Как закалялась сталь. 1 серия "Рождение"

ГЛАВА ВТОРАЯ
 В маленький городок вихрем ворвалась ошеломляющая весть: "Царя
скинули!"
 В городке не хотели верить.
 С приползшего в пургу поезда на перрон выкатились два студента с
винтовками поверх шинели и отряд революционных солдат с красными повязками
на рукавах. Они арестовали станционных жандармов, старого полковника и
начальника гарнизона. И в городке поверили. По снежным улицам к площади
потянулись тысячи людей.
 Жадно слушали новые слова: "свобода, равенство, братство".
 Прошли дни, шумливые, наполненные возбуждением и радостью. Наступило
затишье, и только красный флаг над зданием городской управы, где хозяевами
укрепились меньшевики и бундовцы, говорил о происшедшей перемене. Все
остальное осталось по-прежнему.
 К концу зимы в городке разместился гвардейский кавалергардский полк. По
утрам ездили эскадронами на станцию ловить дезертиров, бежавших с
Юго-Западного фронта.
 У кавалергардов лица сытые, народ рослый, здоровенный. Офицеры все
больше графы да князья, погоны золотые, на рейтузах канты серебряные, все,
как при царе, - словно и не было революции.
 Прошагал мимо семнадцатый год. Для Павки, Климки и Сережки Брузжака
ничего не изменилось. Хозяева остались старые. Только в дождливый ноябрь
стало твориться что-то неладное. Зашевелились на вокзале новые люди, все
больше из окопных солдат с чудным прозвищем "большевики".
 Откуда такое название, твердое, увесистое, - никому невдомек.
 Трудновато гвардейцам дезертиров с. фронта сдерживать. Все чаще
лопались вокзальные стекла от ружейной трескотни. С фронта срывались целыми
группами и при задержке отбивались штыками. В начале декабря хлынули целыми
эшелонами.
 Гвардейцы вокзал запрудили, удержать думали, но их пулеметными
трещотками ошарашили. К смерти привычные люди из вагонов высыпали.
 В город гвардейцев загнали серые фронтовики. Загнали и на вокзал
воротились, и дальше двинулись эшелон за эшелоном.

 Весной тысяча девятьсот восемнадцатого года трое друзей шли от Сережки
Брузжака, где резались в "шестьдесят шесть". По дороге завернули в садик
Корчагина. Прилегли на траву. Было скучно. Все привычные занятия надоели.
Начали думать, как бы лучше денек провести. За спиной зацокали копыта
лошади, и на дорогу вынесся всадник. Конь одним рывком перепрыгнул канаву,
отделявшую шоссе от низенького забора садика. Конник махнул нагайкой
лежавшим Павке и Климке:
 - Эй, хлопцы мои, сюда!
 Павка и Климка вскочили на ноги и подбежали к забору. Всадник был весь
в пыли, толстым слоем серой дорожной пыли были покрыты сбитая на затылок
фуражка, защитная гимнастерка и защитные штаны. На крепком солдатском ремне
висел наган и две немецкие бомбы.
 - Тащите воды попить, ребятки! - попросил всадник и, когда Павка
побежал в дом за водой, обратился к глазевшему на него Сережке: - Скажи,
паренек, какая власть в городе?
 Сережка, торопясь, стал рассказывать приезжему все городские новости:
 - Никакой власти у нас нет уже две недели. Самооборона у нас власть.
Все жители по очереди ходят ночью город охранять. А вы кто такие будете? - в
свою очередь задал он вопрос.
 - Ну, много будешь знать - скоро состаришься, - с улыбкой ответил
всадник.
 Из дому бежал Павка, держа в руках кружку с водой.
 Всадник жадно, залпом, выпил ее до дна, передал кружку Павке, рванул
поводья и, взяв с места в карьер, помчался к сосновой опушке.
 - Кто это был? - недоуменно спросил Павка Климку.
 - Откуда я знаю? - ответил тот, пожав плечами.
 - Наверно, смена власти опять будет. Потому и Лещинские вчера выехали.
А раз богатые утекают - значит, придут партизаны, - окончательно и твердо
разрешил этот политический вопрос Сережка.
 Доводы его были настолько убедительны, что с ним сразу согласились и
Павка и Климка.
 Не успели ребята как следует поговорить об этом, как по шоссе зацокали
копыта. Все трое бросились к забору.
 Из лесу, из-за дома лесничего, чуть видного ребятам, двигались люди,
повозки, а совсем недалеко по шоссе - человек пятнадцать конных с винтовками
поперек седла. Впереди конных двое: один - пожилой, в защитном френче,
перепоясанном офицерскими ремнями, с биноклем на груди, а рядом с ним -
только что виденный ребятами всадник. На френче у пожилого - красный бант.
 - А я что говорил? - толкнул Павку локтем в бок Сережка. - Видишь,
красный бант. Партизаны. Лопни мои глаза - партизаны... - И, гикнув от
радости, птицей переметнулся через забор на улицу.
 Оба приятеля последовали за ним. Все трое стоял" теперь на краю шоссе и
смотрели на подъезжающих.
 Всадники подъехали совсем близко. Знакомый ребятам кивнул им и, указав
нагайкой на дом Лещинских, спросил:
 - Кто в этом доме живет?
 Павка, стараясь не отстать от лошади всадника" рассказывал:
 - Здесь адвокат Лещинский живет. Вчера сбежал. Вас, видно, испугался...
 - Ты откуда знаешь, кто мы такие? - спросил, улыбаясь, пожилой.
 Павка, указывая на бант, ответил:
 - А это что? Сразу видать...
 На улицу высыпали жители, с любопытством рассматривая входивший в город
отряд. Наши приятели стояли у шоссе и тоже смотрели на запыленных, усталых
красногвардейцев.
 Когда прогромыхало по камням единственное в отряде орудие и проехали
повозки с пулеметами, ребята двинулись за партизанами и разошлись по домам
лишь после того, как отряд остановился в центре города и стал размещаться по
квартирам.
 Вечером в большой гостиной дома Лещинских, где остановился штаб отряда,
за большим с резными ножками столом сидело четверо: трое из комсостава и
командир отряда товарищ Булгаков - пожилой, с проседью в волосах.
 Булгаков, развернув на столе карту губернии, водил по ней ногтем,
оттискивая линии, и говорил, обращаясь к сидевшему напротив скуластому, с
крепкими зубами:
 - Ты говоришь, товарищ Ермаченко, что здесь надо будет драться, а я
думаю - надо утром отходить. Хорошо бы даже ночью, да люди устали. Наша
задача - успеть отойти к Казатину, пока немцы не добрались туда раньше нас.
Оказывать сопротивление с нашими силами - это же смешно... Одно орудие и
тридцать снарядов, двести штыков и шестьдесят сабель - грозная сила... Немцы
идут железной лавиной. Драться мы сможем, только соединившись с другими
отходящими красными частями. Ведь мы должны иметь в виду, товарищ, что,
кроме немцев, мы имеем по пути много разных контрреволюционных банд. Мое
мнение - завтра же утром отходить, взорвав мостик за станцией. Пока немцы
будут его налаживать, пройдет два-три дня. По железной дороге их продвижение
будет задержано. Вы как думаете, товарищи? Давайте решим, - обратился он к
сидящим за столом.
 Сидевший наискосок от Булгакова Стружков пожевал Губами, посмотрел на
карту, потом на Булгакова и наконец с трудом выдавил застрявшие в горле
слова:
 - Я... под... держиваю Булгакова.
 Самый молодой, в рабочей блузе, согласился:
 - Булгаков говорит дело.
 И только Ермаченко, тот, что днем говорил с ребятами, отрицательно
мотнул головой:
 - На черта же мы тогда отряд собирали? Чтобы отходить перед немцами без
драки? По-моему, нам надо здесь с ними стукнуться. Надоело драпака
задавать... Ежели бы на меня, то я дрался бы здесь обязательно. - Он резко
отодвинул стул, поднялся и зашагал по комнате.
 Булгаков неодобрительно посмотрел на него:
 - Драться надо с толком, Ермаченко. А бросать людей на верный разгром и
уничтожение - этого мы не можем делать. Да это и смешно.
 За нами движется целая дивизия с тяжелой артиллерией, бронемашинами...
Не надо ребячиться, товарищ Ермаченко... - И, уже обращаясь к остальным,
закончил: - Итак, решено - завтра утром отходим.
 - Следующий вопрос - о связи, - продолжал совещание Булгаков. -
Поскольку мы отходим последними, на нас ложится задача по организации работы
в тылу у немцев. Здесь - крупный железнодорожный узел, городишко имеет два
вокзала. Мы должны позаботиться о том, чтобы на станции работал надежный
товарищ, сейчас мы решим, кого из своих оставить здесь для налаживания
работы. Намечайте кандидатуры.
 - Я думаю, что здесь должен остаться матрос Жухрай, - сказал Ермаченко,
подходя к столу. - Во-первых, Жухрай из здешних мест. Во-вторых, он слесарь
и монтер - сможет устроиться работать на станции. С нашим отрядом Федора
никто не видел - он приедет лишь ночью. Парень он мозговитый и здесь дело
наладит. По-моему, это самый подходящий человек. Булгаков кивнул головой:
 - Правильно, я с тобой согласен, Ермаченко. Вы, товарищи, не
возражаете? - обратился он к остальным. - Нет. Значит, вопрос исчерпан. Мы
оставляем Жухраю денег и мандат на работу.
 - Теперь третий, последний вопрос, товарищи, - произнес Булгаков. - Это
вопрос об оружии, находящемся в городе. Здесь имеется целый склад винтовок -
двадцать тысяч штук, оставшихся еще от царской войны. Сложены они в
крестьянском сарае и лежат там, забытые всеми. Мне сообщил об этом
крестьянин - хозяин сарая. Хочет избавиться от них... Оставлять немцам этот
склад, конечно, нельзя... Я считаю, нужно его сжечь. И сейчас же, чтобы к
утру все было готово. Только поджигать-то опасно: сарай стоит на краю
города, среди бедняцких дворов. Могут загореться крестьянские постройки.
 Крепко сбитый, со щетиной давно не бритой бороды, Стружков шевельнулся:
 - За... за... чем... поджигать? Я д... думаю раз... раздать оружие
на... населению.
 Булгаков быстро повернулся к нему:
 - Раздать, говоришь?
 - Правильно. Вот это правильно! - восхищенно воскликнул Ермаченко. -
Раздать его рабочим и остальному населению, кто захочет. Будет по крайней
мере чем почесать бока немцам, когда прижмут до края. Зажимать ведь, как
полагается, крепко будут. А когда станет невмоготу, возьмутся ребята за
оружие. Стружков правильно сказал: раздать. Хорошо бы даже в деревеньку
завести. Мужички припрячут поглубже, а как немцы станут реквизировать
подчистую, эти винтовочки-то ой как нужны будут!
 Булгаков засмеялся:
 - Да, но ведь немцы прикажут сдать оружие и все его снесут.
 Ермаченко запротестовал:
 - Ну, не все снесут. Кто снесет, а кто и оставит. Булгаков
вопросительно обвел глазами сидящих.
 - Раздадим, раздадим винтовки, - поддержал Ермаченко и Стружкова
молодой рабочий.
 - Ну что же, значит, раздадим, - согласился Булгаков. - Вот и все
вопросы, - сказал он, вставая из-за стола. - Теперь мы сможем до утра
отдохнуть. Когда приедет Жухрай, пусть зайдет ко мне. Я побеседую с ним. А
ты, Ермаченко, пойди проверь посты.
 Оставшись один, Булгаков прошел в соседнюю с гостиной спальню хозяев и,
разостлав на матраце шинель, лег.

 Утром Павка возвращался с электростанции. Уже целый год работал он
подручным кочегара.
 В городке царило необычайное оживление. Это оживление сразу бросилось
ему в глаза. По дороге все чаще и чаще встречались жители, несущие по одной,
по две и по три винтовки. Павка заспешил домой, не понимая, в чем дело.
Возле усадьбы Лещинского садились на лошадей вчерашние его знакомые.
 Вбежав в дом, наскоро помывшись и узнав от матери, что Артема еще нет,
Павка выскочил и помчался к Сережке Брузжаку, жившему на другом конце
города.
 Сережка был сыном помощника машиниста. Его отец имел собственный
маленький домик и такое же маленькое хозяйство. Сережки дома не оказалось.
Мать его, полная белолицая женщина, недовольно посмотрела на Павку:
 - А черт его знает, где он! Сорвался чуть свет, носит его нелегкая.
Оружие, говорит, где-то раздают, так он, наверное, там и есть. Всыпать вам
розог надо, сопливым воякам. Распустились уж чересчур. Сладу нет. Два вершка
от горшка, а туды же, за оружие. Ты ему, подлецу, скажи: если хоть один
патрон в дом принесет, голову оторву. Натащит всякой дряни, а потом отвечай
за него. А ты что, тоже туда собрался?
 Но Павка уже не слушал сварливой Сережкиной мамаши и выкатился на
улицу.
 По шоссе шел мужчина и нес на каждом плече по винтовке.
 - Дядя, скажи, где достал? - подлетел к нему Павка.
 - А там, на Верховине, раздают.
 Павка помчался что есть духу по указанному адресу. Пробежав две улицы,
он наткнулся на мальчишку, тащившего тяжелую пехотную винтовку со штыком.
 - Где взял ружье? - остановил его Павка.
 - Напротив школы раздают отрядники, но уже ничего нет. Все разобрали.
Целую ночь давали, одни ящики пустые лежат. А я вторую несу, - с гордостью
закончил мальчишка. Сообщенная новость страшно огорчила Павку.
 "Эх, черт, надо было сразу бежать туда, а не идти домой! - с отчаянием
думал он. - И как это я проморгал?"
 И вдруг, осененный мыслью, круто повернулся и, нагнав тремя прыжками
уходившего мальчишку, с силой рванул винтовку у него из рук.
 - У тебя уже одно есть - хватит. А это мне, - тоном, не допускающим
возражения, заявил Павка.
 Мальчишка, взбешенный грабежом среди белого дня, бросился на Павку, но
тот отпрыгнул шаг назад и, выставив вперед штык, крикнул:
 - Отскочь, а то наколешься!
 Мальчишка заплакал с досады и побежал обратно, ругаясь от бессильной
злобы. А Павка, удовлетворенный, помчался домой. Перемахнул через забор,
вбежал в сарайчик, примостил на балках под крышей добытую винтовку и,
радостно посвистывая, вошел в дом.

 Хороши вечера на Украине летом в таких маленьких городишках-местечках,
как Шепетовка, где середина - городок, а окраины - крестьянские.
 В такие тихие летние вечера вся молодежь на улицах. Дивчата, парубки -
все у своих крылечек, в садах, палисадниках, прямо на улице, на сваленных
для застройки бревнах, группами, парочками. Смех, песни.
 Воздух дрожит от густоты и запаха цветов. Глубоко в небе чуть-чуть
поблескивают светлячками звезды, и голос слышен далеко-далеко...
 Любит свою гармонь Павка. Любовно ставит на колено певучую двухрядку
венскую. Пальцы ловкие - клавиши чуть тронут, пробегут, сверху вниз быстро,
с перебором. Вздохнут басы, и засыплет гармоника лихую, заливистую...
 Извивается гармоника, и как тут в пляс не ударишься? Не утерпишь - ноги
сами движутся. Жарко дышит гармоника, - хорошо жить на свете!
 Сегодня вечером было особенно весело. Собралась на бревнах, у дома, где
жил Павка, молодежь смешливая, а звонче всех - Галочка, соседка Павкина.
Любит дочь каменотеса потанцевать, попеть с ребятами. Голос у нее - альт,
грудной, бархатистый. Побаивается ее Павка. Язычок у нее острый. Садится она
рядом с Павкой на бревнах, обнимает его крепко и хохочет:
 - Эх ты, гармонист удалой! Жаль, не дорос маленько парень, а то бы
хороший муженек для меня был. Люблю гармонистов, тает мое сердце перед ними.
 Краснеет Павка до корней волос, - хорошо, вечером не видно.
Отодвигается от баловницы, а та его крепко держит, - не пускает.
 - Ну, куда ж ты, миленький, убегаешь? Ну и женишок, - шутит она.
 Чувствует Павка плечом ее упругую грудь, и от этого становится как-то
тревожно, волнующе, а кругом смех будоражит обычно тихую улицу.
 Павка упирается рукой в плечо Галочки и говорит:
 - Ты мне мешаешь играть, отодвинься.
 И снова взрыв хохота, поддразнивания, шутки. Вмешивается Маруся:
 - Павка, сыграй что-нибудь грустное, чтобы за душу брало.
 Медленно растягиваются меха, пальцы тихо перебирают. Знакомая всем,
родная мелодия. Галина первая подхватывает ее. За ней - Маруся и остальные:

 3iбралися всi бурлаки
 до рiдноп хати,
 тут нам мило,
 тут нам любо,
 в журбi заспiвати

 И уносятся вдаль, к лесу, звонкие молодые голоса, поющие песню.
 - Павка! - это голос Артема.
 сдвигает меха гармоники, застегивает
 Павка ремни.
 - Зовут, я пошел.
 Маруся говорит упрашивающе:
 - Ну, посиди еще, поиграй немного. Успеешь домой.
 Но Павка спешит:
 - Нет. Завтра еще поиграем, а сейчас идти надо. Артем зовет, - и бежит
через улицу к домику.
 Открыв дверь в комнатку, видит - за столом сидит Роман, товарищ Артема,
и еще третий - незнакомый.
 - Ты меня звал? - спросил Павка.
 Артем кивнул на Павку головой и обратился к незнакомцу:
 - Вот он самый и есть, братишка мой. Тот протянул Павке узловатую руку.
 - Вот что, Павка, - обратился Артем к брату. - Ты говоришь, что у вас
на электростанции монтер заболел. Завтра узнай, не примут ли они на его
место знающего человека. Если нужно, то придешь и скажешь.
 Незнакомец вмешался:
 - Нет, я дойду с ним вместе. Сам с хозяином и поговорю.
 - Конечно, нужно. Ведь сегодня станция и не пошла, потому что Станкович
заболел. Хозяин два раза прибегал - все искал кого-нибудь заменить, да не
нашел. А пускать станцию с одним кочегаром не решился. А монтер тифом
заболел.
 - Ну вот, дело и сделано, - сказал незнакомец. - Завтра я за тобой
зайду, и пойдем вместе, - обратился он к Павке.
 - Хорошо.
 Павка встретился с серыми спокойными глазами незнакомца, внимательно
изучавшими его. Твердый, немигающий взгляд несколько смутил Павку. Серый
пиджак, застегнутый сверху донизу, на широкой, крепкой спине был сильно
натянут - видно, хозяину он был тесен. Плечи с головой соединяла крепкая
воловья шея, и весь он был налит силой, как старый коренастый дуб.
 Прощаясь, Артем проговорил:
 - Пока, всего хорошего, Жухрай. Завтра пойдешь с братишкой и уладишь
все дело.
 Немцы вошли в город через три дня после ухода отряда. Об их прибытии
сообщил гудок паровоза на станции, осиротевшей за последние дни. По городу
разнеслась весть:
 - Немцы идут.
 И город закопошился, как раздраженный муравейник, хотя давно все знали,
что немцы должны прийти. Но в это как-то слабо верили. И вот эти страшные
немцы не где-то идут, а уже здесь, в городе.
 Все жители прилипли к заборам, калиткам. На улицу выходить боялись.
 А немцы шли цепочкой по обеим сторонам, оставляя шоссе свободным, в
темно-зеленых мундирах, с винтовками наперевес. На винтовках - широкие, как
ножи, штыки. На головах - тяжелые стальные шлемы. За спинами - громадные
ранцы. И шли они от станции к городу беспрерывной лентой, шли настороженно,
готовые каждую минуту к отпору, хотя отпора давать им никто и не собирался.
 Впереди шагали два офицера с маузерами в руках. Посредине шоссе -
гетманский старшина, переводчик, в синем украинском жупане и папахе.
 Собрались немцы в каре на площади в центре города. Забили в барабан.
Собралась небольшая толпа осмелевших обывателей. Гетманец в жупане вылез на
крыльцо аптеки и громко прочитал приказ коменданта майора Корфа.
 Приказ гласил:

 1
 "Приказываю:
 Всем гражданам города снести в течение 24 часов имеющееся у них
огнестрельное и холодное оружие. За неисполнение настоящего приказа -
расстрел.
 2
 В городе объявляется военное положение, и хождение после 8 часов вечера
воспрещается.
 Комендант города майор Корф".

 В доме, где раньше находилась городская управа, а после революции
помещался Совет рабочих депутатов, разместилась немецкая комендатура. У
крыльца дома стоял часовой, уже не в стальном шлеме, а в парадной каске, с
огромным императорским орлом. Тут же, во дворе, было складочное место для
сносимого оружия.
 Целый день напуганный угрозой расстрела обыватель сносил оружие.
Взрослые не показывались. Оружие несли молодежь и мальчуганы. Немцы никого
не задерживали.
 Те, кто не хотел нести, ночью выбрасывали оружие прямо на шоссе, и
утром немецкий патруль собирал его, складывал на военную повозку и увозил в
комендатуру.
 В первом часу дня, когда вышел срок сдачи оружия, немецкие солдаты
подсчитывали свои трофеи. Всего сданных винтовок было четырнадцать тысяч
штук. Итак, шесть тысяч винтовок немцы обратно не получили. Повальные
обыски, произведенные ими, дали очень незначительные результаты.
 На рассвете следующего дня за городом, у старого еврейского кладбища,
были расстреляны двое рабочих-железнодорожников, у которых при обыске были
найдены спрятанные винтовки.

 Артем, выслушав приказ, поспешил домой. Во дворе он встретил Павку,
взял его за плечи и тихо, но настойчиво спросил:
 - Ты что-нибудь принес домой со склада? Павка собирался умолчать о
винтовке, но врать брату не хотелось, и все рассказал.
 Пошли к сараю вместе. Артем достал заложенную за балки винтовку, вынул
из нее затвор, снял штык и, взяв винтовку за дуло, размахнулся и со всей
силой ударил о столб забора. Приклад разлетелся. Остатки винтовки были
выброшены далеко в пустырь за садиком. Штык и затвор Артем бросил в уборную.
 Проделав все это, Артем повернулся к брату:
 - Ты уже не маленький, Павка, понимаешь, что с оружием играть незачем.
Я тебе всерьез говорю - ничего в дом не носи. Ты знаешь, за это жизнью можно
теперь поплатиться. Смотри не обманывай меня, а то принесешь, найдут, меня
же первого и расстреляют. Тебя-то, сморкача, трогать не будут. Времена
теперь собачьи, понимаешь?
 Павка обещал ничего не носить.
 Когда шли оба через двор в дом, у ворот Лещинских остановилась коляска.
Из нее выходили адвокат с женой и их дети - Нелли и Виктор.
 - Прилетели птички, - злобно проговорил Артем. - Эх, и кутерьма
начнется, едят его мухи! - И вошел в дом.
 Весь день Павка грустил о винтовке. В это время его приятель Сережка
трудился изо всех сил в старом заброшенном сарае, разгребая лопатой землю у
стены. Наконец яма была готова. Сережка сложил в нее замотанные в тряпки три
новенькие винтовки, добытые им при раздаче. Отдавать их немцам он не
собирался - не для того мучился целую ночь, чтобы расстаться со своей
добычей.
 Засыпав яму землей, он плотно утрамбовал ее, натащил на выровненное
место кучу мусора и старого хлама. Критически осмотрев результаты своего
труда и найдя их удовлетворительными, снял с головы фуражку и вытер со лба
пот.
 "Ну, теперь пускай ищут. А если найдут, то чей сарай - неизвестно".

 Павка незаметно сблизился с суровым монтером, который уже месяц как
работал на электростанции.
 Жухрай показывал подручному кочегара устройство динамо и приучал его к
работе.
 Смышленый мальчишка понравился матросу. Жухрай частенько приходил к
Артему по свободным дням. Рассудительный и серьезный матрос терпеливо
выслушивал все рассказы о житье-бытье, особенно когда мать жаловалась на
проказы Павки. Он умел так успокаивающе подействовать на Марию Яковлевну,
что та забывала свои невзгоды и становилась бодрее.
 Как-то раз Жухрай остановил Павку во дворе электростанции, среди
сложенных штабелей дров, и, улыбнувшись, спросил:
 - Мать рассказывает, ты драться любишь. "Он у меня, говорит, драчливый,
как петух". - Жухрай рассмеялся одобрительно. - Драться вообще не вредно,
только надо знать, кого бить и за что бить.
 Павка, не зная, смеется над ним Жухрай или говорит серьезно, ответил:
 - Я зря не дерусь, всегда по справедливости. Жухрай неожиданно
предложил:
 - Хочешь, научу тебя драться по-настоящему? Павка удивленно на него
посмотрел:
 - Как так - по-настоящему?
 - А вот посмотришь.
 И Павка прослушал первую короткую лекцию по английскому боксу.
 Нелегко досталась Павке эта наука, но усвоил он ее прекрасно. Не раз
летел он кубарем, сбитый с ног ударом кулака Жухрая, но учеником оказался
прилежным и терпеливым.
 В один из жарких дней Павка, придя от Климки, послонявшись по комнате и
не найдя себе работы, решил забраться на любимое местечко - на крышу
сторожки, стоявшей в углу сада, за домом. Он прошел через двор, вошел в
садик и, дойдя до дощатого сарая, по выступам забрался на крышу. Пробравшись
сквозь густые ветви вишен, склонившихся над сараем, он выбрался на середину
крыши и прилег на солнышке.
 Одной стороной сторожка выходила в сад Лещинских, и если добраться до
края, виден весь сад и одна сторона дома. Павка высунул голову над выступом
и увидел часть двора со стоявшей там коляской. Видно было, как денщик
немецкого лейтенанта, поместившегося у Лещинских на квартире, чистил щеткой
вещи своего начальника. Павка не раз видел лейтенанта у ворот усадьбы.
 Лейтенант был приземистый, краснощекий, с маленькими подстриженными
усиками, в пенсне и фуражке с лакированным козырьком. Знал Павка, что
лейтенант помещается в боковой комнате, окно которой выходило в сад и было
видно с крыши.
 Сейчас лейтенант сидел за столом и что-то писал, потом взял написанное
и вышел. Передав письмо денщику, он пошел по дорожке сада к калитке,
выходящей на улицу. У витой беседки лейтенант остановился - видно, с кем-то
говорил. Из беседки вышла Нелли Лещинская. Взяв ее под руку, лейтенант пошел
с ней к калитке, и оба вышли на улицу.
 Все это наблюдал Павка. Он уже собирался заснуть, когда увидел, что в
комнату лейтенанта вошел денщик, повесил на вешалку мундир, открыл окно в
сад и, убрав комнату, вышел, прикрыв за собой дверь. Тотчас же Давка увидел
его у конюшни, где стояли лошади.
 В открытое окно Павке была хорошо видна вся комната. На столе лежали
какие-то ремни и еще что-то блестящее.
 Подталкиваемый нестерпимым зудом любопытства, Павка тихо перелез с
крыши на ствол черешни и спустился в сад Лещинских. Согнувшись, в несколько
скачков он добежал до раскрытого окна и заглянул в комнату. На столе лежали
пояс с портупеей и кобура с прекрасным двенадцатизарядным "манлихером".
 У Павки захватило дух. Несколько секунд в нем происходила борьба, но,
захлестнутый отчаянной дерзостью, он перегнулся, схватил кобуру и, вытащив
из нее новый вороненый револьвер, спрыгнул в сад. Оглянувшись по сторонам,
осторожно сунул револьвер в карман и бросился через сад к черешне.
Вскарабкавшись быстро, по-обезьяньи, на крышу, Павка оглянулся назад. Денщик
мирно разговаривал с конюхом. В саду было тихо... Он сполз с сарая и
помчался домой.
 Мать возилась на кухне, приготовляя обед, и не обратила на Павку
внимания.
 Схватив лежавшую за сундуком тряпку, Павка сунул ее в карман, незаметно
выскользнул в дверь, пробежал через сад, перелез через забор и выбрался на
дорогу, ведущую к лесу. Придерживая рукой тяжело бивший по ноге револьвер,
что есть мочи помчался к старому, завалившемуся кирпичному заводу.
 Ноги едва касались земли, ветер свистел в ушах.
 У старого кирпичного завода было тихо. Кое-где провалившаяся деревянная
крыша, горы разбитого кирпича и разрушающиеся обжигные печи наводили тоску.
Все здесь поросло бурьяном. И только трое друзей иногда собирались сюда для
своих игр. Павка знал много потаенных местечек, где можно спрятать
украденное сокровище.
 Забравшись в пролом печи, он осторожно оглянулся, но дорога была пуста.
Тихо шумели сосны, легкий ветерок крутил придорожную пыль. Крепко пахло
смолой.
 На самом дне печи, в уголке, положил Павка завернутый в тряпку
револьвер, закрыл его пирамидкой старых кирпичей. Выбравшись оттуда, завалил
кирпичами вход в старую печь, заметил расположение кирпичей и, выйдя на
дорогу, медленно пошел назад.
 Ноги в коленях чуть дрожали.
 "Чем все это кончится?" - думал он, и сердце сжималось как-то
тягуче-тревожно.
 На электростанцию пошел раньше времени, чтобы только не быть дома. Взял
у сторожа ключ и открыл широкую дверь, ведущую в помещение, где стояли
двигатели. И, пока чистил поддувало, накачивал в котел воду и растапливал
топку, думал:
 "Что теперь делается на даче Лещинских?"
 Уже поздно, часов в одиннадцать, к Павке зашел Жухрай, отозвал его во
двор и тихо спросил:
 - Почему у вас обыск был сегодня? Павка испуганно вздрогнул:
 - Как обыск?
 Жухрай, помолчав, добавил:
 - Да, дело неважное. Ты не знаешь, что они искали?
 Павка хорошо знал, что искали, но рассказать о краже револьвера не
решился. Весь вздрагивая от тревоги, он спросил:
 - Артема арестовали?
 - Никого не арестовали, но все в доме перерыли вверх дном.
 От этих слов стало немного легче, но тревога не проходила. Несколько
минут каждый думал о своем. Один из них, зная причину обыска, тревожился о
последствиях, другой не знал и от этого настораживался.
 "Черт их знает, может, пронюхали про меня что-нибудь! Артему обо мне
ничего не известно, а почему у него обыск? Надо быть поосторожней", - думал
Жухрай.
 Разошлись молча к своей работе.
 А в усадьбе был большой переполох.
 Лейтенант, обнаружив отсутствие револьвера, вызвал денщика; узнав, что
револьвер пропал, он, обычно корректный, сдержанный, ударил денщика со всего
размаха в ухо; тот, качнувшись от удара, стоял, вытянувшись в струнку, и,
виновато мигая глазами, покорно ожидал дальнейшего.
 Вызванный для объяснения адвокат тоже возмущался и извинялся перед
лейтенантом за то, что в его доме случилась такая неприятность.
 Присутствовавший при этом Виктор Лещинский высказал отцу предположение,
что револьвер могли украсть соседи, в особенности хулиган Павел Корчагин.
Отец поспешно стал объяснять лейтенанту мысль сына, и тот немедленно дал
распоряжение вызвать наряд для обыска.
 Обыск не дал никаких результатов. Случай с пропажей револьвера убедил
Павку в том, что даже и такие рискованные предприятия иногда оканчиваются
благополучно.

Читать полностью http://lib.ru/RUSSLIT/OSTROWSKIJ/kak_zakalyalas_stal.txt