|
К дню рождения Н.В.Гоголя
"МЕРТВЫЕ ДУШИ"
Павел Иванович Чичиков одарен был многими качествами, но прежде всего избытком здоровья. "Кровь Чичикова играла сильно, и нужно было много разумной воли, чтоб набросить узду на все то, что хотело бы выпрыгнуть и погулять на свободе".
Павел Иванович - существователь. В этом - основное его свойство. Его мысль целиком подчинена его физическим потребностям. Паскаль утверждал: "Мысль, отличает существо человека, без нее нельзя его себе представить. Человек создан для мышления". Павел Иванович наглядно опровергает собою Паскаля. Он не создан для мышления, его надо представлять без мысли, оне не знает самостоятельного наслаждения человеческим умом, не имеет ни умственных, ни вообще духовных потребностей. Павел Иванович возит с собой роман "Графиню Лаварьер", но даже и эту книгу не в силах он преодолеть.
Когда генерал-губернатор подвергает его аресту за мошенничество, Павел Иванович, как собака, ползает у его ног; во фраке наваринского пламени с дымом, в бархатном жилете бьется он о губернаторский сапог раздушенной одеколоном головой и не выпускает этот сапог, хотя его бьют носком в нос, в губы, в округленный и чисто-на-чисто выбритый подбородок. Так любит он жизнь - существование.
Чтобы дать волю и простор себе, как существователю с сильно играющей кровью и в носом, звучащим трубой, Павлу Ивановичу пришлось многое претерпеть. С детства ему внушали истину, что товарищи выдадут, а копейка никогда не выдаст и уже тогда понятливый Павлуша увидел, что действительно, без копейки кровь только скиснет.
И Павлуша все сильней и крепче стал ее зажимать в кулаках. Дорваться до нее было, однако, нелегко: на первых порах надо было обнаружитьблагонравие и готовность угождать начальству. Новое ломилось в двери.
Этим новым были: "копейка", промышленная Европа, сукна, мебель,безделушки, "тряпки", "галантерея какая-нибудь", белье голландское,"делижанс эдакий", батистовые воротнички, словом "канальство". Старое же было: крепостные души, барщина, охранительные пошлины на заграничное "канальство", недостаток свободных рабочих рук, и в то же время нищета, аракчеевские порядки, расправы, взятки, чинодральство, попы, свечи. Новое не мирилось со старым. Но старое все еще господствовало в жизни, к нему надо было хотя бы по внешности приспособляться. Отсюда - ханжество, лицемерие, прислужничество, благонадежное поведение по наружности с внутренним стремлением к канальству.
Надо было подлизываться, прикидываться и надувать. Павел Иванович подлизывался, жилил и надувал. Надувал воспитателя, ценившего только поведение, надувал на службе начальника, в котором не было ни доброго, ни злодейского, но было нечто, еще более страшное, полная безжизненность. И позже Павел Иванович умел всем угодить. "Губернатор о нем изъяснялся, что он благонамеренный человек; прокурор, что он - ученый человек; председатель палаты, что... почтенный человек...".
Павлуша сделался приобретателем. Гоголь называет его также и хозяином, но хозяином Павел Иванович не был. Костанжогло, по его словам, веселила работа, не только деньги, прибыток, но и то, что он всему причина и творец. Павла Ивановича работа, творчество нисколько не радуют, хотя он терпелив и вынослив. "Копейка" нужна ему не ради ее самой, как Плюшкину, не для того, чтобы отсидеться в усадьбе, как Собакевичу, или чтобы превратить Россию ваграрно-промышленную страну, как Костанжогло, она нужна ему, чтобы дать волю сильно играющей крови. Павел Иванович превыше всего ценит удобства, довольства, благополучия. Есть рыцари наживы, мученики и страстотерпцы; сплошь и рядом они превращаются в орудие поместья, предприятия. Павел Иванович к ним не принадлежит, он не производитель, а потребитель и терпит он невзгоды и лишения только из-за своих вожделений потребителя.
Павел Иванович существователь-приобретатель - аферист, по нынешнему - рвач. Но он аферист не по призванию; наоборот, сам по себе он любит солидность, законность, порядочность, что не мешает ему быть порядочным подлецом.
Павел Иванович отнюдь не скряга. "В нем не было привязности собственно к деньгам для денег; им не владели скряжничество и скупость. Нет, не они двигали им, ему мерещилось впереди жизнь во всех довольствиях, со всякими достатками, экипажи, дом, отлично устроенный, вкусные обеды, вот что беспрерывно носилось в голове его..."
Он очень податлив на житейские "заманки", преимущественно на заманки "мануфактурного века". "Он завел довольно хорошего повара, тонкие голландские рубашки. Уже сукна он купил себе такого, какого не носила вся губерния. Не случайно его притягивала к себе таможня, куда он одно время и пристроился. Его захватывало здесь европейское "канальство". Он видел, какими щегольскими заграничными вещицами заводились таможенные чиновники, какие фарфоры и батисты пересылали кумушкам, тетушкам и сестрам... Он подумывал еще об особенном сорте французского мыла, сообщавшего необыкновенную белизну коже и свежесть щекам".
В таможенных делах Павел Иванович обнаружил удивительные способности: "не весил, не мерил, а по фактуре узнавал, сколько в какой штуке аршин сукна, или иной материи; взявши в руку сверток, он мог сказать вдруг, сколько в нем фунтов". Павел Иванович человек, весьма и весьма склонный к "вещественности", но он предпочитал другую вещественность нежели Коробочка со своей пенькой, нежели Собакевич с незамысловатыми, грубыми, но по своемудобротными вещами "медвежьего свойства", нежели Ноздрев с его "мордашными вещами" и каурыми кобылами. Доморощенному, полунатуральному и натуральному добру Павел Иванович решительно предпочитает комфорт и продукты просвещенной Европы; производимые "кучами мастеровых".
Европейские и вообще мануфактурные "заманки" неотразимы, но в них нет ничего крупного, величавого, цельного. Все мелко, раздроблено, ничтожно. Подобные заманки воспитывают пошленькие страстишки, шаблонные вкусы, характеры ни то ни се; порождают и укрепляют жизнь, исключительно внешнюю, лишенную всякого духовного содержания, сильных и высоких чувств, самоотверженных порывов, жизнь богатую не событиями, а эпизодами, не связанными друг с другом.
Павел Иванович - сколок с этой жизни. В нем ничего значительного. Онцеликом сам по себе, для себя, он - эгоист, срывает "цветы удовольствия", но он эгоист, отдавшийся внешним пустякам. Он склеен из кусочков, из полумыслей, из чувствованьиц, из пошлых расчетов. В этом он сродни Хлестакову, но он "существеннее" его и плутоватее. Он - символ"мануфактурной собственности", ее "заманок", "канальства", он во власти комфорта капиталистического века.
Павел Иванович галантереен, как галантерейны вещи, которые он любит. При своей положительности и солидности он ловко при случае шаркает ножкой, подскакивает, точно резиновый мяч; на глазах читателя дробится, рассыпается в мелких жестах, дрыгает ляшкой, махает ручкой, исходит в приятнейших словах, тает, расплывается.
Павел Иванович весь составной, из мелких кусочков из ничтожных поступков,слов и жестов; он лишен чего-либо органического, он механичен, галантереен; это же в свою очередь оттого, что он продукт мануфактурноговека, с его бездушной расчетливостью, вульгарным эгоизмом, рыночностью, с отрывом вещей и продуктов от непосредственных производственных процессов.
До необычайности много писалось, что Чичиков пошловат и подловат; при этом предпочитали рассуждать о пошлости и подлости человека вообще, о духовном мещанстве, заложенном в существе человеческой натуры. Но пошловатость и подловатость Чичикова связаны с определенным хозяйственным укладом и видом собственности, именно с той, какая производится л е г к о й капиталистической промышленностью. Павел Иванович пошл, как пошло "шикарное" французское мыло с "заманкой" - этикеткой, и дешевыми духами, как пошлы безделушки, стандартные вещи и вещицы, лишенные истинного вкуса,
"Фигура фикции" и Чичиков связаны именно с этой капиталистической действительностью. У Павла Ивановича все оценено, все взвешено, переведено на копейку. Во всем расчет, выгода. Даже "Мертвые души" сумел он сделать предметом купли-продажи.
По понятиям того же благонравного Павла Ивановича это - кощунство и все операции его с мертвыми душами тоже кощунство. Недаром Коробочка в ужасе крестится, и не так уж глупы николаевские цензоры, возмутившиеся сюжетом Гоголевской поэмы: в ней есть кощунство.
Православного христианина Павла Ивановича нисколько не смущают жульнические операции "с мертвыми душами": он "позитивист", он все расценил на копейку, не только осязаемое, но и духовное, но и загробное, совсем не существенное. Гениален этот замысел торговли несуществующим: внутренняя динамика капитализма ведет именно к таким фикциям. И может быть, в эту фикцию в конце концов и упирается "фигура фикций", с помощью которой поданнам Чичиков. Откупщик Муразов говорит Чичикову, что его назначение быть великим человеком. По своему Павел Иванович уже велик и в настоящем: онпредвосхитил странные и чудесные свойства копейки орудовать с помощью фикции и в этом он куда выше окружающих его старозаветных, захолустных помещиков.
Беда Павла Ивановича в том, что в шкатулке у него не бог весть что, не размахаешься на десяток тысченок ассигнациями; а еще большая беда, что время для торговли несуществующим еще не приспело; были только слабые зачатки этой торговли и Павлу Ивановичу приходилось иметь дело с Плюшкиными, Ноздревыми, Коробочками. Правда, нетрудным делом представлялось иногда обмануть Коробочку и нередко старосветские помещики поддавались на удочки "приятнейших" Павлов Ивановичей, но с другой стороны, какой же этим приобретателям был дан ход в захолустье: тут все на ладони По своему Павел Иванович рассудителен и умен: он очень понравилсяэтими качествами Костанжогло. Но его ум, как и все в нем, тоже мелкотравчатый, внешнерасчетливый, холодный, будничный, серый. Что истинно и что ложно, проверяется практикой, но практика бывает различная: практика Павла Ивановича практика потребителя-рвача. Его ум ничто не воодушевляет кроме страстишки к стяжательству.
Мертвые души победили живую душу. Чичиков в плену у вещей, у европейского, галантерейного "канальства". В плену у вещей и другие герои поэмы: Манилов, Собакевич, Ноздрев, Коробочка, Плюшкин, Петух, Тентетников, но эти последние связаны с вещами, преимущественно мелко- и средне-поместного крепостного хозяйства.
Галантерейная вещь тонкая и политичная; в ней не только нечто обманно-легкое и хлестаковское, но и плутовское, чичиковское. Вещь натурально-поместная выглядит байбаком, в ней что-то медвежье, скопидомское. Таковы же ее и обладатели. В сущности они не приобретатели, а хранители, собиратели, которые у Гоголя преобладают. Куда им до легкости Ивана Александровча и до плутовства Павла Ивановича с его вкрадчивыми манерами и любезнейшим обращением: не зря у него мыло вместо сердца. На галантерейной вещи отпечаток шаблонного, машинного производства;она "как все", "всем известна", "приличных средних лет" и среднегодостоинства. Поместно-натуральная вещь носит на себе следы человеческих рук, она более своеобразна. У Гоголя каждая усадьба и вещи выглядят по своему. У Манилова в вещах всегда чего-нибудь недостает, и в то же время у него - сюрпризы: бисерный чехольчик на зубочистку и т. д. - нечто лишнее; у Собакевича вещи поражают своей неказистой прочностью; у Коробочки - обилие мешочков, моточков, кофточек, распоротых салопов, видна мелкая бережливость; у Плюшкина - никому не нужный хлам; у Ноздрева - вздор, случайное; у Петуха - съедобное. Обладатели как вещи; вещи, как обладатели.
Типические черты Гоголевских персонажей связаны с особенностями усадьбы; вещей, всего уклада: грубость и медвежесть Собакевича, сахарнаямечтательность Манилова, "историчность" Ноздрева, скопидомство Коробочки, скряжничество Плюшкина, обжорливость Петуха, самодурство Кошкарева,бездельничество Тентетникова, мотовство Холобуева - родились и развились благодаря поместной, крепостной собственности и быту, на ее почве возникшему. Одним некуда девать добра и времени, они превратились в обжор, в бездельников, другим негде применять добросердечия, мечтательности, онистали Маниловыми; третьим надо дубьем, бережливостью сколачивать имущество, иначе их разорит новый век, они сделались Собакевичами, Коробочками; четвертых быт превратил в выживших из ума скряг. И предметы и их владельцывыглядят тут своеобразнее галантерейных вещей и Павлов Ивановичей, но это нисколько не означает, что они более полезны, нужны, более соответствуют назначению. Их своеобразие в топорности, во вздорности.
Переверзев правильно отметил бестолковщину и ненужное скопление вещей в мелко-поместном хозяйстве. Продукты натурального хозяйства, не имея емкого рынка, залеживались, гнили, покрывались плесенью; но отчасти бестолковщина и ненужное скопление вещей происходили и от того, что поместное хозяйство втягивалось в товарооборот. И подобно своим вещам Маниловы, Ноздревы, Петухи, Коробочки, Плюшкины тоже представляют собой бестолковое скопление, они - существователи без смысла и цели, небокоптители.
Возвращаясь к вопросу о своеобразии вещей и их обладателей-помещиков, надо сказать: их своеобразие отрицательное, а не положительное, со знаком минус, а не со знаком плюс; у одного все медвежье, у другого затхлое, у третьего вздорное и т. д. Это своеобразие упадка, разрушения. Если Павел Иванович со своими галантерейными вещами растворяется в общем, в шаблонном и нивеллированном, в мелком и пошлом, то своеобразие Ноздревых, и Маниловых есть своеобразие уродства: уроды всегда очень своеобразны. И тут и там даже и не пахнет настоящей, резко и глубоко очерченной индивидуальностью. В одном случае - образины, в другом - нечто, в некотором роде, среднее, ни то ни се. "Оба хуже".
Ни у кого в мировой литературе, нигде, в том числе и у Гоголя нет такого обилия вещей и такой зависимости от них людей, как в "Мертвых
душах". Вещь живет, действует, приобретает человеческий облик, жесты, между тем как человек безжизненен. Человек снижен до растительного существования. Мертвые души. "Собакевич слушал все попрежнему нагнувши голову, и хоть бы что-нибудь похожее на выражение показалось на его лице. К а з а л о с ь, в э т о м т е л е с о в с е м н е б ы л о д у ш и". У Плюшкина лицо совершенно деревянное, бесчувственное. У Манилова на лице "передано сахару". Ноздрев отличается необычайной растительностью. Про бедного прокурора только тогда узнали, что у него есть душа, когда он помер. Людинасквозь "вещественны". Уж не являются ли они простыми символами вещей!
Поместный уклад разрушается. Все косится, падает, валится. На всемпечать тлена и гнили. И владельцы уже обреченные, живые мертвецы, уже выходцы "с того света"; поднимаются из могил, пугают живых людей, детей, женщин, даже ходят среди них, даже занимают места, хозяйничают, служат в учреждениях.
Какая жуткая жизнь, как "тихо с человеком!" "Собираются люди на бал. В те времена - бал - общественное собрание, место отдыха, веселия, бесед. У Гоголя людей не видно, повсюду муслины, атласы, кисеи, головные уборы, фраки, мундиры, плечи, шеи, ленты.
Читать далее http://az.lib.ru/w/woronskij_a_k/text_0070.shtml
|
