КАКОЕ НАМ ДЕЛО ДО ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ. Статья 3. Окончание

А.В. Харламенко

 «Какое нам дело до Латинской Америки».

1. Экономический барометр показывает бурю

Всякое двоевластие рано или поздно - и скорее рано, чем поздно - выливается в острейший общественно-политический кризис. Нельзя сказать, что партии Народного единства его не предвидели. Однако кризис наступил раньше, развивался быстрее, а его пусковой механизм оказался иным, чем они ожидали. Эти непредвиденные черты были обусловлены качественно более высоким, чем прежде, уровнем обобществления произ­водства и капитала в глобальном масштабе.

Во-первых, различные формы экономической блокады и саботажа, применявшиеся и раньше против многих стран, впервые сложились в единый комплекс при ведущей роли транснациональных корпораций (ТНК)¹. Во-вторых, именно в начале 70-х годов в мировом капитали­стическом хозяйстве произошли новые структурные сдвиги, неблагоприятные для большей части его зависимой пе­риферии. Летом 1971 г. Вашингтон в целях инфляционного финансирования военных расходов отменил свободный обмен доллара на золото. Золотой стандарт валют в глобальном масштабе удалось фактически подменить долларовым, что позволило систематически перекладывать финансовые трудности метрополий капиталистического мира на его зависимую периферию.

Чили, оставаясь частью этой периферии, стала получать за свои товары значительно меньше, чем еще вчера, а платить за импортируемые товары дороже. Цены на продовольствие на мировом рынке в 1970-72 гг. подско­чили в среднем на 40%². Это были годы, когда революционные социально-экономические преобразования значительно повысили благосостояние чилийских трудящихся и спрос на продовольствие вырос на 27%, далеко опережая рост его производства - 6,7%. Приходилось увеличивать импорт; стоимость его в первом полугодии 1972 г. по сравнению с аналогичным периодом 1971 г. выросла на 27,5%. Когда принималось решение выдавать каждому ребенку по пол-литра молока в день, предполагали, что это обойдется в 10 млн. долл. в год (в странах ЕЭС было перепроизводство молочного порошка, и его продавали в кредит), а уже в 1972 г. пришлось заплатить 54 млн.³. Импорт продовольствия поглощал теперь больше трети доходов от экспорта. Еще быстрее дорожа­ла нефть. И, наконец, из-за инфляции доллара росли как снежный ком проценты по внешнему долгу, оставленному прежними правительствами: в 1972 г. - 30% доходов от экспорта, через год - 40 %⁴ .

Управляемый из Вашингтона межамериканский комитет Союза ради прогресса, констатируя успехи экономической политики Народного единства (высокие темпы экономического роста за 1971 г., почти полное использование производственного потенциала, резкое сокращение безработицы), предупреждал, что для их закрепления необходимо облегчение долгового бремени. Министерство экономики Чили давно уже требовало от президента принять решение о прекращении платежей по внешнему долгу, быстро истощавших инвалютные резервы.

В ноябре 1971 г. Альенде заявил, что Чили приостанавливает платежи и просит членов Парижского клуба (международного объединения стран-кредиторов) начать переговоры о порядке выплаты долга. Переговоры затруднялись линией США на их увязку с вопросом компенсации за медь, а также отказом правительства от условий МВФ. В делегации США было прямо представлено ЦРУ, руководившее антиправительственными выступлени­ями в Чили. В апреле 1972 г. удалось договориться о более благоприятных условиях выплат каждому кредитору в отдельности за 1971-72 гг. Чтобы добиться сокращения суммы выплат на 160 млн. долл., правительству пришлось взять на себя обязательство «справедливой компенсации за все национализации в соответствии с чилийским и международным правом». Западноевропейские кредиторы удовлетворились этим, но США, на которые приходилось 3/4 платежей, заблокировали переговоры, связав их с выплатой компенсации за медь на своих условиях.

Транснациональные формы классовой борьбы тесно переплетались с внутренними. Экономические диспропорции, порожденные международными факторами, придали качественно новый масштаб явлению, традиционно именовавшемуся «черным рынком», а в конце XX века получив­шему название «теневой экономики». Чили первой испытала на себе весь ее контрреволюционный потенциал.

Получая высокие прибыли, капиталисты частью переводили их за рубеж, лишая страну капиталов, частью уводили в "тень" внутри страны. Правительство рассчитывало с помощью финансово-кредитных рычагов заставить их инвестировать производство, но это не удалось: банки хоть и контролировались теперь государством, но не принадлежали ему. Сохранив достаточно связей с частным сектором, они продолжали щедро кредитовать его. Поистине золотым дном теневого бизнеса стал валютный черный рынок. Его питали не только предприятия и бизнесмены, продававшие привезенную из-за рубежа валюту, но и представители "средних слоев", получавшие доход в долларах, и, конечно, зарубежные фонды, предназначавшиеся оппозиции. От буржуазных судей нечего было ждать борьбы с этим злом: многие из них погрязли в коррупции, были сами замешаны в контрабанде и наркобизнесе. "Логика спекуляции так укоренилась, что в Чили начали не без оснований говорить о возникновении спекулянтского капитализма"⁵ .

Располагая огромной денежной массой, капиталисты систематически скупали или припрятывали дефицитные товары, изымая их из контролировавшейся государством торговли и продавая по ценам черного рынка. Предметами спекуляции стали сначала товары длительного пользования (например, автомашины), а затем и товары первой необходимости, ставшие дефицитными из-за роста спроса, ограниченных возможностей импорта и из-за саботажа. Уже в августе 1971 г. Л. Корвалан обращал внимание на искусственное создание дефицита путем сокращения производства (например, концерном Эдвардсов - маргарина, мыла и стиральных порошков) и рост спекуляции некоторыми продовольственными товарами. Зажиточный обыватель, которому оппозиционные СМИ каждый день напоминали о приближении дефицита и инфляции, осаждал супермаркеты, скупая по официальным ценам все, что мог; при ажиотажном спросе дефицит действительно скоро возникал. В пролетарских поселках супермаркетов не было, там торговали лавочники; государство поставляло им, например, фасоль по субсидируемой цене 3800 песо за килограмм с тем, чтобы они продавали ее по 5000 песо, продавалась же она по 9000.

Чтобы бороться с дефицитом и следить за соблюдением установленных цен, министерство экономики созда­ло государственные предприятия по распределению мяса, зерна, фруктов, сахара и молочных продуктов с отделениями на местах. К концу 1972 г. они контролировали 30 % сбыта переработанных пищевых продуктов, но всего 14 % сельхозпродукции. В первую очередь правительство старалось накормить бедняцкие окраины. Но тут же возник новый слой спекулянтов, скупавших продукты в "народных кварталах" и продававших по вздутым ценам в кварталах "средних слоев".

Теневая экономика втягивала в свою орбиту все новые социальные слои. Крестьянам, получившим землю в ходе аграрной реформы, оказывалось выгоднее сбывать урожай со своих участков перекупщикам, чем трудиться в общественных хозяйствах, где цены на продукцию регулировались государством. Даже некоторые профсоюзы занялись сомнительным бизнесом, добиваясь выплаты части зарплаты дефицитными товарами, чтобы сбывать их на черном рынке или устраивать "бартер" между собой, хотя Единый профцентр трудящихся (КУТ) предупреждал об опасности этого явления и боролся с ним.

Теневая, или, как называли ее в Чили, "параллельная", экономика объективно и субъективно была, прежде всего, формой классовой борьбы капитала против труда - "новым способом функционирования чилийской капиталистической системы, направленным на то, чтобы избежать преобразований и восстановить прежнюю структуру доходов. Рынок был главным экономическим механизмом, посредством которого можно было повернуть перемены вспять. Параллельная экономика вполне отвечала интересам групп меньшинства, собственников средств производства и получателей высоких доходов. Она обеспечивала им снабжение за счет групп с меньшими доходами и давала огромные прибыли"⁶. В то же время черный рынок, уводя все большую часть товарооборота от налогового контроля, увеличивал бюджетный дефицит, что ослабляло возможности правительства действовать в интересах трудящихся.

Разрастание теневой экономики подхлестывала сознательная экономическая политика крупного капитала. Правая оппозиция прямо побуждала организации предпринимателей саботировать сбыт дефицитных товаров и препятствовать их распределению. Перед самым началом учебного года из продажи вдруг исчезли школьная форма и детская обувь; оппозиционная пресса обвинила правительство, хотя швейные и обувные предприятия были частными. Женщин призывали пройти вместе с детьми по столице маршем протеста. Но инспекторы правительства вовремя нашли на складах фирм и магазинов форму и обувь. ТНК "Батя" обязали отправить в магазины десятки тысяч пар детских ботинок.

Генеральный секретарь Коммунистической партии Чили (КПЧ) Л. Корвалан говорил: "С помощью спекулянтов и в сговоре с ними осуществляется настоящая политическая махинация, направленная против правительства. «Разве вы не хотели, чтобы Альенде стал президентом?», «Вот вы и получили правительство Народного единства!» - такие фразы можно слышать ежечасно". Он призвал «создавать тысячи и тысячи комитетов по снабжению с участием представителей центров матерей, комитетов жильцов, профсоюзов и торговцев, с тем чтобы они конкретно и непосредственно знакомились с проблемами снабжения в каждом квартале, выясняли, чего не хватает и в чем нет недостатка, и принимали меры к обеспечению необходимого количества товаров»⁷ . Действительно при опоре на народный контроль можно было обуздать спекуляцию. Решить же проблему радикально было немыслимо без государственного контроля над главными оптовыми фирмами и без каких-то форм прямого распределения наиболее дефицитных продуктов первой необходимости. Но для всего этого требовалась полнота власти, а ею трудящиеся Чили не располагали.

На общественных началах были созданы "советы снабжения и цен", на которые возлагалась организация распределения в населенных пунктах, разоблачение и наказание виновных в спекуляции товарами, валютой и припрятывании товаров; их организацией руководила коммунистка Марта Угарте, впоследствии замученная в застенках хунты. В бедняцких кварталах открывались народные магазины, где цены были умеренными. Но на введение полноправного рабочего контроля на частных предприятиях правительство не шло, опасаясь оттолкнуть среднюю буржуазию. Выступая по случаю первой годовщины избрания Альенде, Л. Корвалан потребовал заставить буржуазию соблюдать собственную законность: «Необходимо наказывать тех, кто создает перебои в снабжении продовольствием, занимается спекуляцией валютой, вообще осуществляет экономический саботаж. Твердость в защите жизненных интересов чилийского народа позволит сплотить народ вокруг правительства. Она является также условием соблюдения новой общественной дисциплины, ибо, если мошенники будут оставаться безнаказанными, трудящиеся не поймут, почему от них требуют форсировать битву за производство»⁸. Однако мер, которые отвечали бы серьезности ситуации, принято не было. Да и те государственные и общественные органы инспекции и контроля, которые создавались, вызывали особую ярость правой оппозиции, заявлявшей, что они "ставят под контроль личную свободу и нарушают неприкосновенность очага".

Ухудшение экономического положения страны и обострение классовой борьбы объективно исключали компромисс в вопросе о собственности. Хозяева предприятий все чаще отвергали переговоры с правительством о выкупе акций, да и средств на это оставалось все меньше, если не сворачивать жизненно важные социальные программы. Многие активисты левых партий и профсоюзов не желали больше отдавать народные деньги классовому врагу и требовали перейти к национализации без возмещения.

В руководстве Народного единства и правительства обострились разногласия по вопросам экономической политики. Они определялись разным пониманием характера революции и ее классовой базы⁹.

Большинство руководства Социалистической партии Чили (СПЧ) и группа П. Вусковича предлагали прекратить выплату внешнего долга, ускорить расширение общественного сектора, повысить налоги на буржуазию и ввести прямой народный контроль над снабжением и ценами, чтобы ограничить рост спроса не за счет трудящихся, а за счет капиталистов. Эта программа определялась пониманием революции как социалистической.

Руководство КПЧ, Радикальной партии (РП) и часть социалистов считали, что надо сперва завершить общедемократический этап революции, привлечь на ее сторону или нейтрализовать средние слои, дав мелким и средним капиталистам уверенность в сохранении своей собственности и возможность получать «разумные» прибыли. Для этого предлагалось приостановить расширение общественного сектора, сосредоточиться на улучшении работы его предприятий, во избежание роста инфляции пойти на повышение цен и сдерживать повышение зарплаты, повысить норму накопления. Один из лидеров КПЧ О. Мильяс сравнивал эту программу с нэпом, не учитывая принципиального различия условий: в Чили не было не то что диктатуры пролетариата, но и полноправного рабочего контроля.

На встрече руководства Народного единства в феврале 1972 г. ни та, ни другая линия не смогла взять верх. С одной стороны, решено было добиваться рассрочки выплаты внешнего долга и обратиться за новыми займами к социалистическим странам, как можно шире привлекать трудящихся к управлению предприятиями, к контролю над распределением продуктов и инспектированию производства и сбыта. С другой стороны, предприятиям общественного сектора разрешили повысить цены (на предметы роскоши - больше, на товары широкого потребления - меньше), повышены были также налоги на прибыли капиталистов, недвижимость, покупку автомобилей и т.д.

Однако, перераспределить в пользу бедняков средства буржуазии и верхушки средних слоев, не располагая всей полнотой власти, было невозможно. Конгресс отверг повышение налогов на богачей и одновременно урезал финансирование аграрной реформы и общественного сектора, в том числе дефицита, вызванного скачком мировых цен. Утверждая бюджет на 1972 г., он увеличил размер компенсации служащим в связи с инфляцией и одновременно сократил бюджетные ассигнования на эти цели. За три года правления Народного единства Конгресс всего на 20% профинансировал принятые им же законы о повышении зарплаты, увеличив тем самым дефицит бюджета с 33% в 1971 г до 42% в 1972 г и 50% в 1973 г.¹⁰. Хотя принятие финансово необеспеченных законов было прямо запрещено конституцией, депутаты вынудили правительство включить печатный станок и сами же подняли шум об инфляции как неизбежной расплате за социальные преобразования.

Правительство предполагало компенсировать потери от инфляции всем трудящимся, а низкооплачиваемым повысить зарплату дополнительно. Однако на практике наибольшей прибавки снова добились высокооплачиваемые и организованные в сильные профсоюзы работники крупных предприятий общественного и частного сектора. Инерция «перераспределительной» экономической политики начального этапа революции усиливалась популистскими традициями политической системы и фактически непрерывной избирательной борьбой. К концу первого полугодия 1972 г. среднее повышение зарплаты в госсекторе вместо запланированных 22% достигло 47,7%¹¹. Цепная реакция цены - зарплата - цены усилила раскручивание инфляции: за первые четыре месяца 1972 г. цены выросли почти на 20% - как за весь предыдущий год¹². В начале июня правительству пришлось на треть повысить цены на хлеб, молоко, сахар, наполовину - на мясо, более чем вдвое - на другие товары первой необходимости.

На новой встрече руководителей Народного единства в конце мая КПЧ решительно высказалась за смену экономической политики на более приемлемую для Христианско-демократической партии (ХДП) и ее социальной базы. Обосновывая "нэп", Мильяс говорил: «Соотношение сил изменилось не в пользу рабочего класса и народного правительства из-за политических и экономических ошибок. Было бы губительно по-прежнему умножать число врагов; напротив, необходимо пойти на уступки и по крайней мере нейтрализовать некоторые слои и определенные социальные группы, исправив тактические просчеты»¹³. П. Вускович оценивал ситуацию иначе: «Решалось не то, продолжать ли прежнюю экономическую политику или изменить ее; выбор сделали, отвергнув предложения более глубоких перемен, внесенные именно теми, кто проводил прежнюю политику, и направленные на существенное усиление господствующего характера общественного сектора»¹⁴. Вскоре президент снял П. Вусковича с поста министра экономики и назначил министром финансов (впоследствии - экономики) О. Мильяса.

Рассчитывая пресечь спекуляцию, заинтересовать капиталистов в инвестициях и повысить рентабельность общественного сектора, правительство провело девальвацию эскудо, сохранив несколько обменных курсов: более высокую цену за доллар для импорта предметов роскоши, более низкую - для импорта продуктов питания, горючего и сырья, наиболее выгодный курс обмена долларовой выручки для экспортеров. Цены внутреннего рынка были повышены тоже дифференцированно - на 30-150%. С макроэкономической точки зрения эти меры можно было бы оценить как успешные: в 1972 г ВНП вырос на 5%>, производство промышленной продукции на 8%. Но в условиях революционного процесса цифры говорят далеко не все; важно, какие конкретные процессы стоят за ними.

Пытаясь ограничить инфляцию, правительство по-прежнему сдерживало цены на продукцию базовых отраслей общественного сектора: с конца 1971 до конца 1972 г. на сталь они выросли на 35%, цемент - 39, текстиль -65, химические продукты - 65%, на электричество не были повышены вовсе. На практике это означало, что государство продолжало субсидировать частный сектор. Покупая сырье и энергию по твердым ценам, частник брал втридорога за свои поставки предприятиям общественного сектора, а покрывать дефицит приходилось государству в условиях саботажа представителей буржуазии в Конгрессе. Неудивительно, что с середины 1972 г быстрый рост производства в общественном секторе сменился нарастанием трудностей. А ведь его предприятиям приходилось еще и повышать зарплату рабочим: частные производители потребительских товаров взвинтили цены за тот же год на 163,4%, а за два года - на 322%. Инфляция усилила ажиотажный спрос, перебоев в снабжении стало не меньше, а больше. Пытаясь хоть как-то наполнить полки магазинов, власти разрешили частному сектору дополнительно повысить цены, и многие товары первой необходимости разом подорожали вдвое. В августе правительству пришлось декретировать общее повышение цен. "Корзина домохозяйки" - 33 продукта первой необходимости - подорожала в 2,6 раза, ткани - почти вдвое, бытовая техника - вдвое.

Конечно, чилийский «нэп» не был таким ударом по трудящимся, какие нередко наносят буржуазные правительства: повышение цен лишь частично «съело» рост реальной зарплаты с 1970 г и дополнительно компенсировалось новым ее повышением. И все же "рыночные" меры, как всегда и везде, были невыгодны людям труда: закон о компенсациях запрещал получившим их предъявлять дополнительные требования, а инфляция не подчинялась запрету. Беднейшие слои трудящихся, не организованные в профсоюзы, не получали своевременной компенсации потерь и без того мизерной зарплаты. Стремясь привлечь средние слои, правительство отказывалось экспроприировать крупные оптовые магазины, без чего контроль над распределением не мог быть эффективен: на государственную торговую корпорацию приходилась только треть оптового оборота.

Зато частный сектор сосредоточивал в своих руках все большую массу денег: за полгода она выросла более чем на треть¹⁵. Располагая деньгами, припрятанными и контрабандными товарами, он мог экономически привязать к себе средние слои через отношения "теневой экономики" (например, медиков и водителей грузовиков - через контрабанду медикаментов и автомобильных запчастей) и прямо финансировать антиправительственную деятельность". Крупная буржуазия предлагает средним слоям буржуазии и мелкой буржуазии возможность включиться в спекулянтский бизнес. По мере обострения перебоев в снабжении, особенно товарами текущего потребления, в производстве которых эти слои принимают наибольшее участие, их прибыли росли более чем пропорционально остальным. Важно, что этот рост прибылей проистекал уже не из правительственных решений, а, наоборот, из невыполнения этих решений. Средние слои могли теперь спокойно переходить в оппозицию правительству, поскольку оппозиционность стала им выгодна, поэтому они стали все больше втягиваться в сферу влияния крупного капитала. Путем ограбления потребителя буржуазия получила возможность хотя бы на время обеспечить свое классовое единство"¹⁶.

Правая оппозиция не преминула воспользоваться «нэпом» для антиправительственной агитации сразу по двум линиям. Становясь в позу защитницы трудящихся, она требовала полной компенсации всем потерь от инфляции. В то же время она активно поддерживала спекулянтов, добивавшихся полной свободы повышения цен; когда один из них умер от инфаркта на антиправительственной демонстрации, пререкаясь с карабинерами, последовала общенациональная забастовка торговцев, поддержанная всеми объединениями буржуазии. Недовольство мелких хозяйчиков и части служащих умело направляли против правительственного контроля над импортом и распределением дефицита.

Дальнейший рост теневой экономики не только срывал правительственную политику перераспределения доходов, но и подрывал возможность компромисса пролетариата со средними слоями, ради чего "нэп" собственно и был задуман. "Мелкобуржуазным слоям давалась возможность, прибегая к черному рынку, обманывать потребительские ожидания масс, а тех, в свою очередь, повседневно стал-кивали между собой в борьбе за приобретение жизненно необходимых товаров. Мелкому чиновнику, служащему торговли, клерку приходилось в очередях соперничать с рабочими и жителями бедняцких окраин из-за хлеба, обуви, спичек. Прежде равно заинтересованные в перераспределении доходов, они выступали теперь как непосредственные соперники, с которыми приходилось безжалостно конкурировать. Так народные массы оказались расколоты и были созданы благоприятные условия для того, чтобы значительные круги мелкой буржуазии склонились на сторону фашизма. Объединяя буржуазию, создавая антагонизмы в народной среде и вызывая разочарование трудящихся масс, спекуляция становилась политикой усиления капитала и подъема фашистского движения»¹⁷.

Видимо, прав был П. Вускович, выделивший в экономической деятельности правительства два различных периода: с ноября 1970 до середины 1972 г. и с того времени до военного переворота. «Народное правительство потерпело провал не в экономическом плане, как нас уверяют, а в политическом. Часто ошибочно предполагают, что на втором этапе сказались последствия политики оживления экономики, проводившейся на первом. В реальности было иначе: различие состоит скорее в том, что во второй период мы уже не могли проводить нашу политику. На практике стала господствовать экономическая политика крупной буржуазии. Именно на эту экономическую политику, а не на экономическую политику правительства, и реагировали, ясно этого не осознавая, значительная часть средних слоев и некоторые слои рабочих»¹⁸.

http://prometej.info/new/history/2747-latinskaia-amerika-3-o.html