VI. Змей и царство мертвых

29. Змей-страж

Уже выше, когда мы рассматривали обряды посвящения, мы видели, как тесно эти обряды связаны с представлением о пребывании в царстве мертвых. Посвящаемый переживает смерть и, наоборот, смерть есть своего рода посвящение. Этим объясняется, что позднее, когда посвящение уже давно забыто, нисхождение в царство смерти, катабазис, есть условие героизации.

Этим же объясняется, что в представлениях о смерти поглотитель играет такую большую роль.

Водяной змей мыслился сидящим в прудах и водоемах, в реках, морях и на земле. Но эти водоемы одновременно служат входом в иное царство. Дорога в иное царство лежит через пасть змея и через воду — как сквозь воду, так, позднее — и по воде. Это приводит нас к сторожевой роли змея. Сторожевая роль водяного змея ясна. Сидя у воды или в воде, он сторожит ее. Но и горный змей связан, собственно, не с высотами, а с пещерами, потому что наряду с водоемами именно пещеры считались входом в иное царство. Поэтому змей живет и берлогах.

Мы можем наблюдать, как змей, которого мыслили себе в воде и на земле, начинает переноситься в более или менее фантастическую даль. Это перенесение связано с появлением пространственных представлений, с появлением представлений о пути умершего. Обитая первоначально в определенных прудах и озерах (так что мимо них даже боялись проходить), змей теперь от начала пути умершего переносится к концу этого пути. Перенесение это может быть двоякое: или он мысленно передвигается вниз в землю, т. е. становится существом хтоническим, или он, наоборот, переносится в небесную высь и становится существом небесным, солнечным и огненным. Хтоническая природа змея древнее, но и то и другое происходит сравнительно поздно. В общих чертах можно установить этапы поглотителя, стоящего на месте в лесу (у народов, живущих замкнуто и изолированно), поглотителя, переплывающего большие пространства (у народов, достигших более высокой ступени культуры, знающих передвижение и не живущих исключительно лесной охотой), поглотителя, находящегося под землей (примитивное земледелие), и поглотителя, находящегося на небе (развитое земледелие, государственность).

Читать далее...

III. Герой в бочке

21. Ладья-переносчик

Раньше чем продолжать анализ змея, мы должны будем остановиться и включить в наше рассмотрение еще один мотив, получающий в свете приведенных материалов некоторое освещение. Это — мотив героя в бочке, коробке или шлюпке, спущенной на воду. Мотив героя в бочке родственен мотиву героя в рыбе и происходит от него. Приведем случай из вятской сказки. "Меня поймали. Посадили в бочку, набили железные обручья, пустили по воде. Сидел я полтора года ни жив, ни мертв. Потом на мое счастье бочка остановилась у берега кверху дырой". Является волк: "Я взял, тихонько за хвост привезал и перечинным ножиком ему в задницу ткнул… И он вытасчил мою бочку и потасчил по пенью, по коренью. И бочку всю разбил, и меня еле живова домой пустил" (3В 34). В волке, пришедшем обнюхивать бочку и разбивающем ее, мы легко узнаем животных, освобождающих героя из рыбы извне. В перочинном ноже мы узнаем нож, которым рыба прорезается изнутри. В пермской сказке бочку разбивает бык (3П 57). Даже в более простых случаях мы узнаем сходство. Завистники кладут героя в шлюпку "немного погодя набежали тучи, зашумела буря, поднялись волны н понесли шлюпку неведомо куда, занесли ее далеко-далеко и выкинули на остров" (Аф. 237). Шлюпка, выкидывающая героя, напоминает нам рыбу, выхаркивающую его.

Но эти соображения внешнего сходства были бы недостаточны для установления фактического родства. Есть соображения иного порядка, заставляющие сблизить эти два мотива. Опускание в бочку мотивировано очень различно. Но есть один комплекс, в который оно входит органически. Этот комплекс состоит из предсказания о гибели царя от мальчика, опускания его на воду, из воспитания мальчика в тиши у какого-нибудь пастуха или садовника, часто с другими мальчиками, и из его воцарения. Если наша догадка верна, то пребывание в бочке соответствует пребыванию во чреве рыбы, последующее тайное воспитание совместно с другими мальчиками — периоду совместной жизни посвященных под руководством старшего, а все вместе есть условие приобретения тех способностей, которые нужны вождю, все вместе есть условие воцарения. Уже Ранк видел в бочке чрево, но обосновывает это по-фрейдистски (Rank). Бочка — действительно чрево, но не материнское, а чрево животного, дающего магическую силу.

Читать далее...

Глава VII. У огненной реки

I. Змей в сказке

1. Облик змея

В центре внимания этой главы будет стоять фигура змея. В частности, нас займет мотив змееборства. Каждому, хоть немного знакомому с материалами по змею, ясно, что это — одна из наиболее сложных и неразгаданных фигур мирового фольклора и мировой религии. Весь облик змея и его роль в сказке слагаются из ряда частностей. Каждая такая частность должна быть объяснена. Частность, однако, непонятна без целого; целое, в свою очередь, слагается из частностей. Способы изложения могут быть различны. Мы поступим следующим образом. Прежде всего мы изложим сказочный материал, дадим характеристику змея по сказке, совершенно не привлекая никакого сравнительного материала. Только после этого мы привлечем сравнительный материал, но уже в ином порядке. Мы рассмотрим сперва наиболее древние, архаические соответствия, а затем более новые и поздние.

Каким же представляет себе создатель или слушатель сказки змея? Оказывается, что змей в сказке, в подлинной народной русской сказке, никогда не описывается. Мы знаем, как выглядит змей, но знаем это не по сказкам. Если бы мы пожелали нарисовать змея только по материалам сказки, то это было бы затруднительно. Но некоторые черты внешнего облика змея все же могут быть вырисованы.

Змей прежде всего и всегда — существо многоголовое. Число голов различно, преобладают 3, 6, 9, 12 голов, но попадаются и 5 и 7. Это — основная, постоянная, непременная черта его. Все другие черты упоминаются лишь иногда, иногда они и не приводятся, так, например, не всегда говорится, что змеи — существо летучее. Он летает по воздуху: "Вдруг видят: в версте от них летит змей" (Аф. 131). "Прилетел змей, начал виться над царевною" (171). Но тем не менее крылья его почти никогда в связи с полетом не упоминаются, можно бы думать, что он витает по воздуху без крыльев. Тело его сказкой также не описывается.

Чешуйчатый ли он или гладкий или покрытый шкурой — этого мы не знаем. Когтистые лапы и длинный хвост с острием, излюбленная деталь лубочных картинок, в сказках, как правило, отсутствуют. Полет змея иногда напоминает полет яги. "Поднималась сильная буря, гром гремит, земля дрожит, дремучий лес долу преклоняется: летит трехглавый змей" (Аф. 129, вариант). Во всем афанасьевском сборнике крылья упоминаются только один раз: змей уносит царевну "на своих огненных крыльях" (131).

Читать далее...

Георгий Данелия в роли Абрадокса в фильме «Кин-дза-дза» (1986)

Уходят мастера советского киноэкрана. Несколько лет назад не стало и режиссёра Георгия Данелии (1930—2019)... И напрашивается вопрос: а почему никто не идёт им на смену, и более того, почему сами эти художники, снимавшие «под нестерпимым гнётом советской цензуры» прекрасные фильмы, настоящие шедевры, после крушения социализма и СССР не сняли почти ничего, достойного внимания? Ответ тут может быть только один: видимо, наше привычное представление о том, что шедевры создаются талантами и «гениями» в одиночку, исключительно благодаря их личным качествам, в корне неверно. Для рождения выдающихся произведений нужно и определённое состояние общества, которое самому лучшему мастеру требуется как материал для его творчества. Если такого материала нет, или он гнилой, неподходящий — никакой самый блестящий мастер, будь он хоть семи пядей во лбу, ничего не сможет вылепить. Это и комплимент всем нам — тем, кто жил ещё в СССР, или, скорее, старшим поколениям, но и весьма нелестная оценка всем нам сегодняшним.

Но поговорим о творчестве ушедшего от нас мастера. Наверное, оно не нуждается в подробном представлении. Упомяну только картину «Джентльмены удачи» (1971), где Данелия выступил сценаристом, и которая собрала 65 миллионов зрителей, и была вся разобрана народом на отдельные цитаты. И комедию «Афоня» (1977), которая получила в прокате 62 миллиона зрителей. Но особенно хотелось бы остановиться на фильме Данелии, который оказался поистине пророческим. Это, разумеется, «Кин-дза-дза» (1986).

Читать далее...

Луначарский А. В.

Шекспир. Социально–идеологическая характеристика

Часть 2

Если Шекспир хлопотал (помогал хлопотать отцу) о признании себя дворянином, то доступ к относительно очень интимной близости с блистательными молодыми вельможами того времени он получил не как в какой–то степени равный и имеющий в своих жилах голубую кровь дворянин, а именно как обворожительный поэт, как носитель очарования театра, к которому все эти молодые вельможи питали самую искреннюю страсть.

Все это; однако, создало для Шекспира совершенно особое классовое положение. Оно составляется из следующих социально–силовых линий.

Во–первых, скорбь по поводу утраченного величия феодального класса, которого сторонником, почти участником Шекспир искренне считал себя; во–вторых, восторженное и полное чувства и мысли участие в процессе вхождения наиболее живых элементов знати в новый, еще не совсем ясный по своим границам, капиталистический мир; в–третьих, горечь по поводу того, что он — Шекспир — рассматривается тем классом, скорбь и радости которого он делил, как что–то вроде лакея, даже что–то, пожалуй, худшее, чем лакей, как нечто вроде любимого и ласкаемого шута, с которым при случае не церемонились.

Постараемся несколько подробнее остановиться на каждом из этих положений, иллюстрируя их отчасти произведениями Шекспира. Само собой разумеется, что исчерпывающе развернуть это наше объяснение мы в словарной статье не можем. Это будет сделано в другом месте.

Группа аристократии, к которой примкнул Шекспир и которую исторически можно назвать группой лорда Эссекса, представляла собой не только в английском, но и в европейском масштабе нечто в высшей степени яркое. Заимствуем частично интересную характеристику, которую дает этой группе Фр. Гундольф в своей книге «Шекспир, его сущность и его произведения», I том.18

Между различным придворным обществом XVI–XVII веков — елизаветинская эпоха, из которого плодотворная фантазия молодого Шекспира должна была почерпать свой материал, которого сочленом он до некоторой степени состоял и члены которого, очень вероятно, бывали прямыми заказчиками тех или других его комедий, — было как в отношении церковном, так и в отношении государственного давления самым свободным, самым богатым неисчерпанными жизненными силами, по крайней мере со времени дней расцвета итальянского Ренессанса… Как раз в это время Англия созрела для понимания очарования южных форм и вышла из предварительной стадии ученой европейской неолатинщины во вторую стадию национального гуманизма и заботы о собственном языке. Религиозные споры хотя, конечно, и возбуждали государственную мысль островитян, тем не менее не могли разбить их единства. Они внесли только новое напряжение в их умственную жизнь, которая и без того — как во всей Европе — была насыщена борьбой принципов тирании и свободы.

Читать далее...

Луначарский А. В.

Шекспир. Социально–идеологическая характеристика

Маркс и Энгельс были чрезвычайно высокого мнения о Шекспире как поэте и драматурге.

В знаменитом, хотя и не оконченном предисловии Маркса к его сочинению «К критике политической экономии», как это всем известно, мы встречаем высокую похвалу античному искусству, которое рассматривается как вершина эстетического творчества человечества и тут же рядом с этой вершиной упоминается Шекспир.

В этом месте Маркс говорит как раз о том, что высший уровень экономического развития вовсе не всегда предполагает соответственно высокий уровень искусства. Таким образом, как античное искусство, так и Шекспир приводятся именно в доказательство того, что в некие эпохи человеческой истории какие–то причины обусловили собой необычайно высокий взлет художественного творчества несмотря на то, что эпохи эти в отношении экономической мощи человечества стояли ниже, чем эпоха развитого капитализма.¹

Но в то время как для античного искусства Маркс частью в этой же статье, частью в других своих сочинениях дает довольно полное объяснение как того обстоятельства, почему именно это искусство кажется еще и нам столь ценным, так и тех причин, которые обусловили собой это его совершенство, — для Шекспира мы этого не имеем. Однако, если пристально поискать в сочинениях Маркса и Энгельса, то можно найти кое–какие указания относительно обеих вышеупомянутых сторон оценки Шекспира, указания достаточно определительные.

Весной 1859 года Лассаль послал Марксу и Энгельсу свою драму «Франц фон Зикинген». Он сопроводил эту посылку большим письмом и даже специальным трактатом о сущности трагедии. Он просил своих друзей дать оценку его произведения.

Совершенно не сговариваясь между собой, Маркс и Энгельс дают чрезвычайно близкую по своей сущности оценку пьесы Лассаля. В соответственных письмах того и другого нашего учителя мы находим также важные замечания относительно Шекспира как образца драматургии.²

Так, в письме Маркса к Лассалю великий революционер указывает автору драмы на существенный ее недостаток с точки зрения самой ее идеи. По мнению Маркса, то обстоятельство, что Лассаль выбрал в качестве своих героев мнимореволюциоиных дворян, а не подлинно революционных крестьян тогдашней эпохи с их вождем Томасом Мюнцером, сразу же сделало драму гораздо менее значительной, чем какой она должна была быть.³

Давая таким образом чрезвычайно верное и важное указание относительно того, какие темы надо выбирать для обработки в настоящих революционных трагедиях, Маркс вместе с тем подчеркивает, что такой правильный выбор темы побудил бы Лассаля также переменить и форму драмы. Он пишет ему:

«Тебе само собой пришлось бы тогда больше шекспиризироватъ, между тем как сейчас я считаю шиллеровщину, превращение индивидов в простые рупоры духа времени, твоим крупнейшим недостатком».⁴

 

Читать далее...

Но и в том и в другом случае брак обусловливается классовым положением сторон и поэтому всегда бывает браком по расчёту. Этот брак по расчёту в обоих случаях довольно часто обращается в самую грубую проституцию — иногда обеих сторон, а гораздо чаще жены, которая отличается от обычной куртизанки только тем, что отдаёт своё тело не так, как наёмная работница свой труд, оплачиваемый поштучно, а раз навсегда продаёт его в рабство. И ко всем бракам по расчёту относятся слова Фурье:

«Как в грамматике два отрицания составляют утверждение, так и в брачной морали две проституции составляют одну добродетель»⁷⁹.

Половая любовь может стать правилом в отношениях к женщине и действительно становится им только среди угнетённых классов, следовательно, в настоящее время — в среде пролетариата, независимо от того, зарегистрированы официально эти отношения или нет. Но здесь устранены также все основы классической моногамии. Здесь нет никакой собственности, для сохранения и наследования которой как раз и были созданы моногамия и господство мужчин; здесь нет поэтому никаких побудительных поводов для установления этого господства. Более того, здесь нет и средств для этого: буржуазное право, которое охраняет это господство, существует только для имущих и для обслуживания их взаимоотношений с пролетариями; оно стоит денег и вследствие бедности рабочего не имеет никакого значения для его отношения к своей жене. Здесь решающую роль играют совсем другие личные и общественные условия. И, кроме того, с тех пор как крупная промышленность оторвала женщину от дома, отправила её на рынок труда и на фабрику, довольно часто превращая её в кормилицу семьи, в пролетарском жилище лишились всякой почвы последние остатки господства мужа, кроме разве некоторой грубости в обращении с женой, укоренившейся со времени введения моногамии. Таким образом, семья пролетария уже не моногамна в строгом смысле этого слова, даже при самой страстной любви и самой прочной верности обеих сторон и несмотря на все, какие только возможно, церковные и светские благословения.

Читать далее...

Таково было происхождение моногамии, насколько мы можем проследить его у самого цивилизованного и наиболее развитого народа древности. Она отнюдь не была плодом индивидуальной половой любви, с которой она не имела абсолютно ничего общего, так как браки по-прежнему оставались браками по расчёту. Она была первой формой семьи, в основе которой лежали не естественные, а экономические условия — именно победа частной собственности над первоначальной, стихийно сложившейся общей собственностью. Господство мужа в семье и рождение детей, которые были бы только от него и должны были наследовать его богатство, — такова была исключительная цель единобрачия, откровенно провозглашённая греками. В остальном же оно было для них бременем, обязанностью по отношению к богам, государству и собственным предкам, которую приходилось выполнять. В Афинах закон предписывал не только вступление в брак, но и выполнение мужем определённого минимума так называемых супружеских обязанностей.

Таким образом, единобрачие появляется в истории отнюдь не в качестве основанного на согласии союза между мужчиной и женщиной и ещё меньше в качестве высшей формы этого союза. Напротив. Оно появляется как порабощение одного пола другим, как провозглашение неведомого до тех пор во всей предшествующей истории противоречия между полами. В одной старой ненапечатанной рукописи 1846 г., принадлежащей Марксу и мне, я нахожу следующее:

«Первое разделение труда было между мужчиной и женщиной для производства детей»⁷³.

К этому я могу теперь добавить: первая появляющаяся в истории противоположность классов совпадает с развитием антагонизма между мужем и женой при единобрачии, и первое классовое угнетение совпадает с порабощением женского пола мужским. Единобрачие было великим историческим прогрессом, но вместе с тем оно открывает, наряду с рабством и частным богатством, ту продолжающуюся до сих пор эпоху, когда всякий прогресс в то же время означает и относительный регресс, когда благосостояние и развитие одних осуществляется ценой страданий и подавления других.

Читать далее...

Морган, проведший бо́льшую часть своей жизни среди ирокезов, которые и теперь ещё живут в штате Нью-Йорк, и усыновлённый одним из их племён (племенем сенека), обнаружил, что у них существовала система родства, которая находилась в противоречии с их действительными семейными отношениями. У них господствовало то легко расторжимое обеими сторонами единобрачие, которое Морган обозначает как «парную семью». Потомство такой супружеской пары было поэтому всем известно и общепризнано: не могло быть сомнения относительно того, к кому следует применять обозначения отец, мать, сын, дочь, брат, сестра. Но фактическое употребление этих выражений противоречит этому. Ирокез называет своими сыновьями и дочерьми не только своих собственных детей, но и детей своих братьев, а они называют его отцом. Детей же своих сестёр он называет своими племянниками и племянницами, а они его — дядей. Наоборот, ирокезка называет детей своих сестёр, как и своих собственных детей, своими сыновьями и дочерьми, а те называют её матерью. Детей же своих братьев она называет своими племянниками и племянницами, а сама является для них тёткой. Точно так же дети братьев, как и дети сестёр, называют друг друга братьями и сёстрами. Напротив, дети женщины и дети её брата называют друг друга двоюродными братьями и двоюродными сёстрами. И это — не просто не имеющие значения названия, а выражения фактически существующих взглядов на близость и дальность, одинаковость и неодинаковость кровного родства, и эти взгляды служат основой вполне разработанной системы родства, которая в состоянии выразить несколько сот различных родственных отношений отдельного индивида. Более того: эта система действует в полную силу не только у всех американских индейцев (до сих пор не обнаружено ни одного исключения), но применяется также почти в неизменённом виде у древнейших обитателей Индии, дравидских племён Декана и племён гаура в Индостане.

Читать далее...

Морган был первый, кто со знанием дела попытался внести в предысторию человечества определённую систему, и до тех пор, пока значительное расширение материала не заставит внести изменения, предложенная им периодизация несомненно останется в силе.

Из трёх главных эпох — дикости, варварства, цивилизации — его, само собой разумеется, занимают только две первые и переход к третьей. Каждую из этих двух эпох он подразделяет на низшую, среднюю и высшую ступень сообразно с прогрессом в производстве средств к жизни, потому что, говорит он,

«искусность в этом производстве имеет решающее значение для степени человеческого превосходства и господства над природой; из всех живых существ только человеку удалось добиться почти неограниченного господства над производством продуктов питания. Все великие эпохи человеческого прогресса более или менее прямо совпадают с эпохами расширения источников существования»¹⁸.

Наряду с этим происходит развитие семьи, но оно не даёт таких характерных признаков для разграничения периодов.

 

1. Дикость

1. Низшая ступень.

Детство человеческого рода. Люди находились ещё в местах своего первоначального пребывания, в тропических или субтропических лесах. Они жили, по крайней мере частью, на деревьях; только этим и можно объяснить их существование среди крупных хищных зверей. Пищей служили им плоды, орехи, коренья; главное достижение этого периода — возникновение членораздельной речи. Из всех народов, ставших известными в исторический период, уже ни один не находился в этом первобытном состоянии. И хотя оно длилось, вероятно, много тысячелетий, доказать его существование на основании прямых свидетельств мы не можем; но, признав происхождение человека из царства животных, необходимо допустить такое переходное состояние.

2. Средняя ступень.

Начинается с введения рыбной пищи (куда мы относим также раков, моллюсков и других водяных животных) и с применения огня. То и другое взаимно связано, так как рыбная пища делается вполне пригодной к употреблению лишь благодаря огню.

Читать далее...

«ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕМЬИ, ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ И ГОСУДАРСТВА» — произведение Ф. Энгельса, написанное им в 1884 г. Опираясь на материал книги Моргана «Древнее общество», а также на другие новейшие данные науки о первобытном обществе, Энгельс исследует основные исторические черты общественного строя в древности. 

Вначале Энгельс показывает, как изменялись формы брака и семьи в связи с экономическим прогрессом общества, который был связан с ростом производства. Далее Энгельс анализирует процесс разложения первобытного родового строя (на примере трех народов — греков, римлян и германцев) и выявляет экономические причины этого разложения. В эпоху родового строя не существует еще ни частной собственности, ни классов, ни государства, но рост производительности труда и разделение труда приводят к возникновению обмена, частной собственности, к разрушению родового строя и к образованию классов. 

Возникновение классовых противоречий вызвало к жизни государство как орудие защиты интересов господствующего класса, как машину для удержания в подчинении классов эксплуатируемых, угнетенных. 

«Так как государство, — пишет Энгельс,— возникло из потребности держать в узде противоположность классов; так как оно в то же время возникло в самих столкновениях этих классов, то оно, по общему правилу, является государством самого могущественного, экономически господствующего класса, который при помощи государства становится также политически господствующим классом и приобретает таким образом новые средства для подавления и эксплуатации угнетенного класса». 

Книга Энгельса замечательна по своему теоретическому богатству. Она нанесла удар по различным буржуазным теориям. Она показала: 

• 1) что частная собственность, классы и государство не всегда существовали, а возникли на определенной ступени экономического развития; 
• 2) что государство в руках эксплуататорских классов всегда является лишь орудием насилия и угнетения широких масс народа; 
• 3) что «классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство» ( Энгельс). 

Таков общий, завершающий вывод книги Энгельса. Книга Энгельса заполнила существовавший до того времени пробел в марксистском освещении первобытного общества и служит до настоящего времени важным пособием для изучения исторического материализма. 

Однако в своей книге Энгельс воспроизводит моргановскую схему деления общества на ступени — дикость, варварство и цивилизацию,— которая не соответствует понятиям исторического материализма. Кроме того, в предисловии к книге Энгельс допустил существенную ошибку, указав, что общественные учреждения людей определяются двумя видами производства: развитием труда и развитием семьи. 

Но семья, народонаселение, будучи одним из условий материальной жизни общества, сами зависят от способа производства и не могут «являться главной силой развития общества, определяющей характер общественного строя, физиономию общества» ( Сталин).

Читать далее...

Понять — значит выразить в понятиях

СЕМЬЯ

— исторически изменяющаяся форма организации совместной жизни людей обоего пола. 

Все изменения, происходившие на протяжении истории человечества в характере взаимоотношений полов, брака и в форме семьи, были обусловлены изменениями общественно-экономических укладов и характером общественных взаимоотношений в целом. 

В глубокой древности, в самом начале общественной истории человечества половые взаимоотношения людей носили беспорядочный характер. Каждая женщина принадлежала любому мужчине и каждый мужчина — любой женщине. Из этого первобытного состояния развились различные формы брака и семьи. 

Энгельс в своей книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства» указывает, что на протяжении истории человечества имелись три главные формы брака. 

В период родового строя господствовал групповой брак в формах кровно-родственной семьи, семьи «пуналуа» («пуналуа» означает «близкий товарищ»). 

• В кровнородственной семье в браке находились братья и сестры. Здесь исключался лишь брак между родителями и детьми. 
• В семье «пуналуа» из взаимного полового общения уже были исключены братья и сестры. 

В этот период родство устанавливается лишь с материнской стороны. Господствует материнское право. Экономической основой этих форм семьи является первобытное домашнее хозяйство, в котором решающую роль играла женщина. 

В дальнейшем суживается круг родственников, имевших право находиться в брачных отношениях. Постепенно старые формы группового брака уступают место «парной семье». 

В «парной семье» мужчина живет с одной женщиной, но многоженство остается правом мужчины, и брачные узы могут быть легко расторгнуты. Дети принадлежат по-прежнему матери. 

Переход к скотоводству и рост богатства, растущее разделение труда вызвали появление частной собственности. Это коренное изменение в общественных отношениях означало поражение материнского права и переход власти в семье к отцу, мужчине, ставшему играть главную роль в хозяйстве. Возникает патриархальная семья. Происхождение детей ведется уже по отцовской линии. 

Позже, с разложением первобытно-общинного строя возникает моногамия (единобрачие). Моногамгая семья, основанная на частной собственности, хотя и была прогрессом, однако,как указывает Энгельс, не являлась высшей формой брака. 

Женщина превратилась в рабыню мужчины; «первое классовое угнетение совпадает с порабощением женского пола мужским» (Энгельс); в семье, как бы в миниатюре, отражались все противоречия общественного развития.

Читать далее...