Отмена крепостного права в России явилась условием, обеспечивающим утверждение капитализма. Причиной, заставившей правительство пойти на реформы, был кризис феодально-крепостнической системы. Существование крепостного права обусловливало экономическую и политическую отсталость России. Развитие промышленности, подъем сельского хозяйства были невозможны при сохранении крепостничества. Кризис феодально-крепостнической системы вызывал обострение классовых противоречий, что находило свое выражение в развитии антифеодальной идеологии, в росте крестьянского движения, особенно в 50-е годы. Поэтому вопрос о крепостном праве и его ликвидации являлся центральной проблемой общественно-идейной борьбы в первой половине XIX в. в России.
Крымская война, обнаружившая с предельной ясностью всю отсталость крепостнического государства, заставила правительство Александра II вступить на путь реформ. Большую роль играла в этом боязнь крестьянского восстания. Однако в тогдашних условиях отмена крепостного права революционным путем была невозможна. Крестьянское движение представляло собой стихийную борьбу, не освещенную никаким политическим сознанием. Других сил, способных бороться с самодержавием, не было.
Буржуазия, экономически зависимая от царизма, хотя и была заинтересована в ликвидации крепостного права, но не отличалась той решительностью, с которой в конце XVIII в. выступало третье сословие во Франции на борьбу с феодальным режимом. Российская буржуазия была не способна на революционную борьбу с самодержавием. В силу этого ее идеологи-либералы стояли на реформистских позициях. Революционные демократы, отражавшие чаяния крестьянства, были очень немногочисленны и не представляли собой какую-либо реальную силу.
Вследствие этого революционная ситуация, сложившаяся в России в конце 50-х — начале 60-х годов, не могла перерасти в революцию.
«Реформа 1861 года,— писал В. И. Ленин,— осталась только реформой в силу крайней слабости, бессознательности, распыленности тех общественных элементов, интересы которых требовали преобразования»1. Именно это обстоятельство дало возможность правительству ограбить миллионы «освобожденных» крестьян.
Крепостнический характер реформы не изменял ее буржуазного содержания. В результате создавались условия для утверждения капитализма как господствующей общественно-экономической формации. Однако сохранение в значительной степени феодально-крепостнических пережитков тормозило процесс этого развития.
Отмена крепостного права повлекла за собой ряд буржуазных реформ (введение земств, реорганизация судебной системы, финансовые преобразования, реформа в области средней и высшей школы, введение городового положения и, наконец, военные преобразования). Эти реформы, осуществлявшиеся правительством под непосредственным влиянием общественного возбуждения и «революционного натиска», а также и крестьянского движения, означали эволюцию самодержавия по пути превращения его в буржуазную монархию.
Изучение истории отмены крепостного права имеет огромное значение для понимания процесса исторического развития России в эпоху капитализма, определившего расстановку классовых сил в пореформенный период и обусловившего создание экономических и политических предпосылок для буржуазно-демократической революции.
Глава первая. Предпосылки отмены крепостного права (социально-экономическое и политическое положение России в первой половине XIX в.)
Крепостническая система организации сельского хозяйства на рубеже XVIII—XIX вв. переживала период разложения и кризиса. Производительные силы в сельском хозяйстве к этому времени достигли относительно высокого развития, показателем чего было применение машин, определенные достижения в области агрономической науки, распространение посевов новых трудоемких технических культур.
Во второй чётверти XIX в. наряду с улучшенными сельскохозяйственными орудиями — плугами, конными сеялками — получают некоторое распространение, в целом небольшое, молотилки, веялки, сортировки, соломорезки, сеялки и т. д. К середине XIX в. значительно увеличивается количество предприятий, производивших эти машины. По данным академика Н. М. Дружинина, только один завод сельскохозяйственных машин в Москве (бр. Бутеноп) продал в 1853 г. различных машин и орудий почти на 140 тыс. руб.1. Важно отметить, что наибольшее применение сельскохозяйственных машин наблюдалось в так называемом Царстве Польском и прибалтийских губерниях, т. е. там, где уже не существовало крепостного права. Даже в пореформенный период, в середине 70-х годов, по использованию сельскохозяйственных машин Польша и Прибалтика стояли на первом месте.
Наряду с некоторым прогрессом в области распространения сельскохозяйственных машин наблюдается и стремление отдельных помещиков перейти от трехполья к многополью — к так называемой плодопеременной системе. Переход этот получает распространение как в Прибалтике, так и в нечерноземных и черноземных губерниях. В итоге все шире и шире распространяются посевы кормовых трав: клевера, люцерны и др.
Одним из показателей развития сельского хозяйства являлось увеличение в помещичьих имениях посевов технических культур: свекловицы, подсолнечника, табака и др. К середине XIX в. посевы сахарной свеклы занимали большое место на Украине и в центрально-черноземных губерниях. В районах Причерноморья и на Кавказе значительно увеличиваются посевы табака, распространяется шелководство.
В крестьянском хозяйстве также имелись определенные сдвиги, хотя они и не получили здесь сколько-нибудь заметного развития. Переход к различного рода усовершенствованиям наблюдался преимущественно у государственных, а также иногда и у помещичьих крестьян, находившихся на оброке. Это находило свое выражение в некоторых улучшениях сельскохозяйственных орудий, выращивании породистого скота, посевах технических культур и т. д.
Эти новые производственные силы были несовместимы со старыми, феодальными производственными Отношениями, основанными на подневольном крепостном труде с присущей ему рутинной техникой, вследствие чего они и не могли получить сколько-нибудь значительного развития.
Центром всей экономической жизни в деревне являлось помещичье имение. Земля, принадлежавшая помещику, подразделялась на две части: собственно барскую запашку, которая обрабатывалась трудом крепостных, и крестьянскую, находившуюся в их пользовании. Соотношение этих частей определялось хозяйственными соображениями самого помещика.
Основой крепостного хозяйства являлась феодальная собственность на землю. Этот вид собственности характеризовался следующими признаками: монопольное право владения землей принадлежало лишь дворянству; непосредственный производитель, крепостной крестьянин, находившийся в личной зависимости от помещика, был прикреплен к земле, чтобы гарантировать рабочие руки феодалу. Поэтому за крепостными крестьянами закреплялся определенный надел, который отнюдь не являлся его собственностью и мог быть у него отнят помещиком. Этой системе хозяйства соответствовало низкое состояние техники, отражавшее в свою очередь низкий уровень развития производительных сил при феодализме. Крепостное хозяйство было по своему характеру натуральным, представляя собой замкнутое целое. Однако это не исключало наличия рыночных связей, имевших место на протяжении всей истории феодализма.
В первой половине XIX в. наблюдается значительный рост товарно-денежных отношений, которые в условиях начавшегося внедрения новой, капиталистической техники и частичного применения вольнонаемного труда характеризовали собой кризис феодально-крепостнической системы. «Производство хлеба помещиками на продажу, особенно развившееся в последнее время существования крепостного права,— писал В. И. Ленин,— было уже предвестником распадения старого режима»2.
Все большее вовлечение помещичьих хозяйств в орбиту рыночных отношений порождало помещичье предпринимательство, т. е. попытки расширения и рационализации своего хозяйства при сохранении крепостного права. Если в условиях натурального хозяйства помещик стремился обеспечить лишь возможность простого воспроизводства, то в период разложения феодализма он уже заинтересован в расширении своего хозяйства. Поэтому на протяжении первой половины XIX столетия наблюдается известный рост барщины и оброчных повинностей.
Формами эксплуатации крепостного труда в этот период являлись барщина и оброк, нередко переплетавшиеся между собой (смешанная повинность). Эти формы крепостной зависимости дополнялись различными натуральными сборами и другими повинностями (подводная, дорожная и т. п.).
Если в Англии и других странах Западной Европы по мере развития, а затем разложения феодальной системы происходила постепенная смена всех форм земельной ренты (отработочная, рента продуктами, денежная), то на востоке Европы (восточнее Эльбы) дело обстояло иначе. Здесь сохранились низшие формы ренты, так как процесс перехода от феодализма к капитализму в сельском хозяйстве протекал значительно медленнее.
Формы эксплуатации крепостных определялись местными хозяйственными условиями, дававшими помещику возможность получить наибольший доход либо в виде барщины, либо в виде оброка. В более развитых в промышленном отношении районах преобладал оброк в форме денежной ренты. Оброчная система создавала большие возможности для расслоения крестьянства, что означало включение его в орбиту капиталистических отношений. Однако сама по себе оброчная система отнюдь не являлась показателем капиталистического хозяйства, хотя и создавала для этого определенные предпосылки вследствие той относительной свободы, которой пользовался оброчный крестьянин по сравнению с крестьянином, находившимся на барщине. Оброк преобладал в центральных промышленных нечерноземных губерниях3, барщина — в непромышленных районах черноземных и нечерноземных губерний4. В Белоруссии, Литве и на Украине господствовала почти исключительно барщина.
Усиление эксплуатации крепостного крестьянства в условиях роста товарно-денежных отношений находило свое выражение в увеличении помещичьей запашки за счет залежей и пустошей, а также за счет уменьшения крестьянского надела. Последнее особенно характерно для западных и юго-западных губерний. В некоторых, впрочем редких, случаях это приводило к полному обезземеливанию крестьян и переводу их на так называемую месячину. Крестьянин лишался средств производства, и ему ежемесячно выдавался помещиком скудный паек. «Месячники» обрабатывали землю помещичьим инвентарем. Перевод крепостных крестьян на месячину отнюдь не означал превращения их в своеобразных наемных рабочих, напротив, «месячники» фактически становились в положение, близкое рабам»5.
Рост помещичьей запашки приводил, естественно, к увеличению количества барщинных дней, а также к интенсификации барщины, т. е. к установлению определенной урочной системы. Однако это не могло дать ощутимых результатов. Расширение помещичьей запашки за счет крестьянских наделов и увеличение количества барщинных дней не только ухудшали материальное положение крестьянина, но и оказывали влияние на состояние принадлежащего ему рабочего скота и инвентаря, необходимых для обработки как своего надела, так и земли помещика. «...Если в чужих краях,— писал в 40-х годах известный крепостник агроном Вилькинс,— успешный ход сельского хозяйства преимущественно зависит от употребления наличного капитала... то у нас в России хозяйство помещика вполне и непосредственно зависит от частного хозяйства крестьян его»6. С ухудшением положения крестьянства ухудшалось и качество обработки помещичьей земли.
Увеличение оброка порой превышало рост крестьянских доходов. Большинство помещиков вело свое хозяйство по старинке, увеличивая доходы не за счет улучшения ведения хозяйства, а за счет усиления эксплуатации крепостных. Стремление же части помещиков перейти к иным, более рациональным методам ведения хозяйства в условиях крепостного труда не могло иметь большого успеха. Проведение тех или иных агрикультурных мероприятий: переход к многополью, введение сельскохозяйственных машин, посевы ряда технических культур, улучшение породы скота — все это находилось в полном противоречии с малопроизводительным подневольным трудом. Наличие дарового крепостного труда не стимулировало внедрения машин. «...Если весь хлеб обмолотится с осени,— писал один из тамбовских помещиков, то что же будут делать крестьяне и их жены зимой? Молотильная машина стоит денег, требует ремонта и содержания лошадей, а работа крестьян ничего не стоит»7.!
Именно в силу этого уже в начале XIX в. ряд помещиков ставит в печати вопрос о переходе к вольнонаемному труду.
В 1808 г. появилось сочинение польского помещика Стройновского «Об условиях помещиков с крестьянами», переведенное в 1809 г. на русский язык. В этой работе автор ставил вопрос о личном, но безземельном освобождении крестьян, чтобы впоследствии можно было заключить с ними договор об обработке земли на основе вольного найма. «Помещики,— писал автор,— рано или поздно узнают надобность увольнять крестьян от крепостного и рабского состояния с тем, чтобы делать с ними добровольные договоры о земле»8.
Объективный смысл подобных проектов означал стремление помещиков при сохранении собственности на землю изменить систему ведения своего хозяйства, приспособив ее к новым условиям.
По мере углубления кризиса вопрос о преимуществах вольнонаемного труда становится в центре внимания передовой русской общественности. В 1847 г. в «Земледельческой газете» была помещена статья рязанского помещика А. И. Кошелева «Добрая воля спорее неволи»9, в которой разбирается вопрос о преимуществах вольнонаемного труда! «Взглянем на барщинскую работу,— писал Кошелев.— Придет крестьянин сколь возможно позже, осматривается и оглядывается сколько возможно чаще и дольше, а работает сколь возможно меньше,— ему не дело делать, а день убить... С этой работой сравните теперь работу артельную, даже работу у хорошего подрядчика. Здесь все горит; материалов не наготовишься; времени проработают они менее барщинского крестьянина, отдохнут они более его; но наделают они вдвое, втрое. Отчего?— Охота пуще неволи»10.
По данным известного экономиста А. Заблоцкого-Десятовского, приводимым в записке «О крепостном состоянии в России» (1841), барщина для помещика была явно невыгодна. Так, например, по свидетельствам помещиков Тульской губернии, крепостной крестьянин стоил помещику 144 руб. в год (считая цену предоставлявшейся крепостному землй по существовавшей тогда арендной плате), а найм работника на год обходился 50 руб. плюс 35 руб. издержек на содержание рабочего скота, амортизацию сельскохозяйственного инвентаря и т. д. Таким образом, найм вольнонаемного рабочего обходился в 85 руб., а стоимость крепостного в 144 руб.11
Несмотря на существование крепостного права, вольнонаемный труд в середине XIX в. все же распространяется. Стремление к повышению доходности своих хозяйств заставляло помещиков переходить к рациональным формам земледелия, требовавшим более тщательной обработки земли, что неразрывно было связано с применением вольнонаемного труда.
Ю. Ф. Самарин в своих «Замечаниях об инвентарях, введенных в 1847 и 1848 гг. в помещичьих имениях Киевской, Волынской и Подольской губерниях...», указывал, что «...возделывание свекловицы вызвало огромное требование вольного труда, возвысило его ценность и приучило помещиков уважать его. Прежде,— продолжал он, — нанять чужого, беглого крестьянина почиталось делом бесчестным, теперь все делают это по необходимости, и никто не жалуется. Помещики, возделывающие свекловицу, зазывают баб из соседних деревень; они приходят тысячами и договариваются о цене. Другие отбивают их обещанием высшей платы; начинается торг, но о крепостном праве и помину нет. Потребность вольного труда так велика, стремление рабочих сил к нему так неудержимо, что притязания, основанные на букве устарелого закона, как бы умолкли»12.
Отдельные помещики разрешали эту потребность в вольнонаемном труде довольно своеобразно: переводили своих крестьян с барщины на оброк, а затем нанимали их же для обработки своей земли как вольнонаемных рабочих. В других случаях помещики изыскивали новые виды барщины, более эффективные в экономическом отношении. Так, в 30-е годы возникает вид барщины "брат на брата", когда одна часть семьи крепостного. (одно тягло) работала постоянно на себя, а другая — на помещика. Таким образом часть крепостных превращалась в постоянных рабочих.
Большое значение для развития капиталистических отношений в сельском хозяйстве имело торговое земледелие, которое проявлялось в специализации земледелия. Связанная с определенным уровнем развития производительных сил, специализация земледелия настоятельно требовала утверждения новых производственных отношений, углубляя тем самым кризис крепостнической системы. В первой половине XIX в. центрально-черноземные, а также южные губернии (Екатеринославская, Херсонская, Таврическая) специализируются на производстве зерновых культур, северо-западные (Псковская, частью Тверская, Смоленская) становятся районами торгового льноводства. Только из Псковской губернии было вывезено по железной дороге в 1860—1861 гг. 255,9 тыс. пудов льна13.
В юго-западных губерниях, как уже указывалось, увеличиваются посевы сахарной свеклы. На юге России наряду с зерновым хозяйством развивается тонкорунное овцеводство. Если в 1806 г. на всей Украине имелось всего лишь 9 тыс. тонкорунных овец14, то в 1837 г. только в двух губерниях — Екатеринославской и Херсонской,— по данным, приводимым А. Скальковским, их насчитывалось 1 248 190 голов15. К середине века количество овец по Украине составляло уже 3 700 тыс. голов16. У отдельных владельцев отары овец достигали 75—100 тыс. голов.
Все это свидетельствовало о большом проникновении капиталистических отношений в сельское хозяйство.
Анализируя состояние сельского хозяйства в первой половине XIX в . мы можем сделать следующие выводы.
Новые производительные силы в сельском хозяйстве не могли получить в первой йоловине XIX столетия сколько-нибудь большого развития в силу господства феодально-крепостнических отношений. Окончательное утверждение новых производственных отношений было невозможно в условиях сохранения крепостнических форм хозяйства, являвшихся непреодолимой преградой всякого прогресса. Однако необходимо сказать, что широко распространенное в нашей литературе утверждение об упадке и деградации общего уровня сельскохозяйственного производства накануне реформы лишено каких-либо серьезных оснований. Исследования последних лет опровергают это положение17.
Крестьянство России делилось на три основные группы: помещичьи, государственные и удельные. К середине XIX в. общее количество помещичьих крестьян в Европейской России, по данным X ревизии, равнялось 10 694 445 ревизским душам, или 21 976 232 душам обоего пола18. Численность крепостных крестьян по отдельным губерниям была далеко не одинакова. Наибольшее количество их сосредоточивалось в 12 центральных нечерноземных губерниях — 28,5%, второе место занимали 7 центральных черноземных губерний — 22,5%, наконец, третье место занимала Украина—17,8%. В остальных районах помещичьих крестьян было значительно меньше. Так, в трех поволжских губерниях находилось лишь 6% общего числа помещичьих крестьян, в так называемых новороссийских—3,2%, в северных приуральских — 1,9%.
Помещичьи крестьяне подразделялись на две группы: собственно крестьян, занимавшихся сельским хозяйством на помещичьей земле, и дворовых, лишенных всяких средств производства и удовлетворявших личные потребности помещика. Количество дворовых равнялось 1 467 378 душам обоего пола, что составляло 7,2% к общему числу помещичьих крестьян.
По формам эксплуатации помещичьи крестьяне подразделялись на барщинных и оброчных. Накануне отмены крепостного права 71,7% крестьян состояли на барщине. Значительная часть крестьян несла смешанную повинность, отбывая барщину и внося оброк. По 23 великорусским губерниям количество таких крестьян составляло 16,54%. Барщина преобладала, как уже говорилось, преимущественно в черноземных губерниях. Так, на Украине крестьяне, отбывавшие барщину, составляли на Правобережье 97,4%). на Левобережье — 99,3%), в так называемых новороссийских степных губерниях — 99,9%), в Курской, Пензенской, Тамбовской, Воронежской, Орловской, Тульской и Рязанской губерниях — 71,2%).
Наоборот, в нечерноземных промышленных губерниях основной формой эксплуатации являлся оброк. По 13 центральным нечерноземным губерниям на оброке состояло 47,23% крестьян, на смешанной повинности — 22,49%) и на барщине — 30,29%19.
В наиболее тяжелом положении находились барщинные крестьяне. Работа на барщине, требовавшая повседневного общения крестьянства с представителями помещичьей власти, влекла за собой мелочную регламентацию всей жизни крепостного, что приводило к насилию и произволу над личностью. На протяжении первой половины XIX в. в связи с развитием товарно-денежных отношений наблюдается рост помещичьей запашки за счет освоения новых земель и сокращения крестьянских наделов. Естественно, что это влекло за собой увеличение барщины...
В наиболее плодородных губерниях, где преобладала барщинная система, обеспеченность крестьян землей была наименьшей. Это и являлось большей частью результатом увеличения барской запашки на протяжении первой половины XIX в. Как указывал в своих записках А. И. Кошелев, господские земли удвоились и утроились21.
Одновременно с ростом барской запашки нередко увеличивалось и количество барщинных дней. Как правило, барщина составляла 3—4 дня в неделю, а в отдельных случаях и больше. Помимо этого, помещики вводили так называемые урочные положения, по которым для крестьян устанавливались порой невыполнимые нормы и крепостные вынуждены были работать больше положенного времени. Так, например, в имении графов Шуваловых в Пензенской губернии эти нормы были таковы, что крестьянам для выполнения их приходилось затрачивать по два-три дня сверх положенной работы в неделю22.
Даже в тех имениях, где сохранялась трехдневная барщина, крестьяне все же работали больше времени вследствие существования целого ряда дополнительных повинностей, так называемых сгонных дней, летних дней и т. д. Нередко в период сева, сенокоса или уборки урожая крестьяне работали даже по шесть дней в неделю. Переработанные же дни помещики компенсировали крестьянам после окончания полевых работ. Вместе с тем барщина не освобождала крестьян н от оброка, существовавшего как в денежной, так и в натуральной форме.
Подневольный труд крепостных крестьян был крайне непроизводителен. Стремление помещиков увеличить его производительность сопровождалось различного рода издевательствами и истязаниями крестьян. Так, некоторые помещики, направляя своих крестьян на работу, надевали им на шею рогатки, чтобы они не могли ложиться. Бывали случаи, когда помещики, чтобы принудить крестьян скорее закончить господскую работу на жнитве, несмотря на зной, не разрешали им пить воду. За малейший проступок подвергали беспощадной порке23.
Характеризуя положение крепостных крестьян на Украине, Ю. Ф. Самарин писал: «Там господствует самое ужасное сочетание бесчувственности и беспорядочности в помещичьем хозяйстве. Требования помещиков непомерны; средства истязания развратили народ и сделали его бесчувственным. В имении, которым управляет Т., ежедневно секли от 40 до 60 баб, в том числе и беременных:»24.
Боязнь крестьянского восстания заставляла правительство обращать внимание на положение крепостных и порой даже преследовать помещиков, истязавших своих крестьян.
Особенно тяжело жилось крестьянам, выполнявшим барщину на вотчинных мануфактурах. Нередко помещики переводили таких крестьян на месячину, заставляя их непрерывно работать на мануфактуре. «На некоторых помещичьих фабриках,— писал Заблоцкий-Десятовский,— работают месячники, без всякой заработной платы, сверх того, им задаются уроки, за неисполнением коих следует взыскание:»25.
В несколько лучшем положении, нежели барщинные, находились оброчные крестьяне. Хотя в правовом отношении они ничем не отличались от барщинных, однако в меньшей степени испытывали на себе повседневный произвол помещика, так как отношения их к владельцу в значительной мере определялись взносом определенной денежной суммы.
В оброчных имениях помещики либо вовсе не занимались сельским хозяйством, либо вели его в незначительных размерах (там, где наряду с оброком крестьяне обязаны были выполнять также барщину). В силу этого крестьянские наделы, как правило, в оброчных имениях были выше, чем в барщинных. Величина оброка большей частью не зависела от размеров земельного надела, а определялась доходами крестьян от различных кустарных промыслов илн торгово-промышленной деятельности.
На протяжении первой половины XIX в. размеры оброка непрерывно увеличиваются. Так, средний душевой оброк в конце XVIII в. равнялся 5 руб.26. Для середины XIX в. по материалам Редакционных комиссий средние оброки по 24 губерниям составляли с тягла от 12 руб. 05 коп. (Олонецкая) до 27 руб. 56 коп. (Самарская)27.
Таким образом, размеры оброка значительно увеличились, но вместе с тем в какой-то степени возросла и доходность крестьянского хозяйства. Иногда оброк достигал значительных размеров. Например, крестьяне промышленного села Иваново Шуйского уезда Владимирской губернии вносили от 75 до 87 руб. ассигнациями с тягла28. Отдельные крепостные, занимавшиеся торговлей или промышленной деятельностью, выплачивали тысячные оброки. Например, крепостной крестьянин Нижегородской губернии Шипов, торговавший скотом, платил ежегодно помещику 5 тыс. руб. ассигнациями за себя и сына. Другой крестьянин этого же села платил 10 тыс. руб.29. Еще больший оброк платили крепостные, владевшие фабриками.
В рассматриваемый нами период, несмотря на существование крепостного права, задерживавшего процесс развития капитализма в деревне, происходила известная дифференциация крестьянства. В большей степени расслоение происходило среди оброчных крестьян, из среды которых выходили не только капиталистические предприниматели типа Саввы Морозова и крупные торговцы, но и представители сельской буржуазии — кулаки. Из-за отсутствия в дореформенный период каких-либо статистических материалов, касающихся положения крестьян, единственным источником для изучения процесса расслоения крестьянства являются вотчинные архивы. Историк Г. И. Бибиков30 на основе изучения документов вотчинного архива князей Голицыных приводит в своей статье «Расслоение крепостного крестьянства в барщинной вотчине в конце XVIII и начале XIX в.» интересные данные, характеризующие имущественное неравенство среди барщинных крестьян села Голуни Новосильского уезда Тульской губернии. В 1784 г. из 196 дворов села 84 принадлежали к «крестьянам первой статьи», 76 — к «посредственным» и 36 — к «крестьянам последней статьи», или бедным. На каждый двор первым приходилось в среднем: лошадей — 8,03, коров с телятами— 4,74, ржи (в четвертях) — 46,12; на долю вторых: лошадей — 5,58, коров с телятами — 3,10, ржи — 8,96; на долю третьих: лошадей — 2,93, коров с телятами — 1,53, ржи — 2,5531. У отдельных крестьян «первой статьи» имелись свои «покупные люди», т. е. крепостные, приобретенные на имя своего помещика.
Процесс расслоения крестьянства можно проследить и на основе распределения земли, приобретавшейся крестьянами на имя своего помещика. Так, например, в имении князя Юсупова (в селе Безводном Нижегородской губернии) величина покупных участков колебалась от 1/4 до 12 десятин, в Тверском имении П. И. Сназина-Тормасова — от 1/4 до 42 десятин, в Смоленском имении И. Д. Орлова — от 1/2 до 43 десятин и, наконец, в Псковском имении князя Юсупова — от 2 1/2 до 325 десятин32. Вместе с тем дифференциация крестьян в «великороссийских» губерниях протекала в целом очень медленно. В некоторых имениях она почти не прослеживается. По данным Н. А. Богородицкой, анализировавшей подворные описи 931 крестьянского двора Симбелеевской вотчины гр. Орловых-Давыдовых за сорок лет, никаких серьезных изменений в расслоении крестьян не произошло33. Необходимо отметить, что помещики, исходя из своих собственных выгод, всячески стремились задержать процесс расслоения деревни (обедневший крестьянин, лишенный рабочего скота и других средств производства, не мог служить объектом эксплуатации помещика). Так, в Смоленской губернии в имениях Барышниковых был широко распространен институт «дольников» и «приемышей». Дабы предотвратить разорение отдельных групп крестьянства, к обедневшим дворам присоединяли семьи, выведенные из зажиточных дворов с долей хозяйства последних. Бедняцкий двор, таким образом, получал экономическую поддержку и мог не только сводить концы с концами, но и своевременно уплачивать повинности.
В свою очередь «приемышами» являлись совершенно разорившиеся крестьяне, принимавшиеся в состав зажиточного двора34. В других случаях помещики поступали иначе. Так, князь Голицын на основе принципа круговой поруки взыскивал оброчные платежи крестьян «последнего состояния», т. е. бедняков, с крестьян «первого состояния» и «второго состояния». Давая указание приказчику Калетеевской вотчины Владимирской губернии и уезда 10 февраля 1826 г., он писал: «Состоящую оброчную недоимку разных годов на крестьян одиноких и последнего состояния... при будущем расположении оброка разложить на всех крестьян по части, какая будет причитаться по состоянию каждого на душу»35. Более того, стремясь обеспечить платежеспособность всех крестьян, Голицын отдает распоряжение выдавать дочерей зажиточных крестьян замуж за сыновей бедняков. В одном из его писем приказчику есть указание местному священнику склонять «...добрыми его советами противящихся первостатейных крестьян к выдаче дочерей своих за несостоятельных и одиноких крестьян в замужество»36. При этом он указывал, что в случае если крестьяне будут противиться, то он вынужден будет «...принять меры другие, и девок, которые избегают замужества, прикажу отправить для выдачи в другие вотчины или перевести их для работы в Новосильскую вотчину, село Голунь на суконную фабрику»37.
Если в так называемых великороссийских губерниях расслоение крестьянства, помимо других причин, в известной мере задерживалось из-за наличия общинного землепользования с уравнительным распределением земли по ревизским душам, то на Украине, в Белоруссии и Литве, наоборот, форма землепользования была другой. В этих районах не только отсутствовала община и существовала подворно-участковая форма землепользования, но и само наделение крестьян землей производилось в зависимости от наличия рабочего скота, т. е. от степени материального благополучия крестьянства. Так, на Украине крестьяне подразделялись на пять разрядов: тягловых, полутягловых, пеших, огородников (халупников) и бобылей (кутников).
К тягловым относились крестьяне, владевшие не менее чем одной парой рабочего скота (в свою очередь обеспеченность землей этого разряда была также различной, так как хозяйства, владевшие несколькими парами рабочего скота, получали соответственно этому больший земельный надел). Полутягловые хозяйства владели одной лошадью или волом. Пешие, не имевшие рабочего скота, наделялись меньшим количеством земли. Огородники, или халупники, полевых наделов не получали и владели лишь усадьбой. Бобыли, или кутники, не имели никакой собственности и являлись в полном смысле батраками, работавшими как у помещиков, так и у тягловых крестьян. Наибольшими по численности из указанных разрядов были пешие, процент которых по отношению ко всему крестьянству составлял более 50.
Подобное неравномерное наделение землей, казалось бы, создавало условия для более быстрой дифференциации крестьянства. Однако и здесь процесс расслоения протекал медленно.
Жестокая эксплуатация крестьян обусловливала нищенский уровень их жизни. Крестьянское хозяйство приходило в упадок, урожаи были крайне мизерны, вследствие чего массовые голодовки и нищета считались нормальными явлениями. Например, положение крестьян в Белоруссии в начале 50-х годов было настолько тяжелым, что Николай I на рапорте виленского генерал-губернатора Игнатьева наложил следующую резолюцию: «В комитет министров, с тем, чтобы все гг. министры прочли и убедились, в каком страшном положении сии губернии находятся, и что одними законными мерами край сей не только никогда не подымется, но окончательно пропадет...»40. Подобное утверждение Николая I с достаточной убедительностью свидетельствует о бедственном положении белорусского крестьянства.
Несмотря на то что юридически обеспечение крестьян продовольствием в голодные годы возлагалось на помещиков, последние обычно уклонялись от этого либо вместо муки снабжали крестьян лебедой, желудями и другими суррогатами. Один помещик Саратовской губернии, по свидетельству автора «Записок сельского священника», в неурожайный 1848 г. выдавал своим крестьянам «...по 30 фунтов лебеды и по 10 ржаной муки на человека в месяц... Возьмешь, бывало, такой хлеб на руку, а он разваливается на все стороны. Я давал его на пробу своим свиньям и они только понюхают, и ни одна не дотрагивалась. Весною, зато, открылась между этими несчастными крестьянами страшная цинготная болезнь и народу померло множество»41.
Каково же было правовое положение крепостных?
Помещикам предоставлялось право продажи и покупки крепостных как с землей, так и без земли, причем в этих случаях нередко разлучались семьи. Продажа крепостных представляла собой самую настоящую работорговлю. Крестьян продавали, как вещь, на ярмарках и базарах, продавали за долги помещиков при описи их имущества.
Крестьяне не обладали правом собственности как в отношении недвижимого, так и движимого имущества. Недвижимую собственность крепостные могли приобретать только на имя своего помещика (незадолго до реформы, в 1848 г., крестьянам было разрешено приобретать недвижимую собственность на свое имя, но и то лишь с согласия помещика). Помещик имел право переселять своих крестьян, лишать их земли, переводя в дворовые или на месячину. Право суда над крепостными также принадлежало помещикам, которые могли применять к ним следующие наказания: 1) сечение розгами до 40 ударов, палками до 15 ударов, 2) арест до 2 месяцев, 3) заключение в смирительном и рабочем доме до 3 месяцев, 4) заключение в исправительных арестантских ротах гражданского ведомства до 6 месяцев42. По закону 1822 г. помещикам было вновь предоставлено право ссылки своих крепостных в Сибирь.
Крестьяне были лишены права жаловаться на своего владельца. По закону 1767 г. крепостные за такую жалобу подвергались наказанию кнутом и ссылке в каторжные работы. По Уложению о наказаниях 1845 г. за подачу жалобы на помещика полагалось 50 ударов розог43. Правительство, оберегая права дворянства, рассматривало возмущение крепостных против их владельцев как восстание против государственной власти. Все это обусловливало разнузданный произвол помещиков и приводило к самым утонченным издевательствам и истязаниям крепостных крестьян. Одной из форм такого произвола помещиков являлись различного рода наказания. К числу их надо отнести приковывание крестьян к стене, к цепному стулу, заключение в железные рогатки. Так, например, помещики Польские посадили одну из дворовых девушек на цепь, к которой был прикреплен обрубок дерева, весивший 30 фунтов. С этим так называемым цепным стулом ее продержали четыре недели, в продолжение которых она должна была прясть нитки, получая для питания хлеб и воду. Эти же помещики употребляли в виде наказания заковывание в железную рогатку весом 8 фунтов. В таком положении крепостные находились по нескольку недель44. Были случаи, когда помещик приковывал крестьян к цепи на несколько лет. Херсонский помещик Карцов держал некоторых из своих крестьян прикованными к цепи в продолжение 4 лет45.
Изощренность помещиков в деле истязания своих крепостных была чрезвычайно многообразна. Помещица Минской губернии Стойкая «...устроила в своей комнате два железных пробоя, из которых один был утвержден в потолке, а другой — под ним на полу, за которые сверху и снизу привязывались люди для наказания. Она кусала своих людей, душила их руками, накладывала на шею железные цепи, наливала за шею кипяток, принуждала есть дохлых пиявок, жгла тело раскаленным железом, зауздывала женщин под предлогом, чтобы они во время доения коров не сосали молока»46. В Рязанской губернии одной из помещиц была изобретена «щекобитка», т. е. специальное деревянное орудие, приспособленное для битья по щекам47.
Не только за истязания, но и за убийство крепостного помещик большей частью не нес никакой ответственности, за исключением отдельных случаев, когда виновники отделывались незначительными наказаниями.
Таким образом, на протяжении первой половины XIX в. в условиях кризиса феодально-крепостнической системы наблюдается ухудшение экономического положения помещичьих крестьян, что являлось следствием усиления эксплуатации и частичного обезземеливания их. Вместе с тем ухудшается и правовое положение крестьян. Именно в XIX в. усиливается помещичий произвол.
* * *
Вторую группу крестьянства составляли государственные, или казенные, крестьяне, принадлежавшие государству.
Государственные крестьяне как юридически оформленное сословие возникли вначале XVIII в. в результате военных и финансовых реформ Петра Великого.
В состав государственных крестьян вошли различные категории сельского населения, находившиеся в зависимости от государства (черносошные крестьяне, сибирские пашенные люди, ясачные из районов Приуралья и Поволжья, однодворцы и различные категории потомков служилых людей — пушкари, засечные сторожа, рейтары, драгуны и т. д.). Во второй половине XVIII в. в связи с секуляризацией церковных земель в состав государственных были включены и монастырские крестьяне, первоначально получившие наименование экономических. Общее количество государственных крестьян, по данным VIII ревизии, равнялось 7 809355 душам мужского пола, что в свою очередь составило 34% по отношению к общему количеству крестьян48.
Обеспеченность государственных крестьян землей была крайне неоднородна... По данным Н. М. Дружинина, в середине 30-х годов насчитывалось 212 тыс. ревизских душ, имевших надел по одной десятине, свыше 56 тыс. душ — менее чем одну десятину и 63 тыс. душ, вовсе не имевших полевых наделов
В отношении повинностей государственные крестьяне, так же как и помещичьи, делились на две группы: оброчных и баршинных. Основная масса государственных крестьян, за исключением крестьян Прибалтики, Белоруссии, Прааобережной Украины и Литвы, находилась на оброке. На протяжении первой половины XIX столетия размеры оброка значительно увеличиваются. Если в 80-х годах XVIII в. оброк составлял .3 руб. с ревизской души, то в конце 20-х годов XIX в. по отдельным губерниям он составлял от 7руб. 50 коп, до 10 руб.2.
Наряду с оброком крестьяне выполняли ряд натуральных повинностей: подводную, строительную, дорожную, платили и другие денежные налоги: подушную подать, составлявшую в рассматриваемый период 3 руб. 30 коп. с ревизской души,(а также вносили различные суммы на местные земские и мирские нужды) (содержание почтовых дорог, устройство и отопление казарм, оплата выборных должностных лиц и т. д.). В отдельных губерниях существовали еще дополнительные денежные сборы на местные нужды в размере 1—2 руб.
Общая сумма платежей, взимавшихся с государственных крестьян, была очень значительна и ложилась тяжелым бременем на их плечи. Хотя за период с 1826 по 1836 г. с казенных крестьян было сложено недоимок в сумме 66 980 537 руб. ассигнациями, все же в 1836 г. за ними числилось недоимок 63 636 286 руб. ассигнациями3.
Наиболее тяжелым было положение государственных крестьян, находившихся на барщине. В силу исторически сложившихся условий в Прибалтике, Литве, Белоруссии и на Правобережной Украине существовала система сдачи казенных земель в аренду. Вследствие этого, государственные крестьяне в подавляющей своей части отбывали барщину и одновременно с этим выполняли ряд натуральных повинностей. В первой половине XIX в. в этих районах как в казенных имениях, так и в помещичьих наблюдается неуклонный рост барщины.
В правовом отношении положение государственных крестьян по сравнению с помещичьими было несколько лучше. Они имели право избирать себе род деятельности (заниматься торговлей, промыслами), переходить в другое сословие, приобретать на свое имя имущество Государственным крестьянам предоставлялись права «свободных сельских обывателей». Несколько селений государственных крестьян, составлявших примерно 3 тыс. душ, объединялись в волость. Во главе волости учреждалось волостное правление, избранное на волостном сходе1. Однако это «самоуправление» было в значительной степени формальным, так как, во-первых, все сельские должностные лица беспрекословно подчинялись полиции и чиновникам, от которых зависело утверждение решений сходов, и, во-вторых, сельская администрация состояла обычно из местных богачей, эксплуатировавших своих односельчан. Надо сказать, что права государственных крестьян, как «сословия свободных сельских обывателей», были незначительны и к тому же весьма неопределенны. В XVIII в. государственные крестьяне служили резервуаром, из которого давались «пожалования» тем или иным царским фаворитам. Таким образом, государственные крестьяне в любой момент могли быть перечислены в разряд помещичьих. В XIX в., когда «пожалования» были прекращены, государственных крестьян нередко переводили то в состав военных поселян, то зачисляли в число удельных.
Волнения государственных крестьян, усилившиеся в конце 20-х—начале 30-х годов и являвшиеся следствием крайне тяжелого их экономического положения, с одной стороны, и роста недоимок, вызывавшего значительное сокращение государственных доходов, — с другой, обусловили проведение реформы государственных крестьян получившей название по имени ее инициатора «реформы Киселева».
По закону 26 декабря 1837 г. было создано особое министерство «для управления государственными имуществами для попечительства над свободными сельскими обывателями и для заведования сельским хозяйством»1. Именно вторая задача — «попечение над свободными сельскими обывателями»- предполагала управление государственными крестьянами на основе принципов феодальной зависимости от государства. Во главе министерства был поставлен инициатор реформы граф П. Д. Киселев. На основе этого закона было реорганизовано управление государственными крестьянами. В каждой губернии была образована палата государственных имуществ с большим штатом чиновников. В отдельных уездах создавались подчиненные палате округа государственных имуществ, во главе которых стоял окружной начальник и его помощники. Вся эта армия чиновников и осуществляла «попечительство» над крестьянами. В селениях и волостях сохранялись в несколько измененном виде органы «самоуправления», находившиеся в зависимости от окружного начальства.
Министерством государственных имуществ был проведен ряд мероприятий: наделение крестьян землей и лесом, медицинское обслуживание, строительство школ, перевод крестьян западных губерний с барщины на оброк и т. д. Все это имело положительное значение.
Однако усиление правительственного «попечения» над крестьянами привело к росту произвола, взяточничества и всякого рода издевательств по отношению к «опекаемым». Шеф жандармов Бенкендорф в своем отчете Николаю I за 1842 г. отмечал: «Теперь остается решить: улучшилось ли их положение с учреждением над ними нового управления? Этот вопрос разрешили сами крестьяне. Беспокойства, возникшие в прошлом году между ними в Олонецкой, Вятской, Пермской, Казанской и Московской губерниях, имели два главных повода: притеснение и поборы чиновников государственных имуществ и желание остаться по-старому под ведением земской полиции, которая если не более заботилась о благе крестьян, то, по крайней мере, не так дорого им стоила, ибо прежде целый уезд жертвовал для одного исправника и двух или трех заседателей, а ныне на счет крестьян живут десятки чиновников...»1. Приведенные Бенкендорфом факты имели в действительности место, но оценка реформы в целом дается им с реакционных позиций.
* * *
Третью группу крестьянства составляли удельные крестьяне. Они являлись собственностью императорской фамилии и ранее именовались дворцовыми.! Название удельных они получили в 1797 г. в связи с изданием Павлом I «Учреждения об императорской фамилии», в силу которого было образовано особое удельное ведомство. По данным Л. Ходского, общее количество удельных крестьян перед реформой составляло 851 334 души мужского пола2.
Удельные крестьяне находились на территории 18 губерний (северных, северо-восточных, центральных, поволжских). Наибольшее количество удельных крестьян было в Симбирской (234 988 душ) и Самарской (116 800 душ) губерниях — более 40% от общего их количества. (Земли, бывшие в пользовании удельных крестьян, подразделялись на две группы: постоянный, или тягловый, надел, состоявший из удобных земель, и запасные земли. Пользование тягловым наделом было обязательным, запасными землями — по желанию крестьянина. Однако запасные земли были далеко не везде., Обеспеченность удельных крестьян землей была меньше, нежели государственных. По данным удельных контор, в конце 50-х годов в пользовании удельных крестьян находилось 3 161556 десятин, составлявших тягловый надел, и 405 072 десятин запасной земли3.
Все удельные крестьяне состояли на оброке. Сумма оброка на протяжении первой половины XIX в. неуклонно увеличивалась. В 50-х годах крестьяне платили с души поземельного сбора, т. е. оброка, от 10 руб. 80 коп. до 17 руб. 57 коп.1, помимо подушной подати и различных дополнительных сборов. Наряду с денежными повинностями существовали и натуральные (дорожная, постойная, подводная). Кроме того, крестьяне должны были обрабатывать так называемую общественную запашку, урожай с которой поступал в продовольственные запасные магазины, из которых производилась раздача крестьянам хлеба в неурожайные годы. В действительности же общественная запашка в большей степени служила для обогащения чиновников удельного ведомства, нежели для оказания помощи пострадавшим от неурожая. Недаром Департамент уделов пропагандировал «по высочайшему повелению» среди удельных крестьян «изобретение» одного могилевского аптекаря, изготовившего из 60 фунтов муки и 27 фунтов мха 160 фунтов хлеба2.
В правовом отношении удельные крестьяне обладали значительно меньшей свободой, нежели государственные. Недвижимую собственность они могли приобретать лишь на имя Департамента уделов, движимым имуществом могли распоряжаться лишь с санкции начальства. Личные права удельных крестьян были ущемлены. Так, отходничество было чрезвычайно затруднено; регламентации начальства подлежали также и браки.
***
Итак, проследив положение всех трех основных групп крестьянства, можно сделать следующие выводы -
на протяжении первой половины XIX в. наблюдается рост эксплуатации крепостных, осуществлявшийся в форме увеличения оброка либо барщины;
правовое положение крестьян также ухудшается, что неразрывно связано с усилением эксплуатации. Это находило свое выражение либо во все возраставшем помещичьем произволе, либо в форме усиления «попечительства» над государственными и удельными крестьянами.
В XIX в. наблюдается известный процесс расслоения крестьянства, однако за исключением промысловых районов, он протекает очень медленно (вследствие наличия крепостного права).
В области промышленного развития первая половина XIX столетия также характеризовалась процессом разложения феодально-крепостнической экономики и развитием новых производительных сил. Это находило свое выражение в постепенном внедрении машин и появлении сложных механических двигателей: паровой машины, водяных турбин и т. д. Даже в отсталой горнозаводской промышленности на Урале на отдельных заводах к середине века был введен ряд технических усовершенствований, соответствовавших уровню капиталистической техники. Уже в 30—40-х годах XIX в. на ряде уральских металлургических заводов передел чугуна в ковкий металл осуществлялся путем пудлингования, пришедшего на смену кричному производству; в этот же период вводится горячее дутье при доменной плавке, а также устанавливаются усовершенствованные прокатные станы.
Период 30-х годов можно считать началом промышленного переворота в России. Однако промышленный переворот имеет две стороны: техническую и социальную. Первая, характеризовавшаяся переходом от мануфактуры к фабрике, уже примерно с 30-х годов обнаруживает себя достаточно заметно. Вторая — социальная — проявила себя только после отмены крепостного права.
Вторая четверть века характеризовалась значительным ростом производительности труда, что, несомненно, являлось результатом механизации производства. Если в первой четверти века производительность труда возрастает на 30%, то с 1825 г. до начала 60-х годов она достигает почти 400%. За период с 30-х до конца 50-х годов, по неполным данным мощность паровых двигателей увеличивается более чем в 7 раз (с 2 200 л. с. в 1831 г. до 15 423 л. с. к концу 50-х годов)1.
Новые производственные отношения пробивали себе дорогу, естественно, лишь в пределах, возможных в условиях господства феодально-крепостнического строя. Это находило свое выражение в постепенном упадке вотчинной и посессионной мануфактур, основанных на малопроизводительном подневольном труде, и в развитии капиталистической мануфактуры, постепенно перераставшей в капиталистическую фабрику.
Продолжение следует
Отмена крепостного права в России, М., 1968 г.
|
