Предпосылки отмены крепостного права в России. Часть 2.

В области промышленного развития первая половина XIX столетия также характеризовалась процессом разложения феодально-крепостнической экономики и развитием новых производительных сил. Это находило свое выражение в постепенном внедрении машин и появлении сложных механических двигателей: паровой машины, водяных турбин и т. д.  Даже в отсталой горнозаводской промышленности на Урале на отдельных заводах к середине века был введен ряд технических усовершенствований, соответствовавших уровню капиталистической техники. Уже в 30—40-х годах XIX в. на ряде уральских металлургических заводов передел чугуна в ковкий металл осуществлялся путем пудлингования, пришедшего на смену кричному производству; в этот же период вводится горячее дутье при доменной плавке, а также устанавливаются усовершенствованные прокатные станы.

Период 30-х годов можно считать началом промышленного переворота в России. Однако промышленный переворот имеет две стороны: техническую и социальную. Первая, характеризовавшаяся переходом от мануфактуры к фабрике, уже примерно с 30-х годов обнаруживает себя достаточно заметно. Вторая — социальная — проявила себя только после отмены крепостного права.

Вторая четверть века характеризовалась значительным ростом производительности труда, что, несомненно, являлось результатом механизации производства. Если в первой четверти века производительность труда возрастает на 30%, то с 1825 г. до начала 60-х годов она достигает почти 400%. За период с 30-х до конца 50-х годов, по неполным данным мощность паровых двигателей увеличивается более чем в 7 раз (с 2 200 л. с. в 1831 г. до 15 423 л. с. к концу 50-х годов)¹.

Новые производственные отношения пробивали себе дорогу, естественно, лишь в пределах, возможных в условиях господства феодально-крепостнического строя. Это находило свое выражение в постепенном упадке вотчинной и посессионной мануфактур, основанных на малопроизводительном подневольном труде, и в развитии капиталистической мануфактуры, постепенно перераставшей в капиталистическую фабрику.

Крепостная промышленность была представлена вотчинной и посессионной мануфактурой. Вотчинная мануфактура принадлежала исключительно дворянам, и крепостные крестьяне отбывали здесь барщину. Как правило, они получали новостную заработную плату деньгами или натурой. Вполне понятно, что эта оплата была значительно ниже, нежели на капиталистической мануфактуре. На некоторых же мануфактурах работавшие там крепостные вовсе не получали никакой платы.

Производительность труда на вотчинной мануфактуре была крайне низкой, а условия труда поистине ужасны. Заблоцкий-Десятовский, характеризуя условия труда на одной из помещичьих мануфактур в Нижегородской губернии, в своей записке «О крепостном состоянии в России» писал: «Они (крестьяне.— П. 3.) не привыкли к работе, дело отправляют худо, их наказывают. Не выполнившего урока секут и сажают в воскресенье за работу. По отзывам соседей, все эти люди точно вышедшие из тюрьмы Многие находятся в бегах»².

Аналогичное положение наблюдалось и на посессионных мануфактурах, принадлежавших купечеству. Возникновение посессионных мануфактур относится еще к началу XVIII в., когда в 1721 г. Петр Великий предоставил купцам право приобретать крепостных, которые становились собственностью не владельца, а предприятия.  Власть хозяина предприятия по отношению к этим крепостным была несколько ограничена. Владелец не имел права продавать крестьян, переводить их на другую работу или на другое предприятие. Не имел он также и права изменять характер производства, сокращать его и т. д.¹

Посессионные крестьяне должны были повиноваться владельцу мануфактуры, который имел право наказывать их, вплоть до ссылки в Сибирь. Производительность подневольного труда на посессионных мануфактурах была такой же низкой, как и на вотчинных.

Естественно что ни та, ни другая форма крепостной мануфактуры не могла выдерживать конкуренции с капиталистической, основанной на применении вольнонаемного труда, и тем более с фабрикой. Из этих двух видов мануфактуры посессионная быстрее приходила в упадок, так как вследствие прикрепления к ней определенного количества крепостных, которым обязательно надо было предоставить работу, владелец мануфактуры не мог заменить даже отдельные процессы ручного труда машинным. Так, в 1833 г. владелец полотняной мануфактуры в Казани Осокин жаловался на невозможность пустить полностью в ход 33 приобретенные им трепальные и прядильные машины, которые значительно удешевили бы его производство. Осокин говорил, что он сможет пустить в ход не более семи, так как при условии эксплуатации всех машин у него высвободится большое количество рабочих, которым он независимо от всего принужден будет платить заработную плату¹, Именно это обстоятельство заставляло владельцев посессионных предприятий добиваться от правительства издания закона о праве отпуска на волю ненужных им рабочих (закон 1835 г.)².

Наибольшее распространение крепостной труд имел в, металлургической и суконной отраслях промышленности

Безраздельное господство крепостного труда в металлургии обусловило упадок и застой в этой важнейшей отрасли производства. Так, в 1822—1824 гг. вся продукция черной металлургии составляла 8,96 млн. пудов чугуна и 6,1 млн. пудов железа, а через 20 с лишним лет, к концу 40-х годов, выплавка чугуна равнялась 11,85 млн. пудов и 8,37 млн. пудов железа. Только к концу 50-х годов выплавка несколько увеличилась, достигнув по чугуну 17,63 млн. пудов и по железу 12,2 млн. пудов¹. Если в 30-х годах XIX столетия выплавка чугуна в России составляла около 12% мировой добычи (общее количество 90 млн. пудов) и при этом Россия стояла впереди Соединенных Штатов Америки, Бельгии, Пруссии, то в конце 50-х годов выплавка чугуна в России составляла всего 4% мировой выплавки, в то время как на долю Англии приходилось более 50% ²- Надо заметить, что в конце XVIII в. Англия по выплавке чугуна была позади России.

Действительно, металлургическая промышленность находилась в исключительном положении. Таможенные тарифы фактически не давали возможности ввоза чугуна и железа, исключая тем самым всякую конкуренцию. По тарифу 1822 г. пошлина составляла 250% стоимости железа и 600% стоимости чугуна. Вместе с тем горные заводы получали огромные правительственные ссуды, составлявшие, по вычислениям Безобразова, около 15 млн. руб. Все это не только не способствовало развитию металлургической промышленности, а, наоборот, обусловливало упадок и технический застой. Новые производительные силы, находившие свое выражение в переходе к пудлингованию, горячему дутью и в других усовершенствованиях, не могли получить большого распространения. Непреодолимой преградой этому являлись феодально-производственные отношения, безраздельно господствовавшие в этой отрасли промышленности. Новые производительные силы получили большое развитие лишь в тех отраслях промышленности, где применялся вольнонаемный труд. Такой прежде всего являлась хлопчатобумажная промышленность, капиталистическая организация которой сложилась до отмены крепостного права. По данным С. Г. Струмилина, продукция хлопчатобумажного производства с 1822 по 1860 г. увеличилась с 8,4 млн. до 71,1 млн. руб., т. е. на 846% . Если учесть существенное удешевление пряжи, а также и готовой продукции, происходившее на протяжении рассматриваемого периода, то фактическое увеличение продукции будет значительно большим.

Относительно быстро развивались новые производительные силы в сахарной и писчебумажной промышленности. По данным В. К. Яцунского, те сахарные заводы, где производственный процесс был в основном механизирован, в 1853—1854 гг. давали 56% всей продукции, а писчебумажные механизированные предприятия к 1861 г. выпускали более половины продукции².

Уже к 1825 г., за исключением металлургической, писчебумажной и суконной промышленности, вольнонаемный труд получил большое распространение. Количество вольнонаемных рабочих к 1825 г. равнялось 114 515, что составляло 33% по отношению к общему их числу. В 1860 г. этот процент составлял 61,4 и абсолютное число вольнонаемных рабочих достигало уже 528 650 человек¹.

Итак, из года в год новые производственные отношения получали все большее распространение, и только в металлургическом производстве по-прежнему почти безраздельно господствовал крепостной труд.

Однако вольнонаемные рабочие в первой половине XIX в. в большинстве своем являлись крепостными, находившимися на оброке, что также крайне отрицательно сказывалось на развитии промышленности. Во-первых, помещик имел право в любой момент отозвать своего крепостного (позднее это право было несколько регламентировано), а во-вторых, фабрикант принужден был часть прибавочной стоимости отдавать помещику, т. е. выплачивать рабочему не только минимум заработной платы, необходимой для его существования, но и сумму оброка, который рабочий, будучи крепостным, платил своему владельцу. Это в известной степени уменьшало возможность для расширенного воспроизводства.

К тому же при крепостном праве не могла создаваться резервная армия труда, что являлось одним из решающих условий, необходимых для развития капиталистического способа производства

Таким образом, наличие крепостного права всячески тормозило процесс дальнейшего развития промышленности.

Для характеристики экономического развития страны в рассматриваемый нами период необходимо остановиться и на состоянии мелкого, так называемого кустарного производства, которое получает значительное развитие особенно во второй четверти XIX в. Кустарное производство развивалось главным образом из крестьянской домашней промышленности, а также из городских ремесел. Целые районы специализировались на тех или иных промыслах (изготовление ситцевых и шелковых тканей, металлических изделий, обуви, игрушек, мебели и т. д.). Важнейшими центрами кустарной хлопчатобумажной промышленности являлись Владимирская и Московская губернии; центром металлического производства было село Павлово Нижегородской губернии, сапожного — село Кимры Тверской губернии и т. д. Эти кустарные промыслы и послужили основой развития в дальнейшем капиталистической фабрики в ряде отраслей промышленности.

Именно из среды мелких предпринимателей, являвшихся в большинстве своем крепостными крестьянами, вышел ряд крупнейших представителей российского капитала (Морозовы, Гарелины, Кондрашевы и др.). Многие из них продолжали оставаться крепостными, так как их владельцы считали для себя более выгодным получать с них ежегодно тысячные оброки. Многие же мелкие производители разорялись и закабалялись скупщиком, превращаясь в наемных рабочих. Мелкая промышленность играла большую роль в деле развития капиталистического производства

Несмотря на все преграды, новые производительные силы и соответствующие им капиталистические производственные отношения получали все большее распространение. Все это обусловливало, с одной стороны, упадок и застой тех отраслей промышленности, которые были основаны на подневольном крепостном труде, и, с другой стороны, приводило к развитию тех отраслей, в которых получали распространение новые производственные отношения.

Товарно-денежные отношения все шире охватывали собой все отрасли хозяйственной жизни страны, что являлось следствием все усиливавшегося разделения труда. Общественное разделение труда, следовательно, находило свое выражение в росте городского населения и специализации отдельных хозяйственных районов страны: в развитии промышленности в центральных губерниях, зернового хозяйства и животноводства на юге, в посевах технических культур в северо-западных губерниях.  Процент городского населения в 1796 г. составлял 4,1, а к 1856 г. он уже равнялся 7,8. Если же учесть значительное количество промышленного населения, проживавшего в так называемых сельских местностях, то этот процент будет значительно выше. Общее количество рабочих, занятых в промышленности к 1860 г., составляло 859950 человек против 224 882 в 1804 г.¹.

Все это обусловило рост обмена, т. е. развитие внутреннего рынка.

Одним из показателей роста внутреннего рынка являются данные ярмарочной торговли. Обороты крупнейшей Нижегородской ярмарки составляли в 1817 г. 14 675 714 руб., в 1835 г.—33 418 782 руб., в 1845 г.— 48 650 100, в 1855 г.—57 004 725 и в I860 г.— 95586 400 руб.¹.

Помимо Нижегородской, приобретают значение и украинские ярмарки: Киевская — контрактовая, Роменская, Харьковская, Курская — коренная. Общий оборот 11 украинских ярмарок в 1854 г. составлял 80 750 тыс. руб.², а общее количество ярмарок в середине 60-х годов достигло 65003.

Все это свидетельствовало об относительно быстром развитии внутреннего рынка. Обороты внутренней торговли уже в 1818 г. равнялись 900 млн. руб.⁴. Большое место во внутренней торговле занимала продажа хлеба, составлявшая в середине века около 40 млн. четвертей (320 млн. пудов)⁵.

Наряду с внутренней торговлей, игравшей главную роль, росла и внешняя. На протяжении первой половины XIX в. оборот внешней торговли выражался в следующих цифрах (в среднем за год в тыс. руб. золотом)⁶:

Следовательно, обороты внешней торговли увеличиваются более чем в два раза, причем большой удельный вес в экспорте приобретает хлеб. Если в начале века ежегодный вывоз хлеба составлял 19 873 тыс. пудов (1801 —1805 гг.), то в конце 50-х годов он равнялся 69 254 тыс. пудов¹, что составляло примерно 20% товарного хлеба. Таким образом, основная масса хлеба потреблялась внутри страны.

Рост внутренней и внешней торговли характеризовал собой развитие товарного производства, которое в этот период становилось уже капиталистическим. Однако господство феодально-крепостнического строя всячески задерживало развитие внутреннего рынка.

***

Усиление эксплуатации крепостного крестьянства на протяжении первой половины XIX в. вызвало обострение классовой борьбы, что выражалось в росте крестьянского движения. На протяжении рассматриваемого периода оно заметно усиливается. Однако по своему содержанию крестьянское движение по-прежнему оставалось стихийным, неорганизованным, носило царистский характер. Крестьяне продолжали надеяться на то, что освобождение от власти помещиков они получат в результате «монаршей милости». Несколько большие размеры приобретает крестьянское движение во второй четверти XIX в., характеризовавшейся углублением кризиса всей феодально-крепостнической системы. К сожалению, точных данных о размахе крестьянского движения мы до сего времени не имеем. Методика подсчета крестьянского движения не разработана² и цифровые данные о нем напоминают «статистический» метод, по которому суммируются явления совершенно различного размера (по принципу: «один верблюд плюс одна курица»). Так, крестьянское волнение, в котором принимали участие тысячи крестьян, рассматривается как одно выступление, в то же время отказ от барщины десятка крестьян также фиксируется как выступление. Более или менее точно определить размах крестьянского движения можно будет тогда, когда будет учитываться не только число волнений но и численность участвовавших в них крестьян.

К тому же одни количественные показания без изучения качественной стороны движения не дают возможности для всесторонней оценки крестьянских волнений.

Второй недостаток, имеющий место при изучении крестьянского движения в нашей литературе, заключается в стремлении преувеличивать размеры крестьянских волнений (руководствуясь принципом: чем больше крестьянских волнений, тем ценнее исследование). К сожалению, эта тенденция получила большое распространение, особенно в работах периферийных историков. Не избежала ее и ценная многотомная публикация «Крестьянское движение в России». Во-первых, в нее включаются документы о крестьянских волнениях, связанных с проведением карантинных мер, что не всегда является актом классовой борьбы. Во-вторых, в общее число крестьянских выступлений включаются также данные о жалобах и прошениях, поданных крестьянами. Однако подача таких жалоб и прошений далеко не всегда связывалась с волнением. Так, из 1903 выступлений крестьян, зафиксированных за период с 1826 по 1849 г., 510 относятся к подаче прошений1. Сводные данные Министерства внутренних дел и III отделения имеют недостатки противоположного порядка. Первые фиксируют только крупные крестьянские выступления, а потому не отличаются полнотой. К тому же в отчетах Министерства внутренних дел, составлявшихся в свою очередь на основе губернаторских, порой умышленно преуменьшались размеры крестьянского движения¹. Данные же III отделения, основанные на донесениях штаб-офицеров корпуса жандармов, в отдельных случаях грешат известным преувеличением размаха крестьянских волнений.

Рассмотрим динамику крестьянских выступлений за период с 1826 по 1854 г. по данным «Хроники» крестьянского движения, сопоставив их с данными И. Игнатович, приводимыми ею в статье «Крестьянские волнения»², помещенной в сборнике «Великая реформа»:

Надо сказать, что и те и другие цифры едва ли точны. К тому же сами по себе они не могут дать полного представления о крестьянском движении, имея в виду несовершенство статистических методов. Однако при всем их несовершенстве они определенно говорят о неуклонном росте крестьянского движения. В отдельные годы крестьянское движение приобретало массовый характер и доходило до открытой борьбы против крепостного права.

Наиболее крупным движением крестьян второй четверти XIX в. было восстание новгородских военных поселян в 1831 г. Несмотря на то, что причина его заключалась в борьбе поселян против определенных форм военной организации в армии, оно носило явно выраженный антифеодальный характер. Поводом для восстания послужили слухи, что эпидемия холеры происходит от отравления. Однако истинная причина его заключалась в невыносимом гнете, мелочной регламентации и палочном режиме. Подлинный антикрепостнический характер движения чрезвычайно ярко обнаруживается из высказывания одного из восставших. «Что тут говорить? — заявил он.— Для дураков яд да холера, а нам надобно, чтобы вашего дворянского козьего племени не было»¹. Восстание приняло огромные размеры, охватив значительную часть новгородских поселений. Николай I вынужден был даже пойти на переговоры с восставшими. После ликвидации восстания была произведена жестокая расправа. Общее количество осужденных составляло 3960 человек².

В результате восстания правительство вынуждено было ликвидировать военные поселения.

В 1839 г. крестьянские волнения охватили 12 центральных губерний. Поводом их явился неурожай, а также массовые пожары летом этого года. Как сообщал в своем отчете царю Бенкендорф, крестьяне избивали и арестовывали представителей сельской администрации (сельских писарей, приказных голов, становых приставов) и даже бросили в огонь исправника Корсунского уезда Симбирской губернии.

Подобные же выступления получили распоостранение в целом ряде губерний. Так, в Кирсановском уезде Тамбовской губернии двое помещиков были присуждены крестьянами к смертной казни. В Тамбовском уезде «крестьяне делали заговор бросить в огонь всех помещиков и земских чиновников». «Таким образом,— заключал отчет Бенкендорф,— едва ли не вся внутренняя Россия представляла в продолжение целого лета ряд происшествий, дотоле беспримерных»².

"Одной из наиболее частых форм протеста против крепостного права было стремление крестьян к переселениям. Так, в 1832 г. помещичьи крестьяне ряда губерний направляются на Кавказ. Поводом к этому явился указ 1832 г.³, по которому в целях колонизации Черноморья разрешалось селиться там различным категориям свободного населения. Хотя этот указ, естественно, не имел в виду крепостных, однако он вызвал большую волну самовольных переселений. Правительству пришлось принять энергичные меры для задержания беглецов и отменить изданный указ. Для возвращения самовольно ушедших крестьян были специально командированы царем флигель-адъютанты. Из области Войска Донского только в Воронежскую губернию было возвращено около 1200 человек⁴.

Большого размаха крестьянское движение достигло в 1847 г. в Витебской губернии. Среди крестьян распространялись слухи о том, что проработавшие три года на строительстве Петербургско-Московской железной дороги получают вольную. «Крестьяне, изнуренные недостатком продовольствия,— указывалось в отчете III отделения,— легко поверили этим слухам, распродавали свои имущества, истребляли земледельческие орудия и уходили из селений»⁵. Особенно крупных размеров движение достигло в Дриссенском уезде, где вооруженные крестьяне покушались на жизнь помещиков⁶. Посланные для подавления движения отряды корпуса внутренней стражи оказались неспособными справиться с крестьянами, которые нападали на солдат. Только тогда, когда против восставших были направлены полевые войска, правительству удалось разгромить движение.

В 1848 г. в связи с революционными событиями в Западной Европе случаи неповиновения крестьян помещикам значительно увеличиваются. При этом важно отметить, что большая половина крестьянских волнений произошла в губерниях, близлежащих к западной границе. Именно на эти губернии оказали непосредственное влияние революционные события в Западной Европе. Значительное восстание крестьян произошло в 1853 г. в с. Маслов Кут Пятигорского уезда Ставропольской губернии, в имении помещиков Калантаровых. В этом движении участвовало более 2000 крестьян. «Мы хотим воли»¹,— заявляли они. Восстание было подавлено войсками, причем действовала не только пехота и кавалерия, но и артиллерия. Общее количество убитых и умерших от ран, по официальным данным, составило 123 человека².

Жажда воли, стремление крестьян освободиться от крепостной зависимости получают все большее и большее распространение. «...Мысль о свободе крестьян,— доносил Бенкендорф царю в 1841 г.,— тлеет между ними беспрерывно. Эти темные идеи мужиков все более и более развиваются и сулят нечто нехорошее»³. Из 423 случаев крестьянских волнений в 210 причиной являлось стремление крестьян освободиться от крепостной зависимости4.

Наряду с этими общими причинами крестьянские волнения происходили и по тем или иным конкретным поводам, связанным либо с усилением эксплуатации, либо с жестокостью помещиков. В этих случаях крестьяне отказывались от выполнения барщинных работ или от уплаты оброка. Борьба крестьян против крепостного права находила свое выражение не только в массовом движении, но и в индивидуальном терроре. За 16 лет, с 1836 по 1851 г., по преуменьшенным данным Министерства внутренних дел, было убито 139 помещиков и управляющих имениями, произведено 70 покушений. Только за четыре года, с 1852 по 1855 г., убийств и покушений было 591.

Иногда борьба против помещиков приобретала характер партизанского движения. Так, в 20-х и первой половине 30-х годов на Правобережной Украине, в Подольской губернии, а также в ряде соседних уездов Киевской и Волынской губерний борьбу против помещиков возглавил крепостной крестьянин Устин Кармелюк. Сплотив вокруг себя крепостных, Кармелюк нападал на помещичьи имения, захватывал их имущество и раздавал его крестьянам. За 20 лет Кармелюком было совершено около тысячи нападений на помещичьи имения и вовлечено в борьбу до 20 тыс. крестьян². В 1835 г. он был убит одним из местных помещиков. Героическая борьба Кармелюка получила большую известность и способствовала активизации крестьянского движения на Украине.

Большое место в движении народных масс занимали волнения государственных крестьян и посессионных рабочих. На протяжении рассматриваемого периода волнения государственных крестьян значительно усилились в начале 40-х годов в связи с образованием Министерства государственных имуществ. Волнения удельных крестьян происходили главным образом в 30-х годах и были связаны с сокращением земельных наделов и повышением платежей. Выступления крепостных, работавших на вотчинных и посессионных мануфактурах, а также на казенных заводах, приобретают на протяжении первой половины XIX столетия, и особенно второй его четверти, значительные размеры. (Непосредственной причиной для этих волнений являлось резкое усиление эксплуатации, тяжелые условия крепостного труда, полнейший произвол владельцев и представителей администрации казенных заводов и, как следствие всего этого, нищенский уровень жизни).

Формы движения выступавших заключались преимущественно в отказе от работы, неповиновении владельцам предприятий, а также и представителям местной власти. В отдельных случаях происходили столкновения с полицией и войсками. Выступления рабочих характеризовались большей сплоченностью и организованностью (в той мере, в какой это возможно в условиях стихийного движения), чем крестьянские волнения, что обусловливалось самим характером труда промышленных рабочих, связанных между собой единым производственным процессом. Большой процент в этом движении приходился на волнения посессионных, рабочих, особенно усилившиеся во второй четверти века, когда посессионные мануфактуры приходят в упадок.

По данным «Хроники рабочего движения в России», с 1800 по 1860 г. произошло 244 волнения рабочих¹.

Анализ крестьянского движения, а также выступлений рабочих дает нам возможность сделать ряд обобщений. Кризис феодально-крепостнической системы обусловливал обострение классовых противоречий, что находило свое выражение в росте выступлений крепостных крестьян и рабочих. Эти выступления по-прежнему носили стихийный, неорганизованный характер. Но они имели большое прогрессивное значение: расшатывали основы феодально-крепостнического строя.

Крестьянское движение, направленное на борьбу против крепостного права, нарастая с каждым годом, представляло собой угрозу для существования самодержавно-крепостнического государства. Недаром шеф жандармов Бенкендорф е своем отчете царю в 1839 г. указывал, что «...крепостное состояние есть пороховой погреб под государством...»².

Кризис феодально-крепостнической системы под влиянием развития капитализма обусловил возникновение революционной идеологии, буржуазной по своему объективному содержанию. Представителями первого этапа русского освободительного движения выступают дворянские революционеры-декабристы. (Дальнейший процесс разложения феодально-крепостнической системы приводит к возникновению двух идеологий: революционно-демократической и либеральной)

В 40-е годы процесс размежевания идеологии только получает свое первоначальное развитие. Значительное влияние на это оказали революционные события 1848 г. в Западной Европе. Новая революционно-демократическая идеология с начала 60-х годов характеризует собой второй этап освободительного движения в России.

Первым представителем разночинного периода русского освободительного движения был Виссарион Григорьевич Белинский. Еще во время пребывания в университете он выступил со своей юношеской драмой «Дмитрий Калинин», в которой клеймил крепостное право.

Большое революционизирующее значение имело известное письмо Белинского к Гоголю, которое характеризует его как величайшего патриота, горячего защитника интересов крестьянства. «...Она,— писал он о России,— представляет собой ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми, не имея на это и того оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр не человек; страны, где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Васьками, Стешками, Палашками; страны, где, наконец, нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей»¹.

Характеризуя это письмо, В. И. Ленин указывал, что оно было «...одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати...»².

Представителем нового этапа освободительного движения, наряду с Белинским, являлся и А. И. Герцен. В 1847 г. Герцен уезжает за границу, чтобы бороться там за освобождение русского народа. В 1853 г. им была основана в Лондоне Вольная русская типография, а в 1855 г. он начинает там же издавать журнал «Полярная звезда». С 1857 г. Герцен совместно с Огаревым издают «Колокол».

Со всей страстью, присущей ему, Герцен бичевал на страницах «Колокола» крепостников-помещиков, а также представителей царской администрации, начиная от становых приставов и исправников и кончая сановниками — сенаторами и министрами, угнетавших русский народ. Несмотря на все преграды и таможенные рогатки, «Колокол» проникал в Россию, и не было ни одного передового человека, незнакомого с его содержанием.

В начале 50-х годов на арену общественной деятельности вступает Николай Гаврилович Чернышевский — крупнейший представитель русской революционной демократии.

В середине 50-х годов Чернышевский возглавил «Современник», пользовавшийся огромным влиянием среди передовой разночинной молодежи, оказывая на нее идеологическое и организующее воздействие. Могучая проповедь Чернышевского получала распространение не только в университетах и других высших учебных заведениях, но и проникала даже в закрытые военно-учебные заведения — кадетские корпуса и военные училища. Уже в этот период Чернышевский считал себя активным сторонником борьбы на стороне восставшего народа. «...У нас будет скоро бунт,— говорил он в 1852 г.,— а если он будет, я буду непременно участвовать в нем... Меня не испугает ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня»¹.

Огромное значение имела деятельность Чернышевского в «Современнике», являвшемся боевым органом революционной демократии. Ближайшим соратником Чернышевского был Николай Александрович Добролюбов, начавший сотрудничать в «Современнике» с 1856 г. Добролюбов, подобно Чернышевскому, страстно ненавидел самодержавие, угнетавшее русский народ, и страстно ожидал народного восстания.

Либеральная идеология принципиально отличалась от революционной. Либералы выражали интересы буржуазии, будучи ее идеологами. Они были противниками крепостного права. Однако боязнь революционных потрясений заставляла их действовать нерешительно.

Следует указать, что дореформенный либерализм представлял собой идеологию, бесспорно, прогрессивную. Комментируя слово «буржуа», В. И. Ленин в своей работе «От какого наследства мы отказываемся?» писал: «...необходимо оговориться, что у нас зачастую крайне неправильно, узко, антиисторично понимают это слово, связывая с ним (без различия исторических эпох) своекорыстную защиту интересов меньшинства. Нельзя забывать,— продолжал он,— что в ту пору, когда писали просветители XVIII века (которых общепризнанное мнение относит к вожакам буржуазии), когда писали наши просветители от 40-х до 60-х годов, все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками. Новые общественно-экономические отношения и их противоречия тогда были еще в зародышевом состоянии. Никакого своекорыстия поэтому тогда в идеологах буржуазии не проявлялось; напротив, и на Западе и в России они совершенно искренно верили в общее благоденствие и искренно желали его, искренно не видели (отчасти не могли еще видеть) противоречий в том строе, который вырастал из крепостного»¹.

Носителями либеральной идеологии выступали преимущественно представители той части дворянства, которая всем ходом экономического развития оказывалась вовлеченной в орбиту капиталистических отношений.  К либералам принадлежали как западники (Т. Н. Грановский, И. С. Тургенев, К. Д. Кавелин и др.), так и славянофилы (братья К. С. и И. С. Аксаковы, братья И. В. и П. В. Киреевские, А. С. Хомяков, А. И. Кошелев и др.). Идеология последних в значительной мере содержала в себе черты дворянского консерватизма.

Все это, естественно, налагало свой отпечаток на программные положения либералов, в том числе и на проекты отмены крепостного права.

По мере обострения классовых противоречий либералы в страхе перед революционным взрывом все больше и больше сближались с правительством, образуя в период подготовки реформы единый лагерь господствующих классов.

Политика правительства в первой половине XIX в. определялась стремлением укрепить существующую государственную систему, способствовать ее дальнейшему развитию, предотвратить возможность крестьянских волнений, усиливавшихся по мере обострения классовых противоречий.

Правительство, несмотря на свою феодальную сущность, не могло не испытывать на себе влияния хода экономического развития, что и обусловило проведение ряда мер, имевших объективно буржуазный характер (развитие промышленности, торговли и т. д.). В центре правительственной политики стоял крестьянский вопрос. Объективный ход истории толкал правительство к отмене крепостного права. Это вызывалось также и соображениями государственной безопасности. Призрак пугачевщины волновал господствующие круги. Однако осуществить освобождение крестьян можно было лишь в какой-то степени опираясь на согласие дворянства. Русские самодержцы помнили не только о пугачевщине, но и о дворцовых переворотах, свергавших с трона неугодных дворянству царей. Так как дворянство (за исключением лишь отдельных представителей) не выражало согласия на ликвидацию крепостного права, то правительство, несмотря на понимание необходимости отменить его, ничего реального в этом направлении не делало, сохраняя status quo.

Поскольку крестьянский вопрос имел первостепенное значение, неоднократно возникали различные проекты отмены крепостного права. Так, в 1818 г. Александр I поручил одновременно нескольким лицам, в том числе Аракчееву, составить проекты «крестьянской реформы», указав, чтобы проект при этом «... не заключал в себе никаких мер, стеснительных для помещиков, и особенно, чтобы меры сии не представляли ничего насильственного со стороны правительства»¹.

Вступивший на российский престол в декабре 1825 г. Николай I неоднократно высказывался о необходимости отмены крепостного права, пытаясь предпринимать в этом отношении известные шаги. И это понимал не только Николай I. В 1839 г. под влиянием массового крестьянского движения Бенкендорф, указывая на целесообразность постепенной отмены крепостного права, писал: «Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа. Тогда только будет мера спасительная, когда будет предпринята самим правительством, тихо, без шуму, без громких слов, и будет соблюдена благоразумная постепенность. Но что это необходимо и что крестьянское сословие есть пороховая мина, в этом все согласны»¹. Еще в начале столетия сделаны были в этом отношении известные шаги.

Наиболее существенные реформы были проведены в первой четверти XIX в. в отношении прибалтийского крестьянства. Непрерывные крестьянские волнения в Прибалтике на рубеже XVIII—XIX вв. заставили правительство Александра I приступить к аграрным преобразованиям. 11 мая 1803 г. был издан указ об учреждении комитета по «улучшению быта» остзейских крестьян. Составленный комитетом проект был утвержден царем 20 февраля 1804 г. и 27 августа того же года распространен на Устляндию.

По этому закону крестьяне признавались прикрепленными к земле, а не к владельцу имения и продажа их без земли воспрещалась. За крестьянами закреплялись наследственные участки земли на 25 лет. Если участок отбирался раньше этого срока, то помещик обязывался компенсировать крестьян за понесенные ими расходы (землей наделялись только крестьяне, а не батраки, по-прежнему лишавшиеся земельного надела). Повинности за пользование землей были значительно повышены. Крестьяне получали некоторые личные права (право владения недвижимой собственностью, право вступления в брак).

Таким образом, феодальные производственные отношения по-прежнему сохранялись, и в положении крестьян не произошло каких-либо существенных изменений. Закон этот не мог, естественно, удовлетворить крестьянство, и осенью 1805 г. вновь произошли крестьянские волнения, которые были подавлены вооруженной силой. Вместе с тем Положение от 20 февраля 1804 г. не удовлетворило и дворянство, которое добилось издания в 1809 г. ряда «дополнительных статей», ухудшавших положение крестьян (увеличение барщины, возвращение помещикам части земель, образовавшихся из бывших крестьянских усадеб). С другой стороны, «дополнительные статьи» содержали в себе ряд пунктов, определявших размер оплаты труда батраков, ограничивали продолжительность рабочего дня на барщине 12 часами. Один же ночной час работы приравнивался к полутора часам дневной.

Однако эстляндские помещики в 1811 г. снова поставили перед правительством вопрос о безземельном освобождении крестьян, что фактически не вносило каких-либо существенных изменений в положение крестьян, так как земля — основа феодального способа производства — целиком сохранялась в руках помещиков. По закону от 23 мая 1816 г. крепостное право отменялось, «эстляндское рыцарство» оставляло себе «токмо право собственности на землю»¹, т. е. полностью обезземеливало крестьян.

Для реализации этого закона устанавливался 14-летний период. Крестьянам предоставлялись права свободных сословий, однако административно-полицейская власть оставалась в руках помещиков. Последним вверялась волостная полиция, в полной зависимости от которой находились мирские общества. Предоставление крестьянам в пользование помещичьих земель и продажа их зависели от помещиков. Таким образом, крестьяне были вовсе лишены своих земель и, будучи наделены правами свободных сословий, фактически продолжали сохранять зависимость от их прежних владельцев.

25 августа 1817 г. было издано аналогичное эстляндскому «Учреждение о курляндских крестьянах»², а 26 марта 1819 г. — «Положение о лифляндских крестьянах»³.

Отмена крепостного права в прибалтийских губерниях мало улучшила положение крестьян.Юридическая свобода вследствие сохранения помещичьей власти над общиной превращалась почти в фикцию. За пользование помещичьей землей крестьяне обязаны были три четверти арендной платы отрабатывать натурой, т. е. нести барщину, которая в результате установления сдельщины требовала значительно большей затраты времени, нежели это предусматривалось законом. Вольнонаемный труд не получил большего распространения. Производственные отношения в Прибалтике оставались старыми, не соответствуя уровню развития производительных сил.

Крестьянские волнения в Прибалтике не прекращались и в 40-х годах приняли довольно значительные размеры. Это заставило правительство в 1849 г. утвердить новое «Лифляндское крестьянское поземельное уложение», распространенное в 1856 г. на Эстляндию¹. Однако это «Уложение», запрещавшее помещику использовать в других целях так называемую податную землю (сдававшуюся в наем крестьянам), а также обязывающее предоставить ее преимущественно крестьянам данной волости, дало возможность помещикам в действительности уменьшить размеры арендных земель. Вследствие этого издание «Уложения» не улучшило положения крестьянства, ответившего на введение его серьезными волнениями.

В 1803 г. по инициативе одного из крупных помещиков, графа С. П. Румянцева, был издан закон о «свободных хлебопашцах», по которому помещикам предоставлялось право отпускать своих крестьян на волю, наделяя их землей. Указ этот какого-либо существенного значения не имел, так как освобождение крестьян а также условия этого освобождения зависели исключительно от помещиков. За первую четверть века в разряд «свободных хлебопашцев» было переведено всего лишь 33 782 мужские души², что составляло менее полупроцента от общего количества крепостных крестьян.

Однако издание этого закона все же означало известную уступку развивающимся капиталистическим отношениям.

Во второй четверти века крестьянский вопрос являлся предметом неоднократных обсуждений в создавшихся специально для этого секретных комитетах. В комитете 6 декабря 1826 г. обсуждался проект Сперанского о том, чтобы сделать крестьян «крепкими» не владельцу, а земле.

В соответствии с этим в проекте комитета намечалось запрещение всякого отчуждения крестьян без земли, продажи их «на своз». Особое положение о дворовых предусматривало не только ограничение стремления помещиков переводить своих крестьян в дворовые, но и создание ряда условий, которые понудили бы помещиков сокращать количество дворни. Вместе с тем в проекте предусматривалось право владельцев освобождать своих крестьян не только с землей, но и без земли, правда, лишь с согласия последних.

Таким образом, этот пункт находился в полном противоречии с первоначальными предположениями Сперанского. Но даже эти крайне незначительные меры вызвали резкое сопротивление дворянства. Николай I, первоначально одобрив проект, все же отсрочил его утверждение на неопределенное время.

 В марте 1835 г. снова был образован Секретный комитет, который разработал план постепенного «уничтожения крепостного права», заключавшийся «в установлении для крестьян верного и со всей осторожностью размеренного перехода от одной степени на высшую и, так сказать, нечувствительного возведения их от состояния крепостного до состояния свободы в той мере, какую закон справедливости и польза государственная допустить могут»¹. По мнению комитета, «высшей степенью» свободы крестьян явится обезземеливание их по образцу прибалтийских губерний. Однако и этот план не получил никакой практической реализации, и единственным результатом работы комитета 1835 г. явилась подготовка реформы государственных крестьян, о которой говорилось выше.

Следующий Секретный комитет был открыт в конце 1839 г. и продолжал свою работу до начала 1842 г. Он занимался вопросом «об изменении быта крепостных крестьян».

Рост крестьянского движения вызывал большую тревогу среди господствующего класса, понимавшего необходимость в какой-то степени регламентировать отношения помещиков с крестьянами при условии сохранения крепостного права. Первоначально это предполагалось осуществить путем введения так называемых инвентарей, предусматривающих заключение особых договоров, в которых устанавливались бы точно как размеры крестьянских наделов, так и повинности за пользование ими. Однако попытка вмешаться во взаимоотношения помещиков с крестьянами в целях предотвращения роста крестьянского движения встретила упорное сопротивление дворянства, в силу чего правительство пошло на уступки. Следствием этого явился закон об «обязанных крестьянах», изданный 2 апреля 1842 г. Инициатором этого закона явился министр государственных имуществ П. Д. Киселев. Будучи сторонником известной регламентации отношений помещиков и крестьян, Киселев вместе с тем считал необходимым сохранить в руках дворянства всю принадлежавшую ему землю. Руководствуясь последним, он подверг критике указ 1803 г. о «свободных хлебопашцах», по которому помещики имели право освобождать крестьян с землей.

«Увольнение крестьян с землею,— писал Киселев,— требовало перехода всей недвижимой собственности из. владения дворян в пользу низшего сословия. Последствием сей меры было бы уничтожение самостоятельности дворянства и образование демократии из людей, перешедших из крепостного состояния»¹.

По указу об «обязанных крестьянах»² помещикам, «которые сами того пожелают», предоставлялось право заключать «по взаимному соглашению» с крестьянами договоры о пользовании известным количеством земли на определенных условиях. Помещики сохраняли «полное право вотчинной собственности на землю», а также права вотчинной полиции и суда. В силу того, что заключение договоров с крестьянами и установление размеров надела и повинностей зависели исключительно от воли помещиков, этот закон не имел почти никакого практического значения. На его основе три фамилии помещиков перевели 24 708 ревизских душ на положение обязанных крестьян³, что составляло около 0,25% по отношению к общему количеству помещичьих крестьян,

«...Условия об обязанных крестьянах были придуманы, может быть и с умыслом, таковы, что их невозможно было исполнить»¹,— характеризовал этот закон впоследствии сам Александр II. В 1847 г. Николай I выразил желание, чтобы дворяне Смоленской губернии перевели своих крепостных в разряд обязанных. Принимая депутацию дворянства, он сказал: «...земля, заслуженная нами, дворянами, или предками нашими, есть наша дворянская. Заметьте,— продолжал он,— что я говорю с вами как первый дворянин в государстве, но крестьянин, находящийся ныне в крепостном состоянии, утвердившемся у нас почти не по праву, а обычаем через долгое время, не может считаться собственностью, а тем менее вещью»². Однако ничего реального и здесь сделано не было.

В начале 1840 г. был созван специальный секретный комитет по вопросу о дворовых. Решения его, касавшиеся некоторого сокращения численности дворовых, что предусматривалось еще проектом комитета б декабря 1826 г., снова не были утверждены Николаем I и по «высочайшему повелению» предлагалось «оставить сие дело впредь до удобного времени»³.

По этому же вопросу был созван секретный комитет 1844 г. Практический результат его деятельности крайне ничтожен. 12 июня 1844 г. было издано два распоряжения: первое — о предоставлении помещикам права отпускать дворовых людей на волю без земли по обоюдному согласию, и второе — о праве помещика освобождать своих дворовых в имениях, заложенных в банках. Естественно, что эти указы не могли иметь какого-либо значения для уменьшения количества дворовых.

Последующие секретные комитеты 1846, 1847 и 1848 гг., посвященные обсуждению отдельных частных вопросов, относившихся к положению крепостных крестьян, также не внесли каких-либо существенных изменений. Непосредственными результатами их деятельности явились следующие законы: указ от 8 ноября 1847 г., разрешавший помещичьим крестьянам выкупиться на волю с землей в случае продажи имения с публичного торга (однако этот указ вызвал недовольство дворянства и был фактически отменен в 1849 г., так как выкуп крестьян и в этих случаях был поставлен в зависимость от согласия помещика) и закон от 3 марта 1848 г., дававший крепостным крестьянам право приобретать недвижимую собственность, «...но не иначе, как с согласия своих помещиков»¹.

Что касается имущества крепостных, ранее ими приобретенного на имя своего владельца, то в законе по этому поводу повелевалось: «Никаких о том от крепостных людей споров не допускать и никаких по оным розысканий не делать»², предоставляя это целиком на усмотрение помещика.

В заключение необходимо остановиться на инвентарной реформе. Проект Киселева о введении инвентарей, т. е. известной регламентации отношений помещиков с крестьянами, вызвав сопротивление дворянства, был отвергнут. Но несколько позднее, в 1846 г., его распространили на Правобережную Украину, где помещиками являлись польские дворяне. Издание этого закона вызывалось чисто политическими соображениями. Правительство ставило своей задачей создать себе опору в крестьянстве на случай дальнейшего развития польского национально-освободительного движения, в котором польская шляхта играла руководящую роль. Вместе с тем определенное влияние на это имело также и восстание крестьян в 1846 г. в Галиции, заставившее правительство ускорить введение инвентарей. Введенные на Правобережной Украине инвентари регламентировали как размеры крестьянских наделов, так и повинности за пользование ими. Помещики уже не имели права в дальнейшем уменьшать наделы, а также увеличивать повинности.

Следовательно, введение инвентарей должно было в какой-то мере ограничить помещичий произвол. Однако практически это ничего не изменило. Составление инвентарей поручалось самим помещикам. К тому же они, как правило, пытались игнорировать этот закон, о чем сообщал царю в своих докладах генерал-губернатор Бибиков. Так, в докладе от 6 октября 1848 г., характеризуя отношение помещиков к инвентарным правилам, он приводил следующие факты: «В селе Пустоверни при наказании крестьян зять помещика Хомец приговаривал: «О тебе указ (имея в виду указ о введении инвентарей,— П. 3.), о тебе государево добро». В Радзивиловке помещик Ротариуш, наказывая мужиков, грозил: «Буду бить, положу указ на спине, пока не пробью указа и кожи»¹.

Подобные примеры были далеко не единичны. Об этом же сообщал в III отделение начальник IV округа жандармов генерал Буксгевден. Так, в особой записке «О действиях помещиков по инвентарным правилам и относительно экономов, в имениях находящихся», приложенной к докладу от 16 декабря 1848 г., Буксгевден, характеризуя положение в Волынской губернии, писал: «Со введения на Волыни инвентарных правил помещику после бесполезного ропота, предприняли умысел подавить это государственное направление, приписывая крестьянам род возмущения... Несколько произведено следственных дел по донесению земских исправников о возмущении крестьян, и в результате оказалось, что когда владельцы нарушали инвентарные правила, то крестьяне просили им дать то, что высочайшею волею даровано и за что крестьяне были наказаны прежде следствия розгами...»². Далее Буксгевден сообщал, что помещики остаются фактически безнаказанными.

Правительство в условиях загнивания всего государственного аппарата (массовый произвол, грабежи, взяточничество) не было в состоянии обеспечить выполнение даже этого закона.

В конце 40-х годов закон о введении инвентарных правил был распространен и на северо-западные губернии (Виленская, Ковенская, Гродненская), однако из-за противодействия местного дворянства он не был реализован.

Если до 1848 г. правительство предпринимало какие-то робкие шаги в крестьянском вопросе, то революция 1848 г. на Западе настолько испугала правительство, что разговоры об отмене крепостного права были прекращены. Исключение представляет лишь попытка правительства в 1853 г. под непосредственным впечатлением восстания в Масловом Куте регламентировать барщину¹. Как известно, в 1797 г. после крупных крестьянских волнений Павлом I был издан указ о трехдневной барщине. Указ этот по существу рекомендовал помещикам этот размер барщины, а не законодательно устанавливал ее. На протяжении первой половины века об этом указе порой вспоминали, однако он не выполнялся. 24 октября 1853 г. Министерство внутренних дел направило местным властям секретный циркуляр, предписывавший предводителям дворянства, «чтобы они сами наблюдали и при всех случаях внушали помещикам о непременном соблюдении закона, по коему крестьяне обязаны работать в пользу помещика только три дня в каждую неделю»².

Циркуляр этот также не внес каких-либо значительных изменений в вопрос о размере барщины. На протяжении первой половины века правительство, понимая опасность, которую таило в себе крепостное право, не могло тем не менее, помимо воли дворянства, пойти на какие-либо серьезные изменения положения крестьянства.

К середине XIX в. кризис феодально-крепостнической системы достиг такого предела, при котором дальнейшее развитие страны на базе господствовавших крепостнических отношений становилось невозможным. По существу экономический прогресс в первой половине XIX в. в России осуществлялся не на основе крепостнической системы, а в обход ей — в результате развития новых, капиталистических отношений. Именно это обстоятельство и обусловило тот факт, что полного застоя и упадка не было ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности.

Вместе с тем развитие капитализма всячески тормозилось существованием крепостного права и в условиях сохранения его не могло получить сколько-нибудь существенного развития.

Кризис феодальной системы находил свое выражение и в ухудшении положения основной массы непосредственных производителей — крепостных крестьян, что являлось следствием усиления эксплуатации. Это в свою очередь приводило к обострению классовых противоречий, к усилению борьбы народных масс, не желавших мириться с существующим порядком вещей.

Все это настоятельно требовало отмены крепостного права. Однако самодержавие, понимавшее необходимость освобождения крестьянства, не могло пойти на это вопреки воле дворянства. Для того чтобы правительство решилось пойти на такой шаг, потребовалось событие, потрясшее всю страну. И таким событием явилась Крымская война.

Продолжение следует

Отмена крепостного права в России, М., 1968 г.