Глава вторая.
Февральская буржуазно-демократическая революция
2. Победа февральской революции
Пока наверху торжествовали победители, подсчитывая потери революции и накапливая силы для нового удара, внизу шла лихорадочная работа. Рабочие переходили с завода на завод, передавая подробности кровавых событий. Свидетели дневных расстрелов сообщали о диком неистовстве жандармов, вселяя в слушателях ненависть, возбуждая страстное желание расправиться с палачами. Женщины-работницы, наблюдавшие сцены разгрома демонстрации, вдохновляли своих братьев и мужей на новую борьбу.
Ночью в казармах шло глухое брожение. Солдаты делились впечатлениями прошедшего дня, все яснее отдавая себе отчет в характере происходящего.
В эти страдные дни революционных боев большевики всюду — на фабриках и заводах, в казармах и на улицах — неустанно агитировали и звали в бой, объединяли и сплачивали рабочих [100] и солдат. Оторванные от руководящих центров, разгромленных охранкой, большевики создавали местные центры на предприятиях, быстро налаживали связь, заражая своим мужеством и твердой уверенностью в победе рабочих.
«Я принимал активное участие накануне выступления, т. е. в ночь на 25 февраля, — рассказывает петроградский рабочий, мобилизованный в армию за забастовку. — На солдатском совещании было постановлено присоединиться к рабочим вместе с 1-м Семеновским полком, чтобы этим исправить ошибку пятого года, но наутро оказалось, что в форму Семеновского полка переоделись жандармы, а полк был заперт в своих казармах»{131}.
В этот же день, 26 февраля, заседал большевистский комитет Выборгского района, к которому перешло руководство после ареста Петербургского комитета. Товарищи с мест докладывали о росте революционного настроения и готовности продолжать схватку. Райком постановил: развертывать вооруженную борьбу, захватывать склады с оружием, разоружать городовых.
Настойчивые демонстрации пролетариата, расстреливаемые в упор, общение рабочих с солдатами, наконец, прямое влияние большевиков, проникавших часто в самые казармы, привели к тому, что случаи неповиновения воинских частей превратились в открытый бунт: солдаты выступали против командиров, как крестьяне против помещиков. В ночь с 26 на 27 февраля учебная команда Волынского полка, стрелявшая по рабочим на Знаменской площади, решила отказаться от применения оружия против демонстрантов. Но это как будто пассивное сопротивление командирам неожиданно превратилось в активное выступление. Когда рано утром в казармы явился начальник учебной команды с младшим офицером, они под крики «ура» были убиты выстрелами из винтовок — так глубоко уже зашло влияние революции: многовековая ненависть крестьянина против крепостника, одетого в офицерский мундир, прорвалась с беспощадной яростью.
Участник восстания Волынского полка так рассказывает об этом исключительном моменте революции:
«Унтер-офицер Кирпичников прочитал нам приказ — завтра снова построить команду в 7 часов утра. В это время в темном отдаленном уголке казармы собрались восемнадцать человек — более активных рядовых, несколько взводных и отделенных командиров из нижних чинов, горячо обсуждали положение, и все восемнадцать бесповоротно решили: завтра повернем все по-своему! Наметили программу действий: команду построить не в 7 часов утра, как приказал [101] штабс-капитан Лашкевич, а в 6 часов, за это время привлечь на свою сторону всю команду...
Уже забрезжил свет, когда все восемнадцать тихо, в несколько минут разошлись по местам.
27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил Кирпичников, обрисовал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что надо делать. Агитации почти не потребовалось. Распропагандированные солдаты как будто только и ждали этого, и все бойцы изъявили свое твердое согласие поддержать рабочих.
— Смерть, так смерть, — говорили они, — но в своих стрелять не будем.
В это время в коридоре послышалось бряцание шпор. Команда насторожилась и на минуту замерла. Вошел прапорщик Колоколов, бывший студент, недавно прибывший в полк. На его приветствие команда ответила обычным порядком. Вслед за ним вошел командир Лашкевич. Все насторожились. Воцарилась тишина.
На приветствие «здорово, братцы!» грянуло «ура» — так мы раньше договорились.
Когда затихло «ура», Лашкевич как будто что почуял, но повторяет еще раз приветствие. И опять снова раздается могучее и грозное «ура».
Лашкевич обращается к унтер-офицеру Маркову и гневно спрашивает, что это означает.
Марков, подбросив винтовку на руку, твердо отвечает: «Ура» — это сигнал к неподчинению вашим приказаниям!» Застучали приклады об асфальтовый пол казармы, затрещали затворы. «Уходи, пока цел!» — закричали солдаты. Лашкевич пробует кричать: «Смирно!» Его команды никто не слушает. Лашкевич просит восстановить порядок, чтобы зачитать полученную через генерала Хабалова телеграмму «его величества Николая II», но это не оказало никакого воздействия на солдат.
Потеряв надежду усмирить команду, Лашкевич и Колоколов выбежали в дверь. В коридоре они встретились с прапорщиком Воронцовым-Вельяминовым, и все трое обратились в бегство. Марков и Орлов быстро открыли форточку в окне, уставили винтовки, и, когда тройка офицеров поравнялась с окном, раздались два выстрела.
Лашкевич, как пласт, вытянулся в воротах. Другие офицеры бросились за ворота и сейчас же сообщили о бунте в штаб полка. [102]
Забрав кассу и знамя, все офицерство моментально покинуло полк.
Путь был свободен. Весь отряд под командой Кирпичникова вышел во двор.
Залпом вверх сигнализировали тревогу. Освободили арестованных с гауптвахты. Немедля послали делегатов в ближайшие команды с предложением влиться в нашу восставшую часть. Первой без колебаний откликнулась рота эвакуированных в составе 1 000 человек и присоединилась к нам. Через короткое время влилась подготовительная учебная команда»{132}.
Среди солдат появились рабочие.
Волынцы высыпали на улицу. С криками «ура», стреляя вверх, они двинулись, к соседним полкам — Преображенскому и Литовскому. Подойдя к их казармам, они там мгновенно развязали крестьянскую ненависть к помещику. И здесь также были убиты командиры полков. Преображенцы и литовцы присоединились к волынцам и вооруженной массой направились к Выборгскому району, главному очагу петроградского революционного пожара. С Выборгской стороны рабочие с утра лавой шли по льду через Неву. Около полудня выборжцы опрокинули роту Московского полка, запиравшую Литейный мост пулеметами, и хлынули в город, увлекая с собой солдат. По дороге приступом был взят арсенал. Тут же наспех стали формироваться отряды. За час разобрали около 40 тысяч винтовок. Произошло непосредственное слияние неорганизованного солдатского бунта с революционным пролетарским движением. Вооруженные рабочие возглавили восставших солдат. Движение превратилось в революцию, вооруженной рукой свергающую царизм. [103]
Солдатский бунт и рабочие демонстрации отнюдь не были случайными и независимыми друг от друга путями Февральской революции. Рабочие демонстрации подготовляли и развязывали солдатский бунт в те дни, когда войска еще повиновались царским властям. Без политического руководства рабочих не было бы и массового солдатского восстания. Не случайно волынцы и литовцы двинулись не в центр и не в Думу, а в Выборгский рабочий район. Но как выступление рабочих, так и возмущение солдат. уже давно готовились настойчивой и самоотверженной работой партии большевиков. Петербургский комитет большевистской партии еще до своего ареста отпечатал листовку:
«Ждать и молчать больше нельзя. Рабочий класс и крестьяне, одетые в серые шинели и синие блузы, подав друг другу руки, должны повести борьбу со всей царской кликой, чтобы навсегда покончить с давящим Россию позором... Настало время открытой борьбы»{133}.
Оба потока, направленные партией, шли навстречу друг другу, все время сближаясь, пока не слились в победоносную революцию.
Скоро город заполнился грузовыми и легковыми автомобилями с вооруженными солдатами и матросами. Жандармов и упорствующих офицеров вылавливали, обезоруживали и в пылу борьбы истребляли. Тюрьмы были разгромлены. Сотни активных революционеров вышли на свободу, сразу заняв свое место среди борцов.
Горели полицейские участки. Несмолкаемое «ура» перекатывалось из района в район.
Шли короткие, бурные митинги. Из рук в руки переходили листовки большевиков.
«Всех зовите к борьбе, — говорило воззвание Петербургского комитета большевиков. — Лучше погибнуть славной смертью, борясь за рабочее дело, чем сложить голову за барыши капитала на фронте или зачахнуть от голода и непосильной работы... Все под красные знамена революции! Долой царскую монархию! Да здравствует демократическая республика!.. Вся помещичья земля народу!.. Долой войну!.. Да здравствует социалистический Интернационал!»{134}
Царские министры заседали в Мариинском дворце. Отовсюду поступали сведения о восстании. Разъезды казаков доносили, что правительственный отряд в тысячу человек, брошенный под командой полковника Кутепова против волынцев, не может продвинуться вперед. Солдаты братаются с повстанцами. [104]
Растерянные министры разрешили командующему округом генералу Хабалову объявить в столице осадное положение. Но печатать приказ уже было негде: типография градоначальства была занята восставшими. Удалось отпечатать в Адмиралтействе 1000 экземпляров. Два околоточных успели развесить только несколько объявлений. Вскоре эти листки сорвала и растоптала толпа.
Министры растерянно выслушивали сообщения, когда издали уже донеслись выстрелы. Решено было погасить все огни во дворце и собрать хотя бы часть верных войск для сопротивления. Нападений, однако, не было; огни зажгли снова. «После появления света я, к своему удивлению, оказался под столом»{135} рассказывал впоследствии один из министров председателю Государственной думы Родзянко.
Испуг оказался напрасным. Вооруженная толпа шла к Таврическому дворцу. В Думе заседал совет старейшин — представители всех фракций. Родзянко сообщил о восстании, о панике, охватившей правительство. Царю он послал телеграмму: [105]
«Положение ухудшается. Надо принять немедленные меры, ибо завтра уже будет поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии»{136}.
Вместо ответа из Ставки Родзянко нашел у себя на столе царский указ о роспуске Думы. Как быть? Не подчиниться указу, заседать значит оказать неповиновение монарху, вступить на революционный путь. На это царская Дума была не способна. Принять указ и разойтись, но за окном слышались стрельба и гул подходившей толпы. Верноподданные помещики и буржуа решили: указу императора подчиниться, Государственную думу как учреждение распустить, но членам Думы не расходиться, а собраться в качестве «частных граждан» на «неофициальное» совещание.
Указ, таким образом, выполнили, но и себе развязали руки. Собралась не в Белом зале, как обычно, а в полуциркульном, чтобы подчеркнуть этой деталью «частный» характер совещания. Более двухсот депутатов столпилось вокруг стола, где Родзянко, разводя руками, спрашивал: «Что делать?» Один из кадетов — Некрасов, считавшийся самым левым, предложил немедленно назначить кого-нибудь из «популярных генералов» диктатором для; подавления бунта. На него замахали руками, сердито утверждая: министры и генералы так перепугались, что их придется вытаскивать из-под кровати. Трудовик Дзюбинский рекомендовал создать из членов Думы полновластный комитет по восстановлению порядка. Милюков выступил против обоих предложений:
надо выждать, пока выяснится, на чьей стороне большинство войск и рабочих. [106]
В разгар прений в зал ворвался офицер, начальник караула, с криком:
«Помощника моего тяжело ранили, защитите меня!»{137}
Депутаты, выглянув из окон, увидели толпу, оцепившую дворец, затем услышали стук прикладов на ступенях лестницы: революция оказалась на пороге Думы. Наспех избрали Временный комитет из десяти человек для «водворения порядка в. Петрограде и для сношения с учреждениями и лицами». В состав комитета вошли: М. В. Родзянко, В. В. Шульгин (националист), П. Н. Милюков (кадет), Н. В. Некрасов (кадет), С. И. Шидловский (октябрист), И. И. Дмитрюков (октябрист), А. И. Коновалов (прогрессист), В. А. Ржевский (прогрессист), В. Н. Львов (правый), А. Ф. Керенский (трудовик) и Н. С. Чхеидзе.
Восставший народ запрудил все прилегающие к Таврическому дворцу улицы. Огромные толпы заняли двор. Вооруженные солдаты и рабочие заполнили дворец.
Монархист Шульгин в своих воспоминаниях так передал общее настроение перепуганной буржуазии:
«Пулеметов — вот чего мне хотелось, ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя... Увы — этот зверь был... его величество русский народ!..
То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась»{138}.
В царской Ставке утро 27 февраля прошло, как и обычно. Николай II вышел к приему докладов спокойным. О событиях в Петрограде знали. Накануне от царицы пришло письмо о выступлении в столице 25 февраля.
«Это — хулиганское движение, — писала царица, — мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для того, чтобы создать возбуждение, — и рабочие, которые мешают другим работать. Бели бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам»{139}.
В Ставке считали, что в Петрограде «голодные беспорядки», а на голод рабочих масс привыкли не обращать внимания. Взволнованной царице Николай успокаивающе ответил:
«Беспорядки в войсках происходят от роты выздоравливающих, как я слышал. Удивляюсь, что делает Павел? (командующий гвардией. - Ред. ) Он должен был бы держать их в руках»{140}.
Из прифронтовой полосы двинули к Петрограду войска. Хабалову послали приказ немедленно покончить с волнениями. [109]
Но с полудня стали поступать все более тревожные вести. Пришла телеграмма от царицы:
«Революция вчера (26 февраля. - Ред. ) приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились и другие части. Известия хуже чем когда бы то ни было»{141}.
Через час прибыла вторая телеграмма:
«Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции{142}.
Затем Петроград почти перестал отвечать на вызовы. Придворные в Ставке заволновались. Царь долго совещался с начальником штаба генералом Алексеевым о мерах борьбы. Наметили послать в Петроград боевого генерала с войсками. К вечеру Николай сам решил быть на месте. В 19 часов Николай сообщил жене:
«Выезжаю завтра 2.30. Конная гвардия получила приказание немедленно выступить из Новгорода в город»{143}.
События нарастали катастрофически. Из окрестностей Петрограда сообщали, что все войска подняли красные флаги. В столице совсем не осталось верных частей.
Ставка билась в лихорадке. Вызывали к проводу командующих фронтами. С передовых позиций снимались войска. Генерал Алексеев на вопрос своего помощника, что случилось, нетерпеливо ответил: «Петроград в восстании»{144}.
Ставка поняла, что «голодный бунт» перерос в революцию. В предсмертных судорогах царизм еще пытался оказать сопротивление революции. Хабалов из «верных» полков наспех сформировал ударную часть в составе шести рот пехоты и полутора эскадронов конницы с 15 пулеметами. Однако и этот отряд при первом же соприкосновении с восставшими перешел на их сторону. Генерал Хабалов вместе с другим сводным отрядом из частей Литовского, Кексгольмского и Измайловского полков укрылся в Адмиралтейство, пытаясь действовать против восставших. Однако и этот отборный отряд растаял на глазах.
Утром 28 февраля Хабалов сообщил по прямому проводу в Ставку:
«Число оставшихся верных долгу уменьшилось до 600 человек пехоты и до 500 всадников при 15 пулеметах, 12 орудиях... Положение до чрезвычайности трудное»{145}.
Он не успел еще закончить своих переговоров со Ставкой, как последние остатки «верных» войск присоединились к рабочим. С какой быстротой нарастала революция в армии, можно судить по материалам Военной комиссии Временного комитета Государственной думы{146}:
Ленин, объясняя, почему революция победила так быстро, писал:
«Но если поражения в войне сыграли роль отрицательного фактора, ускорившего взрыв, то связь англо-французского финансового капитала, англо-французского империализма с октябристско-кадетским капиталом России явилась фактором, ускорившим этот кризис. Эту сторону дела, чрезвычайно важную, замалчивает по понятным причинам англофранцузская пресса и злорадно подчеркивает немецкая. Мы, марксисты, должны трезво глядеть правде в глаза, не смущаясь ни ложью казенной, слащаво-дипломатической ложью дипломатов и министров первой воюющей группы империалистов, ни подмигиванием и хихиканием их финансовых и военных конкурентов другой воюющей группы. Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольства с их агентами и «связями», давно делавшие самые отчаянные усилия, чтобы помешать «сепаратным» соглашениям и сепаратному миру Николая II (но будем надеяться и добиваться этого — последнего) с Вильгельмом II, непосредственно стремились к смещению Николая Романова. Не будем делать себе иллюзий. Если революция победила так скоро и так — по внешности, на первый поверхностный взгляд — «радикально», то лишь потому, что в силу чрезвычайно оригинальной исторической ситуации слились вместе, и замечательно «дружно» слились, совершенно различные потоки, совершенно разнородные классовые интересы, совершенно противоположные политические и социальные стремления. Именно: заговор англофранцузских империалистов, толкавших Милюкова и Гучкова с К° к захвату власти в интересах продолжения империалистской войны, в интересах еще более ярого и упорного ведения ее, в интересах избиения новых миллионов рабочих и крестьян России для получения Константинополя.. Гучковыми, [113] Сирии... французскими, Месопотамии... английскими капиталистами и т. д. Это — с одной стороны. А с другой стороны — глубокое пролетарское и массово-народное (все беднейшее население городов и деревень) движение революционного характера за хлеб, за мир, за настоящую свободу »{147}.
В Петрограде дело было кончено. Но Ставка и царь двинули войска с фронта. Во главе был поставлен наделенный диктаторскими полномочиями генерал Иванов, отличившийся подавлением кронштадтского восстания в 1905 году. Но генерал Иванов со своим эшелоном еле добрался до Царского села. Здесь его войска немедля побратались с революционными солдатами, а сам он едва успел избежать ареста. На обратной дороге его поезд был загнал в тупик, связь с фронтом оказалась уже прерванной. [114]
Царь по дороге из Ставки добрался только до станции Дно. Встречные поезда были забиты солдатами, разносившими весть о восстании в столице. Ехать дальше было бесцельно. Николай П повернул в Псков, в штаб Северного фронта, чтобы поднять армию против Петрограда. В Пскове ему сообщили о победе революции, а телеграммы от всех командующих фронтами рекомендовали уступить. Из Петрограда передали воззвание революционных организаций. Всякое сопротивление было излишним, и Николай решил отречься от престола.
В то время как царь и Ставка вводили в бой последние резервы, петроградские рабочие и солдаты приступили к созданию своего политического и организационного центра — совета рабочих и солдатских депутатов. Вечером 27 февраля открылось первое заседание Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. [115]
- История гражданской войны в СССР
| 
