Возможен ли немарксистский путь к социализму?
К. Дымов
Коммунизм (социализм) и марксизм — это «не одно и то же». Существовали и существуют альтернативные марксизму учения и доктрины, жёстко критикующие капитализм и также провозглашающие идею построения социализма как общества социальной справедливости, в котором отсутствовала бы эксплуатация человека человеком. И нам, марксистам, так или иначе, приходится вести идейную борьбу не только с откровенными апологетами буржуазного строя, но и с разнообразными, назовём их образно, «братьями по вере», которые порою оказываются даже более злобными и опасными противниками, чем идеологи буржуазии.
Марксисты называют свою систему взглядов научным коммунизмом. Его научность заключается в том, что марксизм, в противоположность всем остальным социализмам, выводит коммунизм и намечает стратегический путь борьбы за него не из каких-то «благопожеланий», неких «моральных принципов» или чего-то там ещё, но строго из научного, объективного анализа истории развития человеческого общества. Марксизм утверждает, что развитие производительных сил общества ведёт к закономерной и последовательной смене общественно-экономических формаций, и «обнаруживает» тот класс общества, исторической миссией коего является совершить главный революционный акт человеческой истории — сменить капитализм на коммунизм. Этот класс — пролетариат, класс наёмных работников.
Все остальные социализмы не понимают этого: они не понимают всемирно-исторической миссии рабочего класса и обычно опираются на другие классы и слои общества; они видят построение социализма не через революционную борьбу, но через постепенные реформы, или же, напротив, увлекаются «революционностью», игнорируя объективные законы развития общества, авантюристически стремясь «перескочить» необходимые ступени этого развития, абсолютизируя роль насилия в истории вообще и в борьбе за коммунизм в частности. Кроме того, им зачастую свойственно отрицание общих закономерностей построения социализма, открытых Марксом и Энгельсом, — при «раздувании» всякого рода местных и национальных особенностей (которые, несомненно, тоже должны коммунистами учитываться!); откуда и возникают всевозможные региональные (для примера — африканский), национальные (арабский), конфессиональные (исламский и др.) социализмы.
Карл Маркс и Фридрих Энгельс посвятили критике противопоставляющих себя марксизму (т.е. научному коммунизму) социализмов отдельный, специальный раздел «Манифеста» — ч. 3: «Социалистическая и коммунистическая литература». Эта критика, как и сама данная в «Манифесте» классификация немарксистских социализмов, полностью сохраняет ныне свою актуальность, хотя, конечно же, со времён основоположников марксизма многообразие социализмов приумножилось. Но всех их, тем не менее, можно «вписать» в означенную классификацию.
Первым пунктом Маркс и Энгельс рассматривают реакционный социализм - т.е. такие учения, которые, беспощадно критикуя капитализм, предлагают вернуться к «докапитализму», возродить некий «золотой век» человечества с его «чистыми» и «гармоничными» отношениями между людьми, кои впоследствии были испорчены, испохаблены, замараны гнилыми буржуазными порядками. «Повернуть историю вспять», сделать шаг назад от капитализма, являющегося прогрессивным строем относительно всех предшествовавших ему, — в этом и состоит реакционность.
Например, предлагали вернуться к феодализму (феодальный социализм). По меткой характеристике Маркса и Энгельса, «...феодальный социализм: наполовину похоронная песнь - наполовину пасквиль, наполовину отголосок прошлого - наполовину угроза будущего, подчас поражающий буржуазию в самое сердце своим горьким, остроумным, язвительным приговором, но всегда производящий комическое впечатление полной неспособностью понять ход современной истории» [«Манифест», ч. 3]. Понятно, что сегодня, «в эпоху фаст-фуда и социальных сетей», уж никто к феодализму открыто вернуться не призывает — разве что какие-нибудь обросшие афганские талибы, поднявшие знамя «светлого средневековья» против агрессии реакционнейшего североамериканского империализма!
Тем не менее, отдельные элементы феодально-социалистической идеологии присутствуют и сегодня в головах тех индивидов, чьи слабо подготовленные мозги творимым вокруг беспределом превращены в самую настоящую кашу. Многие люди верят, что когда-то давным-давно люди жили счастливо, были добрее друг к другу, реже болели, одним словом — имела место подлинная идиллия. Такая себе тоска по «седой старине», стоящая против бездушия торгашеских порядков и порождающая желание хоть отчасти вернуться к ней, к старине, или же вернуться к «природе», «к своим корням» и т.д. и т.п.! Такого рода настроения ведут либо к отказу от борьбы, к политической пассивности и апатии, либо в лагерь откровенной реакции.
Да достаточно вспомнить хотя бы, как в 1990-е годы в рядах противников ельцинского режима в России шло немало людей под знамёнами патриархально-допетровской «бородатой» Руси! Люди тогда вконец запутались: их и «коммунисты-безбожники» не устраивали, и безобразия чубайсовских реформ «достали по самое не могу» — ну как тут не воспылать любовью к «доброму царю-батюшке»?!
А лет эдак 10 назад в России получила некоторое хождение доктрина одного литератора (к сожалению, забыл его фамилию), который призывал оставить города и перебраться в сельские «имения», чтобы фактически заниматься там натуральным хозяйством. Автор доказывал несомненную экономическую выгоду такого способа хозяйствования, которое якобы разрешит все социальные проблемы и обеспечит достаток. Правда, на практике лишь немногие граждане покинули опостылевшие, но столь удобные для современной жизни города, и переехали в сельские «имения».
Эклектические (представляющие собой «механическую» смесь) доктрины, пытающиеся соединить специфически понимаемый «социализм» с «допотопными» ценностями, вообще, особенно характерны для сегодняшней России, где привычный уклад жизни разрушен капиталистическими реформами и где всё острее начинает осознаваться смертельная угроза со стороны глобализованного капитализма во главе с Америкой. На этой «консервативно-антиглобалистской» почве — при удобрении её имперскими настроениями, в очередной раз воскресшими идеями славянофильства и мессианства (Россия, дескать, призвана спасти мир от «чумы глобализации») — возникают причудливые концепции типа учения А. Дугина о «евразийстве».
Украина, как говорится, — «не Россия», и у нас ситуация совершенно иная: у нас поклонники «гетмано-казатчины», языческой Руси, «арийского» Триполья и всякой прочей «шароварщины» с социалистической фразой не играются, а прямо движутся к нацизму — к «национал-» без демагогического приложения «социализм», к нацизму, который эклектически сочетается у них с «европейскими» буржуазными ценностями. Дело, очевидно, в том, что наши «патриоты», испытывая комплекс исторической неполноценности и чувствуя слабую жизнеспособность Украины в её теперешнем виде, охотно готовы продаваться «глобалистам» в надежде получить от них защиту от российской экспансии — вместо того, чтоб с глобализацией бороться.
Гораздо большее влияние на умы людей оказывают сугубо религиозные социализмы — христианский, исламский, буддистский, типологически относящиеся, опять же, к социализму феодальному. Ведь католицизм, православие, а также ислам изначально возникли именно как формы феодальной идеологии, хоть и пытаются в наше время модернизироваться, приспособляясь к потребностям буржуазного строя. В отличие от них, кстати, протестантизм — идеология чисто буржуазная.
Суть христианского социализма состоит в представлении о том, что Иисус Христос и был «первым коммунистом», борцом за справедливость, революционно-освободительные идеи которого были затем извращены церковниками, и что именно первые (ранние) христианские общины, основанные апостолами, представляли из себя «коммуны», зародыши справедливого, коммунистического мироустройства. И к ним, вообще — к идеалам первоначального христианства, следует вернуться, очистив при этом официальную церковь от накопившейся за века скверны.
Нетрудно увидеть здесь, снова-таки, стремление вернуться в прошлое вместо того, чтобы двигаться вперёд, — причём, как показывают данные исторических исследований, это самое раннехристианское прошлое было вовсе не идиллическим, было весьма далёким от представлений о нём сторонников приведённой выше идеи. Да и Библия — это такая книга, из положений которой можно сделать какие угодно выводы — от коммунистических до антикоммунистических; всё зависит от идейных предпочтений её комментатора. Это — весьма сомнительный и путаный источник социально-политических истин, на который вряд ли могут опираться коммунисты.
В далёком прошлом идеи христианского социализма неоднократно служили обоснованием революционной борьбы масс против эксплуататоров — например, во время Крестьянской войны в Германии в начале XVI столетия, вождём которой был пламенный проповедник Томас Мюнцер. Собственно говоря, в те времена всякая идеология неизбежно носила религиозный характер, и любые народные движения «рядились в религиозные одежды». Но и в наши дни в тех регионах планеты — прежде всего, в Латинской Америке, — где, с одной стороны, высока религиозность населения, а, с другой стороны, особенной остроты достигают социально-классовые противоречия, подобного рода революционно-христианские движения получают широкое распространение, охватывая как рядовых верующих, так и лучших представителей клира. Более того, некоторые идеологи христианского социализма выходят из русла социализма реакционного, поднимаясь до признания отдельных положений революционного марксизма — т.е. реально становясь революционерами.
Наиболее известным леворадикальным направлением католической мысли является теология освобождения, развитая с конца 1960-х годов в работах Густаво Гутьерреса (Перу), Леонардо Боффа (Бразилия) и др. Она объявила традиционное религиозное учение и церковь буржуазными, предложив вместо них «народную религию» и «народную церковь», получившую практическое воплощение в т.н. движении христианских низовых общин, которые объединяют миллионы бедняков в странах Латинской Америки. Иисус Христос трактуется теологами освобождения как историческая личность, как человек — освободитель масс трудящихся от нищеты и бесправия. Грех и спасение перестают быть — как это учит церковь — личностными и внеисторическими категориями; им придано реальное земное содержание: люди труда сами «должны изменить ситуацию», уничтожить эксплуатацию, социальную несправедливость, империалистическое угнетение путём революционной борьбы.
Теология освобождения многое заимствовала из теории марксизма, вплоть до использования исторического материализма в качестве инструментария социального анализа, до признания марксистского учения об общественных классах и классовой борьбе, о социалистической революции, об экономических и политических основах построения социалистического общества. Но под эти положения всё равно — и это естественно, раз уж речь идёт о работах богословов, опирающихся на Священное Писание, — подводятся религиозные, христианские основания.
Левокатолическое радикальное движение «Христиане за социализм» возникло в Чили в 1971 году — изначально как общественное движение в поддержку правительства Сальвадора Альенде, позднее распространившись во многих странах Латинской Америки, Западной и Южной Европы, Азии. «Христиане за социализм», принимая с известными оговорками марксизм, поставили перед собой цель вести борьбу за социализм на религиозном уровне, помогая верующим включиться в антикапиталистическое движение. Главным идеологом этого течения выступил итальянский богослов и философ Джулио Джирарди, автор книг «Марксизм и христианство» и «Диалог и революция». Джирарди учил, что движение «Христиан за социализм» может принять модель социализма, идентичную марксистской.
Безусловно, коммунисты должны приветствовать и поддерживать вовлечение верующих, в т.ч. и священников, в движение за социализм, должны налаживать и поддерживать диалог с ними. Причём речь идёт именно о диалоге и совместных действиях с верующими-активистами, с идеологами христианского социализма и организациями соответствующей направленности — но не с официальной церковью, которая априори и по факту выступает идеологической опорой капиталистического строя и буржуазного государства. В то же время необходимо видеть грань между научным коммунизмом и союзным ему христианским социализмом, понимать их принципиальные различия. Даже самые революционно настроенные христианские социалисты в силу их изначальных идейно-мировоззренческих установок неизбежно скатываются к морализаторству и упованию на «силы небесные», а при проведении практических шагов по построению социализма будут не идти вперёд, а, снова-таки, проповедовать возврат к несбыточным идеалам раннехристианских общин и т.д. В душе всякого социалиста-верующего неминуем драматический разлад, «раздвоение личности»: противоборство между стремлением к классовой борьбе в «этом мире» и парализующей саму волю к такой борьбе верой в воздаяние в мире потустороннем.
Синтез христианского миропонимания и марксистской методологии вполне нормален в рамках теологии освобождения и подобных ей доктрин, но только не в рамках марксизма как цельного научного учения о познании и революционном преобразовании общества на принципах коммунизма. Так что это марксисты должны, ведя диалог с верующими собратьями по борьбе, «подтягивать» их к себе — но не сдавать свои идейные позиции религии даже из «самых лучших» побуждений.
К реакционному социализму классики марксизма отнесли также и социализм мелкобуржуазный — поскольку он отстаивает мелкотоварное производство, которое тоже является низшей ступенью развития по сравнению с крупным капиталистическим производством. Мелкая буржуазия, везде и на каждом шагу побиваемая крупным капиталом, закономерно вытесняемая капитализмом «на обочину», и оттого оппозиционная ему, — это очень многообразный слой общества, из-за чего и мелкобуржуазный социализм проявляется в огромном многообразии форм, порою внешне совершенно непохожих и даже противоположных друг другу.
Мелкая буржуазия по природе своей крайне противоречива — в ней, прежде всего, сочетаются склонность к примирению с существующими буржуазными порядками и в то же время, напротив, «ультрареволюционность», заряженность на мятежи и «бунты», «бессмысленные и беспощадные». Оттого мелкобуржуазный социализм может быть как «правым», реформистским, ориентированным на мелкие и неспешные реформы в пределах капитализма, так и «левым», или левацким, настроенным на нигилистическое отрицание имеющих место быть порядков, на исключительно вооружённую борьбу, на тактику индивидуального террора и т.п.
Мелкий хозяйчик, защищая свой мизерный бизнес от гнёта монополий, готов поддержать лозунг национализации крупной промышленности и экспроприации олигархов — разумеется, при получении гарантий «свободы предпринимательства» для него и «поддержки малого бизнеса» со стороны государства. Это — тот самый пункт, по которому действительно возможно совпадение программ коммунистов и мелкобуржуазных революционеров, их союз против капитала. Но за этим пунктом союз и заканчивается. Ибо сосуществование крупного социалистического сектора экономики и «моря» мелкотоварных хозяйств есть противоречие, которое может разрешиться либо полным вытеснением мелкого производства и частной торговли, окончательным социалистическим обобществлением всего хозяйства (с чем мелкие буржуа категорически не согласны и будут этому ожесточённо сопротивляться!), либо — по объективным законам товарного производства — накоплением «новых» крупных капиталов, доминирующих в обществе, и приватизацией в их интересах и под их давлением социалистического сектора экономики. Т.е. может разрешиться обратным перерождением социализма в капитализм, если с этим не бороться.
Как бы мелкий буржуа ни ненавидел олигарха, он мечтает сам разбогатеть и стать олигархом. Его ненависть к олигарху — не более чем зависть, которую всегда затмит всамделишная ненависть к тем, кто хочет лишить его самогó «священного права» обогащаться. Оттого примирение и союз мелкобуржуазного социализма с олигархическим капиталом куда вероятнее союза с коммунистами — и последний фактически возможен только лишь при определённой расстановке классовых сил в обществе, когда мелкой буржуазии уже, собственно, «деваться некуда». Ну, и при соблюдении при этом коммунистами правильной политической линии, конечно же.
Мелкий буржуа чрезвычайно склонен к национализму, отчего окрашивание социализма в «национальные тона» легко превращает его в фашизм. Фашизм, или национал-социализм, тоже можно отчасти рассматривать как особую форму националистического мелкобуржуазного социализма, хотя это явление, в принципе, более сложное и широкое, выходящее за рамки «социалистического потока». Но генетическая связь прослеживается. Достаточно вспомнить хотя бы историю жизни Бенито Муссолини, который из страстного социалиста, из «почти-марксиста» и принципиального противника империалистических войн в одночасье превратился сначала в милитариста, а затем и в основоположника фашистской идеологии. Да и из нашей доморощенной Соцпартии вышли, взращённые Морозом и компанией, такие деятели, как Юрий Луценко, опустившиеся в итоге «до самого дна Майдана».
Мелкобуржуазный социализм, далее, может выступать как социализмом «государственническим», ратующим за укрепление существующего буржуазного государства (разумеется — при его «демократизации»), так и отвергающим всякую государственность по славному принципу «Анархия — мать порядка!»
Что касается анархизма, то это некогда популярное течение, с которым вели упорную теоретическую и практическую борьбу Маркс и Сталин, практически уже «приказало долго жить», распавшись на кучки маргиналов. Они кое-как пытаются противополагать себя буржуазному обществу, «системе» — причём противополагать себя теперь уже обычно пассивно, в сугубо показном и безобидном для «системы» духе, или же в виде бесцельных стычек с полицией. Частично анархизм сохраняется ещё в виде всякого сорта экологических движений, выступающих вроде бы против разрушающего природу капитализма, но не предлагающих никакой приемлемой для общества альтернативы и не связывающих борьбу за экологию именно с борьбой против капитала как главного врага экологии. Более того, такие «экологи» всё чаще выступают «проплаченной» силой в разборках капиталистов.
Украина в своё время породила самого выдающегося, без сомнения, практика анархизма, ярко выразившего в годы Гражданской войны чаяния значительных мелкобуржуазных крестьянских масс, талантливого, надо признать, народного полководца — Нестора Махно. Ныне украинский анархизм выродился настолько, что часть его групп прямо поддержала Майдан, как якобы народное восстание против «преступного режима», и выступила в одних шеренгах с «Правым сектором». Правда, строй «майданных» анархистов оказался столь жалким, что на фоне хорошо организованных «правосеков» никто нынешних «махновцев» и не заметил. Их Майдан существовал только в виде «сотрясаний воздуха» в соцсетях. Сей факт нагляднее всего демонстрирует ничтожество сегодняшнего анархизма, потерявшего способность как к самостоятельному действию, так и даже к самостоятельному мышлению. Но, собственно, анархизм нынче вообще не стоит того, чтобы уделять заметное внимание его критике.
Самое мощное и влиятельное течение мелкобуржуазного социализма — это, безусловно, социал-демократия западноевропейского образца, которая изначально вышла из «марксистского лона», но покинула его сразу по смерти Ф. Энгельса. Данное реформистское направление выражает интересы мелкой буржуазии и обуржуазившегося слоя рабочих, «подкармливаемых» «своей» империалистической буржуазией, — пресловутого «среднего класса». Пока «подкормка» затрагивала лишь достаточно узкий слой т.н. рабочей аристократии, внутри социал-демократии ещё шла борьба правого и левого крыльев и лидеры эсдеков, по крайней мере, на словах выступали за социализм; продвижение к социализму тогда ещё декларировалось в программах партий, хоть и относилось ко всё более неопределённому будущему.
Но когда западная буржуазия, для того чтобы выстоять в противоборстве с реальным социализмом в СССР, перешла к подкупу скопом широких масс «своих» трудящихся за счёт ограбления «третьего мира», социал-демократия совершенно забыла про социализм, выбросила из программных документов упоминания о нём и всякие, вообще, рудименты марксизма. К настоящему времени европейские социал-демократические партии, по сути, превратились в обычные буржуазные партии либерального толка. Иначе говоря, данное направление вообще уже перестало быть течением социализма, так что критиковать проповедовавшийся им некогда путь к социализму бессмысленно — этот путь, всем очевидно, к социализму никак не ведёт.
Глобализация, однако, подрывает его социальную опору — «средний класс», в отношении которого проявляется тенденция «сжатия». И в связи с этим во многих европейских странах социал-демократические партии явно теряют популярность. Побиваемые глобализацией, теряющие былые социальные привилегии, озлоблённые «средние» слои всё больше и чаще делают выбор не в пользу социал-демократов, а в поддержку крайне правых партий, выступающих против иммигрантов и «единой Европы», т.е., опять-таки, в поддержку национализма и скрытого фашизма.
В нашей стране утвердить социал-демократию не получилось по той причине, что у нас, вопреки всем благопожеланиям, так и не удалось создать широкий «средний класс», а тот, что всё-таки имеется, склонен не к социализму, а к фашизму, — что и проявилось в событиях на Майдане и после него. Социал-демократические проекты (СПУ и СДПУ(о)) благополучно умерли, если не считать тщетных попыток Соцпартии реанимироваться под очередные выборы да, кроме того, недавнего никем, впрочем, и не замеченного заявления «объединённых левых» С. Николаенко в поддержку «евроинтеграции». Несколько «лучше» дело обстоит в России, где «Справедливая Россия» представлена фракцией в Госдуме, — но это слишком явная «провластная» конструкция, призванная «оттягивать» голоса от КПРФ.
В то же время оппортунистические настроения, идеи и взгляды, как это ни прискорбно, легко проникают в существующие коммунистические партии, разлагая их. Это обусловлено целым рядом факторов: слабостью в нашей стране рабочего движения и участия в нём коммунистов; сложившимся классовым составом партий, в которых большинство, увы, пока составляют не рабочие, а мелкие буржуа из бывших рабочих и служащих, интеллигенция и пенсионеры; косность мышления некоторых старых членов партии и бывших партийно-советских деятелей, которые по привычке рассматривают государство как некий «орган всего народа» и не всегда понимают содержание деятельности Компартии в условиях буржуазного строя; недостаточным уровнем теоретической подготовки партийцев. Нельзя забывать и ту истину, что буржуазия и её государство специально засылают в коммунистическую партию своих агентов, стремятся подкупить её видных деятелей и активистов. Так что партия, чтоб оставаться боевой и коммунистической, должна непримиримо бороться с оппортунизмом в своих рядах и исправлять те обстоятельства, что были перечислены выше, устраняя корни угрожающей партии «социал-демократизации».
После вырождения западной социал-демократии подлинный ренессанс мелкобуржуазного социализма произошёл в 1960-е годы в странах «третьего мира», освобождавшихся от колониального гнёта. Во многих их них в условиях, с одной стороны, малочисленности рабочего класса и преобладания в составе населения крестьянства и городской мелкой буржуазии, а с другой стороны, продажности местного капитала, носившего компрадорский характер, то бишь тесно связанного с капиталом колониальных метрополий и оттого настроенного на предательство национальных интересов, именно движения мелкобуржуазно-социалистической направленности возглавили освободительную борьбу и повели её к победе.
Лидеры национально-освободительных движений видели перед собой пример СССР и часто прямо руководствовались им, а также нередко усваивали отдельные положения марксизма, но, пожалуй, только лишь во Вьетнаме победу одержала последовательно коммунистическая партия во главе с выдающимся марксистом Хо Ши Мином. В большинстве же стран «третьего мира», которые задекларировали вступление на «путь построения социализма», именно в силу слабости рабочего класса и преобладания мелкобуржуазных слоёв официальной идеологией стали мелкобуржуазные социализмы «с местной спецификой». Учитывая отсталость этих стран и необходимость зачастую преодолевать в них не то, что капитализм, но даже пережитки феодального строя и родоплеменных отношений, мелкобуржуазный социализм, выступающий за масштабное огосударствление экономики, там вполне можно было считать прогрессивным движением. Потребность устранить социально-экономическую отсталость диктовала проведение в таких странах национализации важнейших отраслей промышленности и банков, создание господствующего государственного сектора экономики и осуществление других социалистических мероприятий в дополнение к радикальным аграрным реформам в интересах крестьянства. Т.е. проведение бесспорно прогрессивных преобразований, которые, однако, далеко не всегда проводились грамотно и последовательно.
Советское руководство, в общем-то, совершенно правильно оказывало таким режимам всестороннюю экономическую, политическую и военную помощь, но слишком уж некритически относилось к ним, что приводило к ошибкам, к «потере» нескольких одно время союзных нам стран ещё в ту пору, когда СССР находился на пике своего могущества. А уж после того, как Советский Союз сам впал в кризис, а потом и вовсе распался, пошёл процесс быстрого превращения «социалистических» стран в совершенно несоциалистические. Во ряде случаев, например — в случае Анголы и Мозамбика, смена строя происходила формально даже без смены власти: правящие «марксистские» партии «легко и безболезненно» отказывались от марксизма, принимая «удобные» для удержания власти идеологические платформы.
Крах всех этих африканских и прочих социализмов был обусловлен не только прекращением советского влияния и советской помощи, но прежде всего и именно мелкобуржуазной сутью правивших там партий, эклектизмом и теоретической беспомощностью их программ, в которых научно обоснованные положения подменялись «национальной спецификой», поиском «особого пути развития», а то и откровенной утопией. Гамаль Абдель Насер в Египте провалился с идеей единства арабских народов (панарабизм) — очень быстро выявилось, что арабы не способны объединиться даже для противостояния Израилю, в котором арабы потерпели крах.
Муаммар Каддафи, победив под антиимпериалистическими лозунгами в богатой нефтью, но раздираемой межплеменными и межклановыми «трениями» стране, принялся искать некий «третий путь», антагонистичный и капитализму, и коммунизму, — сформулированный в его известной «Зелёной книге». В теории получилась, опять же, эклектическая смесь марксизма, анархизма, ислама и ещё бог весть чего, а на практике — авантюризм во внешней политике. Достигнутый одно время благодаря исключительно низкой по себестоимости нефти очень высокий уровень жизни не был подкреплён, несмотря на прилагавшиеся усилия, созданием современной обрабатывающей промышленности. А наложенные на Ливию санкции подтолкнули полковника к грубой ошибке: искать сотрудничества с Западом, идти ему на уступки, допускать в страну иностранный капитал. Т.е. фактически идти на отказ от социализма. В итоге социализм и был задавлен эгоизмом племенной знати, решившей при поддержке Запада прибрать под свой контроль нефтяные промыслы и использовать сие богатство сугубо для личного обогащения.
Росту мелкобуржуазного социализма в таких формах, как троцкизм и маоизм, способствовали также и процессы в СССР после смерти И. В. Сталина — впадение в догматизм и начётничество, утрата боевитости и склонение к уступкам Западу под предлогом «мирного сосуществования» и «разрядки». Многие революционеры, включая, например, Че Гевару, всё более разочаровывались в советском социализме; усиливалась ориентация на «революционный» Китай, поставивший себя против «обуржуазившегося» СССР. «Ортодоксальный» марксизм, ассоциировавшийся с выхолощенным «марксизмом» советского образца, был поставлен под сомнение, как и гегемония пролетариата в революционном движении. Появились теории о том, что рабочий класс утратил революционность, которая якобы отныне перешла к «новым революционным классам» — к крестьянству, студенчеству, да вплоть до люмпенов!
В Европе эта «волна» достигла кульминации во время «студенческой революции» в Париже 1968 года, которая представляла собой бунт нигилистической молодёжи, оторванной от рабочего класса и не выдвинувшей никакой внятной созидательной программы. Показательно, что некоторые вожаки того «бунта ради бунта» впоследствии, остепенившись, превратились в благопристойных либералов.
В странах «третьего мира» апофеозом мелкобуржуазного радикализма стало правление «красных кхмеров» в Кампучии (1975-1979), отменивших торговлю и деньги, введших уравниловку, уничтожавших интеллигенцию и города, как оплоты «буржуазного образа жизни», и проводивших сумасбродные эксперименты по «скачкообразному» повышению производительности труда в сельском хозяйстве безо всякого использования машинной техники. А ведь известно, что Салот Сар, принявший после прихода к власти имя Пол Пот, был человеком интеллигентным, с мягкими манерами; он получил прекрасное образование (в Сорбонне), был начитан, знаком как с классической европейской мыслью (Жан-Жак Руссо), так и с трудами марксистов. Как же так получилось, что он превратился в кровожадного тирана? Очевидно, на его формирование повлияли и происхождение из семьи зажиточного крестьянина, и крайняя отсталость его страны, и националистические предрассудки (исторически обусловленная ненависть кхмеров к вьетнамцам, подвергшихся в полпотовской Кампучии геноциду), и некритическое восприятие произведшей на Пол Пота сильное впечатление «культурной революции» в Китае. Да, вдобавок, приходу во власть «красных кхмеров» поспособствовала путанная политика короля-«социалиста» Сианука, тоже придумавшего «королевский, кхмерский, буддистский социализм» и колебавшегося между ориентацией на соцлагерь и на ультраправых генералов, — это привело к диктатуре генерала Лон Нола, коего и сверг Пол Пот...
Буржуазный социализм Маркс и Энгельс определили как консервативный социализм, призванный «социалистической» демагогией и болтовнёй о совпадении интересов буржуазии и рабочих запутывать трудящиеся массы, мешая их борьбе против капитализма и, таким образом, оберегая всевластие капитала. «Социализм буржуазии заключается как раз в утверждении, что буржуа являются буржуа, - в интересах рабочего класса» [«Манифест», ч. 3].
В наше время и на нашем постсоветском пространстве — опять же, не на Украине, где всё связанное в СССР ныне предаётся тотальной анафеме, а в России, — буржуазный социализм проявляется в усилившихся попытках приспособить достижения советского социализма к потребностям буржуазии. Просто достижения социализма в СССР оказались настолько живучими и эффективными, и о них настолько крепка память народная, что не сумевшая уничтожить и вытравить их буржуазия решила взять их к себе на службу. «Всё лучшее возвращается», начиная от машинно-тракторных станций (МТС) и заканчивая значками ГТО! И создаётся видимость — приводящая в неописуемый ужас «демократов» и либералов, — будто происходит восстановление социализма и (это просто кошмар!) возрождение СССР. Хотя на деле, конечно же, происходит всего лишь лёгкая поверхностная побелка давшего основательные трещины капиталистического здания, налепливание на него привлекательной советской символики в расчёте на очередной обман населения.
В России возникает интереснейший феномен, который я бы определил как «буржуазный сталинизм». После четверти века сплошного «охаивания» и провала «десталинизации» стало культивироваться уважительное отношение к фигуре советского вождя. Его заслуги признаются. Путин даже дал добро на возвращение Волгограду имени «Сталинград». При этом «патриота и государственника» Сталина всячески противопоставляют «разрушителю Отечества», «русофобу» и «фанатику мировой революции» Ленину. Прозрачно намекают на то, что Сталин «не был догматиком», подразумевая под этим, что он, дескать, вообще не был марксистом, «реалистично» смотрел на вещи и лишь использовал марксистскую фразеологию, дабы не шокировать массы и партийное руководство отходом от официальной идеологии. В общем, налицо стремление нынешней российской буржуазии создать некий очищенный от марксизма и коммунизма «сталинизм», чтобы авторитетом Сталина обосновывать свои претензии на восстановление статуса сверхдержавы, которой, собственно говоря, Россия (СССР) сделалась именно при Сталине (и при социализме!). И которой Россия перестала быть, как только в ней принялись проводить капиталистические реформы.
Ещё одна разновидность немарксистских социализмом, подвергнутая критике в «Манифесте», — утопический коммунизм. После создания коммунизма научного, взявшего от утопистов всё ценное и стóящее, что у них имелось, утопический коммунизм потерял всякое значение и, по сути, отошёл в историю. Хотя он может давать рецидивы в виде, например, технократических мечтаний футурологов, которые связывают разрешение социально-экономических проблем человечества всецело с прогрессом технологий, без классовой борьбы и социальной революции. Или в виде попыток создания всякого рода «коммун», куда идут слабые индивиды, желающие пассивно отстраниться от мерзостей буржуазной цивилизации. Все эти течения не представляют ни малейшей опасности ни для капитализма, ни для марксизма, и их вполне можно попросту игнорировать.
Хуже то, что после поражения советского социализма в 1991 году самый марксизм был официально объявлен «утопией», и именно так он воспринимается большинством населения. Мы-то, конечно, понимаем, что тогда было временное поражение, что общество развивается по законам диалектики, не «по прямой», но «зигзагами», с возможными и даже неизбежными поражениями и отступлениями, и всё равно рано или поздно объективные законы развития «пробьют себе дорогу». Но объяснить это массам малообразованных, загнанных в узкие рамки повседневности, задавленных каждодневными заботами, оболваненных официальной пропагандой людей совсем непросто — в этом мы ежечасно убеждаемся.
Отсюда наступившее смятение в головах людей, многие из которых понимают или хотя бы «нутром чуют», что капитализм не прав, не имеет будущего, не способен решить проблемы человечества и принести счастья и достатка людям труда, — но... не видят ему альтернативы. Ибо коммунизм тоже якобы показал свою несостоятельность. И они либо пассивно плывут по течению, самоустраняясь от борьбы, либо голосуют за косметические реформы по улучшению капитализма, либо увлекаются всякими по форме «революционными», но по существу беспомощными движениями (типа «Освободи Уолл-Стрит!» в США).
Углубляющийся кризис капитализма это смятение и такого рода настроения, всякого рода, вообще, идейные шатания будет только усиливать, а это значит, что на повестку дня остро встаёт вопрос об усилении идеологической борьбы — борьбы за умы людей, против буржуазной и мелкобуржуазной идеологии.
cominformua.com
http://propaganda-journal.net/8845.html
|
