Чехов тоже принадлежал к той же самой части русской интеллигенции, то есть он не был достаточно туп и фанатичен, чтобы идти за волной выветрившегося народничества, он не был достаточно остер и мужественен, чтобы найти марксистские пути, он не был так пошл и зауряден, чтобы найти исход в хрюкающем обывательстве и в простом подчинении действительности. Он был настроен жгуче протестантски по отношению к своему кошмарному времени. Но дальше сходство с Чайковским и разница с ним переплетаются. Чайковский, как я уже сказал, был совершенным индивидуалистом, он жизнь мало наблюдал. Его интересовала природа так называемых вечных человеческих эмоций (любовь, надежда и т. д. ) и его собственные субъективные переживания. Чехов не такой. Чехов не является членом какой-нибудь партии, какого-нибудь коллектива, в этом смысле он — индивидуалист, но у него зоркий глаз ко всему человеческому, притом конкретно человеческому. Он великолепно подмечает все реалистические черты окружающего быта. Он дает поразительный анализ крестьянства, мелкого мещанства, интеллигенции всех типов, чиновничества и т. д. ; нет, пожалуй, ни одного класса, ни одной социальной группы, которую Чехов скорбно или юмористически не отразил бы в волшебном зеркале своего искусства.

Можно ли хоть на миг представить, что в современном безнадёжно конфликтном обществе, в этом, как говорит Гафт, террариуме единомышленников, существует личность, вызывающая у всех исключительно положительные эмоции? Совершенно очевидно, что таких персон в рыночной действительности нет и быть не может по причине именно всепроникающей зависти и, следовательно, как минимум, психоза конкурентности. Но, ежедневно воспевая конкуренцию, т.е. войну всех против всех, рыночные СМИ, как по команде, разразились хвалебными некропанегириками, как только господь забрал к себе гражданина Вульфа (некогда телеведущий).

Правда, беззастенчиво хвалить усопшего и нетрудно, и выгодно. Во-первых, сойдешь за независтливого человека, а во-вторых, безопасно, поскольку покойник уже не конкурент.

Это упокоившихся Ленина и Сталина в рыночных СМИ можно поносить, не боясь нарушить принцип: «о покойниках только хорошо», поскольку вожди пролетариата бессмертны. По той же причине в демократических средах сегодня отважно поносят Горького, злословят в адрес Маяковского, поскольку понимают, что их воздействие на умы людей, бесспорно, продолжается. Но о Вульфе, можно говорить только хорошее, так как рыночные журналисты понимают, что Вульф, действительно, умер и, причем, навсегда.