разберёмся, чем же является концепция "быстрого старта" сама по себе.

Аутентичное изложение данной концепции мы находим в учебнике Грегори Мэнкью "Принципы экономикс":

Эффект «быстрого старта» – при одинаковых инвестициях в экономику двух стран темпы промышленного роста будут выше там, где начальный потенциал был ниже.

Анализируя смысл феномена убывающей доходности капитала, можно сделать еще один важный вывод: при прочих равных условиях страны с низким уровнем развития имеют предпосылки для более быстрого экономического роста. Такой результат влияния начальных условий на темпы последующего развития иногда называют эффектом «быстрого старта». В бедных странах у рабочих иногда нет даже самых простых инструментов, поэтому производительность труда находится на очень низком уровне. В результате даже незначительные инвестиции приводят к ее заметному росту. В развитых же странах техническая оснащенность производства очень высока. Вследствие этого даже значительный прирост капитала, приходящегося на одного рабочего, приводит к весьма небольшому росту производительности труда. Анализ показателей экономического развития разных стран подтверждает наличие эффекта «быстрого старта»: при равенстве прочих показателей, в частности доли ВВП, направляемой на инвестиции, бедные страны достигают более высоких темпов развития, чем богатые.

Эффект «быстрого старта» позволяет нам объяснить некоторые удивительные цифры, <…>. Так, в течение 31 года США и Южная Корея инвестировали примерно одну и ту же долю ВВП. Однако рост ВВП США составил в среднем около 2%, в то время как у Южной Кореи этот показатель достиг 6 %. Мы объясняем этот феномен эффектом «быстрого старта». В 1960 г. Южная Корея имела показатель ВВП на душу населения почти в 10 раз меньше, чем США, что отчасти и объясняло низкий уровень инвестиций. Вследствие незначительности начального капитала его аккумуляция принесла быстрые результаты, что и обусловило высокий показатель прироста ВВП.

Эффект «быстрого старта» проявляется в различных аспектах нашей жизни. Например, ученик, добившийся заметного прогресса в учебе за год, скорее всего начинал учебный год с весьма посредственных оценок. Тот же, кто привык старательно учиться, вряд ли сможет заметно повысить результаты, зато его знания будут более полными и прочными. Аналогичным образом южнокорейская экономика развивалась более быстрыми темпами, чем американская, зато в США был и остается высоким показатель ВВП на душу населения^[6].

Исходя из одного этого отрывка, уже можно сделать два важных вывода

Во-первых, концепт "быстрого старта" представляет собой идею, выведенную методом индукции из обобщения целого ряда однотипных случаев; абстрактом, сугубо спекулятивно вычлененным из потенциально бесконечного множества конкретно-исторических феноменов экономической жизни. Сказанное вовсе не означает, что концепция быстрого старта – ложна или бесполезна. Это означает лишь то, что логически неверным было бы делать обратное умозаключение и пытаться всякий конкретный случай феноменально быстрого экономического роста объяснять "эффектом быстрого старта". Подобный логический трюк лишь по видимости носит признак добросовестного дедуктивного умозаключения, являясь, в действительности, халтурной попыткой заменить полноценное историческое и политико-экономическое исследование подыскиванием разного рода "явлений", "тенденций" или "эффектов", присущих всему классу тех экономических процессов, природу которых требуется раскрыть.

Во-вторых, очевидно, что у Мэнкью, в эффекте быстрого старта обобщаются лишь примеры увеличения темпов промышленного развития, т.е. речь идёт об относительных показателях, ничего не говорящих о реальном благосостоянии людей, труд которых эти темпы обеспечивает. На это, кстати, достаточно ясно намекает и последняя фраза приведённой выше цитаты: "…южнокорейская экономика развивалась более быстрыми темпами, чем американская, зато в США был и остается высоким показатель ВВП на душу населения".

Оба вывода ясно свидетельствуют о крайне выморочном характере эффекта быстрого старта, о том, что идея сия не дотягивает до статуса подлинно-научного понятия, поскольку носит не конкретно-всеобщий, как и подобает понятию, а лишь абстрактно-всеобщий характер. Уже одно это делает бесперспективными любые попытки использования данной концепции в политических спорах. Однако, такого рода попытки, всё же, имеют место. В качестве примера приведу эпизод одной увлекательной дискуссии, которую мне довелось вести несколько лет назад на страницах сайта "Научный атеизм". Один из активных участников обсуждений, некто г. Ма, предпринял следующую попытку дискредитировать заслуги советского руководства и экономического учения Маркса в деле послевоенного восстановления народного хозяйства СССР:

Советский Союз, <…> справился с этой задачей [послевоенного восстановления] заметно лучше, потому что разрушений было больше. Есть такое понятие в экономике как «эффект быстрого старта». Основано это понятие на том, что чем менее индустриализована страна, тем большей эффект дают в неё инвестиции. Любой инвестированный капитал в равные промежутки времени и в равных количествах даёт отдачу всё меньше и меньше. Поэтому, если вложить 1 млн. долларов в экономику какого-нибудь Гондураса это даст больший эффект и больший рост ВВП, чем аналогичные в процентном отношении деньги вложить в экономику Японии. Чем страна более разрушена, тем быстрее будут темпы роста её дохода. Поэтому та же индустриализация и послевоенное десятилетие дали чуть ли не 15% рост ВВП в год, что выше чем во многих капстранах. Но… <…> это не говорит о том, что социалистическая система хозяйствования лучше капиталистической.^[11]

Когда обыватель хочет возвыситься до мировоззренческих обобщений, из него чревовещают лишь господствующие предрассудки его времени. Эти и подобные им право-либеральные и консервативные предрассудки особенно широко распространены в современном российском обществе. Они стягивают его удушающей петлёй. Застят глаза и дезориентируют даже добросовестных в своих побуждениях граждан. Именно поэтому тщательный разбор такого рода предрассудков и всесторонняя критика их крайне необходимы. Но ограничимся здесь лишь критикой процитированного фрагмента дискуссии.

Попытку применить эффект быстрого старта для объяснения процессов, сопровождавших послевоенное восстановление СССР, следует критиковать одновременно с двух позиций: с общеметодологической и с историко-экономической. Двинемся по порядку.

I. Критика методологии

Попытка поставить в один ряд и как-либо сравнивать некий абстрактный "социализм" и «эффект быстрого старта» – грубо ненаучна. Имеет смысл изучать конкретную историческую реальность жизни советского общества, его экономики. Именно эту, отчасти продолжающую жить в настоящем, историческую реальность и следует сопоставлять с идеей социализма, как она была оформлена и выражена в трудах классиков. Только таким образом мы сможем приблизиться к ответу на интересующий нас вопрос: что же послужило движущей силой феноменально быстрого послевоенного восстановления СССР и в каком отношении состоит этот факт с идеей "быстрого старта" из "Принципов экономикс".

Едва ли кто-либо решится оспаривать утверждение, что советская система была попыткой построения социализма. Производственная система советского общества должна рассматриваться, не метафизически, не как циклически воспроизводящий себя механизм, а как процесс, основным содержанием которого выступала борьба за социализм. Ранний социализм может во многом, если не во всём уступать развитому капитализму. Но уже зрелый социализм, социализм на собственной основе по определению есть такой общественный строй, который по основным жизнеобеспечивающим экономическим показателям, прежде всего по производительности труда, превосходит все модификации капиталистического способа производства. Именно в этом отношении советская система интересна для современных коммунистов: то, в чём она была лучше (эффективнее, свободнее, справедливее) – следует отнести к подлинно социалистическим элементам этой системы; и наоборот – то, в чём она уступала (по чётко определённым, исчислимым параметрам) развитым формам буржуазного общества, должнó указать нам на отдельные просчёты и недоработки в теории и практике социализма, которые мы обязаны будем учесть в процессе следующей попытки его построения.

Советская система в СССР была развёрнута как широкомасштабный проект, вовлекающий в себя все сферы общества: экономику, политику, образование, культуру, идеологию… Эффект быстрого старта, как и великое множество других эффектов, лишь сопровождал работу советской экономики, но не в коей мере не обеспечивал её успехи, поскольку обеспечить что-либо способен лишь правильно организованный труд живых людей. Даже страшно представить себе, какая катастрофа постигла бы нашу страну, если бы Сталин вместо экономического учения Маркса стал пользоваться "Принципами экономикс" и принял бы решение сразу после войны перевести нашу страну на рельсы рыночной экономики. Вероятно, мы и по сей день продолжали бы это восстановление, если бы вообще уцелели под натиском новых агрессоров.

Нельзя, так же, упускать из виду, что эффект быстрого старта – идеальный пример феноменологической (или описательной) концепции, т.е. такой концепции, которая описывает наблюдаемые в опыте свойства предметов и процессов, но не вникает в их внутренние механизмы. Знание об эффекте быстрого старта способно помочь нам сделать прогноз экономического развития того или иного региона, отрасли, бизнеса, но ничего не может сказать о характере тех вполне материальных сил, которые это развитие обеспечивали.

В случае послевоенного восстановления СССР этими материальными силами были советские механизмы управления экономикой, следовательно, без обращения к анализу этих механизмов, невозможно и дать ответ на интересующий нас вопрос о роли советской системы в послевоенных успехах Союза. Сопровождалось ли послевоенное восстановление СССР каким-либо "эффектом" или нет – не имеет решающего значения, ибо эффект быстрого старта – на то и "эффект", чтобы быть не более чем внешним проявлением некой глубже лежащей реальности, обеспечивающей саму возможность как "эффекта быстрого старта", так и всех прочих, присущих ей экономических явлений. "Эффект" на то и эффект, что он не способен существовать сам по себе, а обуславливается тем, чтó этот эффект производит.

Чем-то более фундаментальным. Какой-то более глубоко лежащей реальностью. Что же это за "более глубоко лежащая реальность"? Разумеется, эта реальность вполне конкретна и материальна – это советские механизмы и принципы мобилизации трудовых ресурсов страны. Что же это за принципы?

В сфере общественного производства таким принципом была,  осуществлявшаяся Госпланом рационализация хозяйственной деятельности, благодаря которой создавалась материальная основа для роста общественного благосостояния. В сфере, потребления, параллельно пробивал себе путь  принцип справедливого распределения общественного продукта, призванный обеспечивать прямо пропорциональную зависимость между индивидуальными трудовыми затратами и заработной платой ("от каждого по способностям – каждому по труду"; "как поработал – так и заработал" и т.д.).

Совокупное действие этих механизмов, не могло не оказывать позитивного воздействия на отношение советского человека к своему труду. Оно обуславливало возникновение и широкое распространение такого явления как позитивная трудовая этика советского рабочего, выражавшаяся в развитии искреннего трудового энтузиазма, добросовестности, стремления к производственным достижениям. Все эти глубоко позитивные социально-психологические явления становились немаловажными факторами экономических успехов советского общества, в том числе и высоких темпов послевоенного восстановления. Последнее, к слову сказать, доказывает, что сам трудовой энтузиазм (проявлявшийся и в стахановском движении и в традиции социалистического соревнования) не являлся результатом исключительно внешнего идеологического воздействия, не нагнетался искусственно, по заданию партии и правительства, а был обусловлен вполне материальной причиной – реальным ростом благосостояния подавляющей массы трудящихся.

Конкретно-историческое содержание каждого из этих двух механизмов, будет раскрыто ниже в блоке «Историко-экономический аспект критики».

Подозреваю, однако, что этот, приведённый выше, краткий вариант ответа покажется читателю недостаточно убедительным. Поэтому спешу изложить свою мысль подробнее.

Для серьёзного ответа на вопрос о роли принципов, положенных в основу советской производственной системы в деле послевоенного восстановления СССР необходимо:

– во первых: сформировать адекватное представление об исторических реалиях послевоенного восстановления СССР.

– во-вторых: установить, то, какие именно экономические, организационные, общественно-психологические механизмы применялись тогда в процессе послевоенного восстановления

– в-третьих: сделать вывод о том, насколько рационально или нерационально была налажена вся программа восстановительных работ, имелись ли у неё рыночные альтернативы и могли бы эти альтернативы оказаться более эффективными.

– в-четвёртых: в каком соответствии с истинно-социалистическими принципами управления находились те реальные принципы управления, которые реализовывались в советской системе, применялись советской партией и правительством в ходе реального послевоенного восстановления СССР. Только после решения этих четырёх предварительных задач мы способны поставить и разрешить более глобальный вопрос о том, какой общий вывод о перспективности и эффективности применения марксистской политэкономии можно делать из факта феноменально-быстрого послевоенного восстановления СССР. Но ведь подход, ограничивающийся отсылкой к эффекту быстрого старта – не содержит в себе даже попытки чего-либо подобного! Стоит ли удивляться, что и выводы г. Ма оказываются столь шаткими и даже прямо ошибочными.

Тезис об эффекте быстрого старта не даёт нам ни какого инструмента для анализа социально-экономической природы послевоенного восстановления СССР и, поэтому не может служить для дискредитации как экономического учения Маркса, так и экономической политики советского правительства, этим учением во многом (но не во всём!) руководствовавшегося. Если не понятно, почему это так, то поясняю.

Любые исторические события, процессы как и история в целом, – диалектичны, т.е. совмещают в себе как общее, тенденциозное, повторяющееся, так и частное, уникальное, конкретное. Указав на эффект быстрого старта, автор критикуемой цитаты ухватил лишь часть того общего и повторяющегося, что может иметь место в процессе ускоренного возрождения хозяйственного потенциала какой-либо страны.

Экономисты приведут вам ещё целый ряд каких-нибудь «эффектов» или «принципов», роднящих исторические явления подобного рода. Почему в качестве ведущего следует выбирать именно эффект быстрого старта, а не какой-либо другой «эффект»? Г. Ма остановил свой выбор на этом эффекте лишь потому, что он показался ему достаточно «эффектным» для отвлечения внимания и для сугубо словесного отрицания заслуг советских принципов хозяйствования и механизмов мобилизации трудовых ресурсов, явившихся решающими как для всего процесса послевоенного восстановления СССР, так и для обеспечения самой возможности этого самого хвалёного эффекта быстрого старта.

Но за какой бы эффект мы тут не схватились – это не поможет нам разобраться в механизме послевоенного восстановления, а значит и не позволит нам сделать какое-либо обоснованное заключение об эффективности или неэффективности плановой экономики и актуальности марксистской политэкономии. А дело-то всё в том, что истинное понимание достигается не сосредоточением на конкретном и уникальном в явлении (как это имеет место у многих), и не обнаружением одного лишь общего, (как у г. Ма), а только благодаря совмещению двух этих моментов познания, т. е. благодаря постижению конкретно-всеобщей природы явления. Ибо истинное понимание – есть способность выразить познаваемое в понятии, а понятие и есть не что иное, как конкретная всеобщность.

Легко догадаться, откуда растут уши с этим эффектом быстрого старта. Прочитав цитированный выше отрывок из учебника Мэнкью, г. Ма решил, что если восстановление приводится как пример эффекта быстрого старта, значит, восстановление может быть при помощи этого эффекта объяснено. Но это же две совершенно разные задачи! То, как мыслит г. Ма – это даже не метафизика (мышление в понятиях), а чистый аллегоризм, т.е. подыскивание более-менее удачных сравнений. Но ведь сравнить – не значит объяснить!

Ещё один важный аспект проблемы заключается в том, что проекты послевоенных восстановлений в Германии, Японии и ряде других стран осуществлялись на основе широкого применения плановых механизмов. Об этом свидетельствует активное участие в восстановительной деятельности такого левого кейнсианца как В.В.Леонтьев. «Успехи [японской] экономики были вполне очевидны, базируясь, в том числе и на активном использовании леонтьевского метода. Более того, многие здешние политики и предприниматели считали его одним из «отцов японского экономического чуда» и были готовы прислушаться к его мнению»^[7]. Так что и «абсолютному рекорду роста ВВП в истории человечества», который, как правильно заметил Ма, «принадлежит Японии», японцы обязаны, прежде всего, своему рационально организованному труду. Кто же помог привнести в послевоенную японскую экономику эту рациональность? Может быть, это был какой-нибудь фанатичный монетарист, чикагский ультралиберал, любитель порассуждать о самодовлеющем значении рынка? Нет. Этим человеком стал тот, кто, хотя и не был последовательным марксистом, но, тем не менее, признавал и преимущественную роль планирования в организации производства в частности, и живейшую актуальность экономического учения К.Маркса в целом^[8]. Леонтьев не был коммунистом, но, довольно уже и того, что он был крайне далёк от того вульгарного рыночного фундаментализма, который пытается проповедовать уважаемый г. Ма.

II. Историко-экономической аспект критики

«Советский Союз, <…>, справился с этой задачей заметно лучше, потому что разрушений было больше». Да-а-а… Автор этой цитаты логику явно учил не по Гегелю! Руководствуясь этим утверждением, можно смело заявить о том, что если бы Гитлер утрамбовал СССР до самого Тихого Океана, то восстановление и вовсе совершилось бы в одночасье. Прошу обратить внимание: я не отрицаю эффект быстрого старта, но эта формулировка – просто из ряда вон: она не подтверждается ни историческим опытом, ни законами экономической науки, да и из эффекта быстрого старта напрямую не может быть выведена.

Приведём исторический пример. Обитатели города Мохенджо-Даро (столица древнейшей Индской цивилизации), подверглись полному истреблению во время нашествия арийцев. И что же? Где спасительный эффект быстрого старта? Его нет! Город в развалинах, цивилизация мертва, оставшиеся в живых люди разбредаются по соседним царствам. Не надо быть А.Смитом, чтобы понять: не объём разрушений определяет темпы последующих восстановительных работ (они могут и не начаться, в виду отсутствия необходимых факторов, как и случилось в Мохенджо-Даро), а, прежде всего: 1. методы и принципы организации трудовых ресурсов, 2. объёмы этих и всех прочих необходимых ресурсов (количество людей, способных и желающих принять участие в восстановительной деятельности, наличие достаточного количества пищи, строительных материалов и др.), и, наконец, 3. объёмы инвестиций, направленных непосредственно в эту деятельность (фактор целевого расходования средств и отсутствия коррупции) – всё.

В случае с Индской цивилизацией, всех этих факторов оказалось совершенно недостаточно и вот – она уже пожива для археологов. Что же мы видим в случае в. п. СССР? Объёмы трудовых и прочих ресурсов (см. п. № 2) после опустошающей войны весьма ограничены; о зарубежных инвестициях даже мечтать не приходится – советский народ сам инвестирует в себя с помощью системы «Государственных облигационных займов», а это весьма хилые инвестиции; остаётся последнее – способ организации трудовых ресурсов (п. № 1). Каким же был этот способ организации в Советском Союзе послевоенных лет?

Разумеется – советским, плановым. Следовательно, не какой-то абстрактный "эффект", а люди, принимавшие участие и управлявшие процессом послевоенного восстановления (коммунисты, марксисты) должны быть признаны творцами этого величайшего в истории России трудового подвига.

Общие законы экономического развития – универсальны, но даже это не даёт оснований проводить аналогии, подобные тем, которые автор рассматриваемой нами цитаты проводит с Гондурасом и Японией. Ни одна страна третьего мира, пример которых он пытается привести для обоснования своей модели феноменально быстрого восстановления народного хозяйства СССР, не лишалась в ходе военных действий столь значительной доли своего работоспособного населения. Масштабы разрушений в СССР были громадны, количество работоспособной силы на условный объём подлежащих восстановлению коммуникаций – меньше, а колоссальный положительный эффект, между тем – на лицо!

С другой стороны – Западная Европа, с её священной частной собственностью, рынком, конкуренцией, да ещё и колоссальными финансовыми вливаниями из США, предусмотренными знаменитым «планом Маршалла» и, не смотря на это, «Советский Союз, <…>, справился с этой задачей заметно лучше…». Только ли в «эффекте быстрого старта» здесь дело? Разумеется, нет. Но только у заправских буржуазных пропагандистов всё просто: сказал «эффект быстрого старта» и будто бы всё остальное само собой сделалось!

Здесь самое время рассказать о тех «советских механизмах и принципах организации труда», о которых я упоминал выше. В первую очередь коснёмся такого принципа как планомерная рационализация хозяйственной деятельности.

Итак. На восстановительные работы нужно поднять миллионы людей, «инвестировать» в которых разорённому войной государству особо нечего. Те суммы, которые советское правительство умудрилось наскрести благодаря учреждённой в послевоенные годы системе «Государственных облигационных займов», не идут ни в какое сравнение с североамериканскими инвестициями в Западную Европу, целенаправленно осуществлявшимися Вашингтоном ради укрепления своего политического влияния на континенте. Невероятно быстрые темпы и впечатляющие результаты восстановительной деятельности при минимуме инвестиций – вот непосредственный позитивный результат того, что плановые механизмы организации производства и переброски трудовых ресурсов применялись в СССР смело и полномасштабно, без трусливой и суеверной оглядки на эгоистичные интересы буржуа и принципы частной собственности, как это имело место в западной Европе, где послевоенная разруха и нищета временно прочистила людям мозги и, буквально выламывая руки, заставила поступиться иррациональными частнособственническими установками.

Вторым пунктом будет рассмотрен принцип справедливого распределения общественного продукта.

Наряду с общим ростом благосостояния общества, (обусловленного не только рационализацией производства и увеличением производительности труда, но и большей, чем при капитализме равномерностью распределения продуктов этого труда), действие данного принципа способствовало пробуждению массового производственного энтузиазма и формированию позитивной трудовой этики, что особенно ярко проявилось в годы первых трёх довоенных пятилеток.

Разумеется, трудовой энтузиазм способен проявить себя и в рамках капиталистически организованного производства, но всё же именно советская система обеспечила условия для того, чтобы реальный производственный эффект трудового энтузиазма раскрылся с максимальной силой и полнотой. Трудовой энтузиазм должен выполнять при социализме не второстепенную, не вспомогательную, как в буржуазных странах, а первостепенную функцию. Не может быть ни малейшего сомнения в том, что трудовой энтузиазм является одним из тех элементов советской системы, которые всецело войдут составной частью в полноценную социалистическую модель общества.

Трудовой энтузиазм – это, выражаясь метафорически, душа социалистического труда: первый шаг на пути ликвидации отчуждения между тружеником и самим процессом труда.

Решительная политика государства, направленная на ликвидацию имущественного и статусного неравенства становится материальной основой для того, чтобы лозунг "свободного труда ради идеи, а не ради денег" превратился бы из лицемерной агитки жадного буржуа или бюрократа в доминирующую форму самосознания подавляющей массы трудящихся. Та политико-экономическая система, в условиях которой такая материальная сила как интенсивный и качественный труд, наглядно становится условием реализации общественных идеалов (прежде всего идеалов равенства, справедливости, бесклассовости), способна и сами эти идеалы сделать материальной, движущей силой. Только после того как пролетарская диктатура обеспечит ярко выраженную тенденцию к установлению социального равенства, механизмы "моральной" стимуляции производственной деятельности станут действительно моральными и превратятся из напыщенной фразы в реальный фактор роста производительности труда.

Нельзя отрицать того, что в советской системе так и не удалось создать условий для полной реализации данной закономерности. Оно и не мудрено, если помнить как быстро пролетарская диктатура разжала свою железную хватку и переродилась в диктатуру партийно-бюрократического аппарата над пролетариатом… Увы, ни один из принципиально новых способов производства не являл всех своих преимуществ сразу, в первое же своё появление на исторической сцене. И всё же нельзя не признать, что в советском обществе указанная закономерность давала о себе знать, как настойчиво пробивающаяся тенденция.

Она приносила уже свои реальные позитивные плоды, до тех пор пока не была задушена либеральными протокапиталистическими реформами 60-х годов. Можно спорить о том, имелись ли материальные предпосылки для её полной реализации в СССР на каком-либо этапе его истории; были ли производительные силы достаточно развиты для этого. Но то, что общественный прогресс, так или иначе, должен сопровождаться реализацией этой закономерности – это исходит из самой идеи прогресса.

Заметим, ни одна из развитых капиталистических стран не обходится совершенно без элементов морального стимулирования. Любое, в т.ч. и капиталистическое государство, развивает и использует систему более-менее удачных идеологем, применяемых в качестве катализатора трудовой активности. Американец трудится не только ради личного обогащения, но и «ради американской мечты». Английский патриотизм не только притча во языцех. Он был яркой отличительной чертой британской ментальности, способствовавшей консолидации англосаксонского мира.

И только российские горе-реформаторы ельцинской поры решили провозгласить Россию государством «без идеологии»^[9], а на деле, заменили «марксизм-ленинизм» дикой и не потребной либеральнообразной демагогией, не несущей в себе даже следов какой бы то ни было цельной трудовой этики.

А ведь эта этика на протяжении десятков лет советской истории была одним из ярчайших выражений реальных экономических успехов нашей страны. Верно и обратное: постепенное выпадение, этического фактора из системы мотивов, определяющих отношение советского человека к труду, стало одним из знаковых процессов, сопровождавших его перерождение в человека типично буржуазного. Сначала – скрытый, вялотекущий, а затем и явный отказ от социалистической трудовой этики был одним из характернейших симптомов разложения экономико-политической системы советского общества.

Нельзя отрицать и того факта, что в ходе восстановления в нашей стране использовался бесплатный (по существу рабский) труд немецких военнопленных и советских зеков, среди которых, попадались и совершенно невинные люди и даже герои, подло оклеветанные завистниками или попавшие в немилость сволочного начальства. Злостные антисоветчики пытаются как можно сильнее преувеличить масштабы этого явления. В действительности лишь около 1 % всех восстановительных работ могло быть осуществлено благодаря принудительному труду^[10], по той простой причине, что XX век – это всё-таки не средневековье, а значит и большая часть объектов промышленности и инфраструктуры обладает тем уровнем технологической сложности, который уже не позволяет в сколько-нибудь значимых масштабах применять для их восстановления неквалифицированный и низко квалифицированный труд.

В заключение, предлагаю взглянуть на нашу проблему со следующей стороны.

«Рост ВВП», как уже было замечено выше, представляет собой относительный экономический показатель. Английская колония на берегах Нового Света могла давать потрясающе интенсивный рост ВВП, но при этом оставаться весьма отсталой по сравнению с любым захолустным городком старой Англии, с ростом ВВП близким к 0. В случае с Советским Союзом следует акцентировать внимание не только на интенсивность роста экономики, но и на результат, на то, как быстро был осуществлён выход на высочайший в истории России уровень экономического могущества и общего благосостояния населения.

Ведь все западные экономисты второй половины 40-х – нач. 50-х годов хором твердили, что после такой тотальной войны, период восстановления затянется в нашей стране лет на 40. А СССР уложился в 15 (в отдельных регионах – 20)! Не тогда ли гарвардскими светилами была выдвинута эта концепция «быстрого роста», чтобы хоть как-то вписать феномен Советского Союза в координаты буржуазной политэкономии? Иными словами, нужно различать: 1. темп роста промышленности (это относительный показатель) и 2. то, как скоро благодаря этим темпам общество сможет достигнуть определённых, заранее заданных экономических показателей (в нашем случае – довоенного уровня производства). Это показатель абсолютный. Так вот 1 – это показатель на примере которого можно демонстрировать проявление эффекта быстрого старта, а 2 – это уже не что иное как достижение советской системы (уже заключавшей в себе ростки социализма).

Одно дело – «быстрый старт», а динамичное продолжение и отличные результаты – другое. Вот именно это продолжение и результаты следует отнести к числу заслуг советской системы хозяйствования, а, следовательно, и к преимуществам социалистических, марксистских идей, нашедших в советской системе своё частичное воплощение.

Теперь, я надеюсь, ясно, что объяснение высоких темпов послевоенного восстановления СССР не может быть сведено к эффекту быстрого старта, а само присутствие данного эффекта в процессе восстановления не способно отнять у советской системы, советского государства (а равно и у советских руководителей всех уровней, опиравшихся в своих действиях на теоретические положения марксистской политэкономии) их заслуг в деле этого восстановления.

Г.А. Касьянов ^[1]
Марксизм и современность

1. Касьянов Григорий Александрович, кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры философии Ленинградского государственного университета имени А.С.Пушкина

2. Речь идет о таких, условно альтернативных марксистскому, вариантах изложения основ политической экономии, которые можно найти в трудах А.Маршалла, О.Бём-Баверка, Й.Шумпетера и др.

3. По сути дела тот комплекс экономических знаний, о котором идёт речь, уже нельзя называть "политической экономией" в подлинном смысле этого слова. Под ловкими пальцами гарвардских, кембриджских и чикагских экономических кудесников политическая экономия превратилась в дистиллированную выжимку специфически экономического знания без малейшей примеси политики, для которой выгородили другой загон гуманитарного знания – политологию.

4. Экономикс (economics), термин бурж. экономич. лит-ры, синтез бурж. неоклассических и неокейнсианских теорий, объединенных общим представлением о предмете экономич. науки, общими методологич. принципами, единой социальной направленностью в защиту интересов крупного монополистич. капитала. [Энциклопедия "Политическая экономия" – М.: Советская энциклопедия, 1980, с. 453].

5. Каратаев Н. К. Economics – буржуазная политэкономия. – М.: Наука, 1966, с. 5.

6. Мэнкью Грегори Принципы экономикс. – СПб – Москва – Харьков – Минск: "Питер", 1999, сс. 523-524.

7. http://www.wleontief.ru/rus/20.html

8. "Маркс был великим знатоком природы капиталистической системы… Если, перед тем как попытаться дать какое-либо объяснение экономического развития, некто захочет узнать, что в действительности представляют собой прибыль, заработная плата, капиталистическое предприятие, он может получить в трёх томах «Капитала» более реалистическую и качественную информацию из первоисточника, чем та, которую он мог бы найти в десяти последовательных отчётах Бюро переписи США, в дюжине учебников по современной экономике…" [Современное значение экономической теории К. Маркса // В. Леонтьев. Экономические эссе. Теории, исследования, факты и политика. М.: 1990].

9. «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной» // Конституция РФ, статья 13. Но государственная идеология – это наиболее общее и универсальное выражение принципов управления собственностью, которые приняты и соблюдаются в данном государстве. Поэтому государство без государственной идеологии невозможно. А если в качестве официальной идеологии провозглашается отсутствие всякой идеологии, значит, реальная идеология сводится к принципу: кто силён (богат, имеет связи), тот и прав. Преобладание этого принципа в общественном устройстве страны ведёт к установлению плутократического режима, что мы и видим на примере современной России.

10. ГУЛАГ: правда и вымысел. Историки Юрий и Михаил Моруковы в беседе с политическим обозревателем "Правды" Виктором Кожемяко // Неизвестный марксизм. Теоретический журнал. № 3 (4), 2011, с. 106.