Фридрих Энгельс. ПОЛОЖЕНИЕ РАБОЧЕГО КЛАССА В АНГЛИИ. РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ. Часть 2

РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ

продолжение

Участившиеся в невероятной степени стачки всего лучше доказывают, как далеко зашла в Англии социальная война. Не проходит недели, почти даже дня, чтобы там или тут не воз­никла стачка, то вследствие сокращения заработной платы, то вследствие отказа повысить её, то из-за приёма на фабри­ку knobsticks, то из-за отказа устранить злоупотребления или плохие порядки, то из-за введения новых машин или из-за бесчисленного множества других причин. Конечно, эти стачки — только авангардные схватки, превращающиеся иногда и в более серьёзные битвы: они ещё ничего не решают, но они с несомненной ясностью доказывают, что решительный бой между пролетариатом и буржуазией уже близится. Стачки являются военной школой, в которой рабочие подготовляются к великой борьбе, ставшей уже неизбежной; они являются манифестацией отдельных отрядов рабочего класса, возвещающих о своём присоединении к великому рабочему дви­жению. И если просмотреть годовой комплект газеты «Northern Star», единственной газеты, сообщающей о всех движениях пролетариата, то можно убедиться, что все рабочие городов и сельских промышленных округов объединились в союзы и от времени до времени заявляют свой протест против господства буржуазии посредством всеобщей стачки. А как школа борьбы стачки незаменимы. В них проявляется своеобразное мужество англичанина. На континенте считают, что англичане, в особенности рабочие, трусливы, что они якобы неспособны совершить революцию; мнение это основано на том, что они не готовы бунтовать каждую минуту, подобно французам, что они как будто спокойно мирятся с буржуазным режимом. Но это мнение совершенно ошибочно. Английские рабочие не уступают никакой нации в мужестве, они не менее беспокойны, чем французы, но борются они иначе. Французы насквозь политичны, они борются и против социального зла на политической арене. Англичане же, считая, что политика служит лишь корыстным интересам буржуазного общества, борются не против правительства, а непосредственно против буржуазии, а эта борьба может пока что вестись с успехом лишь мирным путём. Застой в промышленности и вызванная им нищета повлекли за собой в 1834г. в Лионе восстание во имя республики, а в 1842г. в Манчестере всеобщую стачку с требованием Народной хартии и повышения заработной платы. А что для стачки тоже требуется мужество и даже большее, часто гораздо большее мужество, гораздо более смелая и твёрдая решимость, чем для восстания, — это ясно. В самом деле, для рабочего, знающего по опыту, что такое нищета, вовсе не пустяк смело идти навстречу нужде, обречь на неё жену и детей, месяцами терпеть голод и лишения, оставаясь твёрдым и непоколебимым. Сравните смерть или галеры, угрожающие французскому революционеру, с тем, что английский рабочий терпит, чтобы не подчиниться игу имущего класса, с медленной смертью от голода, с необходимостью изо дня в день смотреть на голодающую семью, с сознанием, что буржуазия когда-нибудь да отомстит тебе! Мы увидим дальше пример такого упорного, неодолимого мужества английского рабочего, уступающего силе лишь тогда, когда всякое сопротивление бесполезно и уже не имеет смысла. И именно в этой спокойной вы­держке, в этой непоколебимой решимости, ежедневно выдерживающей сотни испытаний, именно в них английский рабочий обнаруживает наиболее достойную уважения черту своего характера. Люди, которые терпят такие бедствия, чтобы сломить сопротивление одного-единственного буржуа, сумеют сломить и силу всей буржуазии. Но и помимо этого английский рабочий не раз обнаруживал достаточно мужества. Если стачка 1842 г. не имела дальнейших последствий, то это произошло отчасти потому, что буржуазия толкнула рабочих на выступление, отчасти потому, что сами рабочие не понимали ясно цели стачки и не были между собой солидарны. В других же случаях, когда дело шло об определённых социальных целях, английские рабочие не раз доказали своё мужество. Не говоря уже о восстании 1839г. в Уэльсе, во время моего пребывания в Манчестере (в мае 1843г.) там произошло настоящее сражение. На одном кирпичном заводе (Полинга и Хенфри) увеличили форму для кирпичей, не повысив заработной платы, хотя кирпичи больших размеров продавались, конечно, дороже. Рабочие, которым отказали в повышении заработной платы, оставили работу, а союз объявил фирме бойкот. С большими усилиями фирме удалось, однако, набрать рабочих в окрестных местно­стях и из числа knobsticks. Сначала союз попытался их запугать. Для охраны завода фирма наняла двенадцать чело­век отставных солдат и полицейских и вооружила их ружьями. Так как попытки запугивания не помогли, однажды, часов около десяти вечера, отряд рабочих-кирпичников в боевом по­рядке с авангардом, вооружённым ружьями, напал на завод, расположенный всего шагах в 400 от казарм, в которых стояла пехотная часть^[71]. Проникнув на территорию завода и обнаружив охрану, рабочие стали стрелять, растоптали выложенные для сушки кирпичи, разбросали сложенный в кучи уже подсохший кирпич, разрушили всё, что им попалось под руку, и, проникнув в одно из зданий, поломали всю мебель и избили жену жившего там надсмотрщика. Тем временем охрана расположилась за изго­родью, под прикрытием которой можно было беспрепятственно стрелять. Нападающие были ярко освещены пылающей обжига­тельной печью, перед которой стояли, являясь прекрасной мишенью для своих противников, в то время как сами они стреляли наугад. Тем не менее перестрелка продолжалась более получаса, пока не были истрачены все заряды и не была достигнута цель нападения, т. е. не было разрушено на заводе всё, что можно было разрушить. Тогда появились войска, и рабочие отступили к Эклсу (в трёх милях от Манчестера). Неподалёку от Эклса они сделали перекличку, причём каждый вызывался по но­меру, под которым он был записан в своей секции, и потом рассеялись, правда, лишь для того, чтобы попасть в руки надвигавшейся со всех сторон полиции. Раненых, очевидно, было очень много, но стало известным лишь число тех, кто попал в руки полиции. Один рабочий был ранен тремя пулями: в бедро, в голень и в плечо, и тем не менее прошёл более четырёх миль. — Эти люди достаточно показали, что они тоже обладают революционной отвагой и не боятся пуль. Если же невооружённая масса, сама не знающая, чего она собственно хочет, запертая на рыночной площади, может быть усмирена несколькими драгунами и полицейскими, занявшими все выходы, как это случилось в 1842г., то это далеко не доказывает ещё отсутствия у неё мужества; эта масса ничего не предприняла бы и в том случае, если бы этих слуг государственной, т. е. буржуазной, власти тут не было. Там же, где народ имеет перед собой определённую цель, он обнаруживает достаточно мужества, что доказывает, например, нападение на фабрику Бёрли, которую пришлось затем отстаивать при помощи артиллерии.

Кстати несколько слов о том, как свято почитается в Англии закон. Конечно, для буржуа закон свят: ведь он является его собственным творением, издан с его согласия для защиты его личности и его интересов. Буржуа знает, что если один какой-нибудь закон и причиняет ему неудобства, то всё законодательство в целом направлено к защите его интересов, а главное, что святость закона, неприкосновенность порядка, установленного активным волеизъявлением одной части общества и пассивным — другой, является самой надёжной опорой его социального положения. Английский буржуа находит в законе, как и в своём боге, самого себя и потому закон для него свят, потому и дубинка полицейского, которая в сущности является его дубинкой, обладает такой поразительно умиротворяющей силой в его глазах. Но, конечно, не в глазах рабочего. Рабочий слишком хорошо знает, он слишком часто испытал на опыте, что закон для него — кнут, сплетённый буржуазией, и потому он прибегает к закону только в том случае, когда его к этому вынуждают. Смешно утверждать, будто английский рабочий боится полиции, когда в Манчестере каждую неделю происходят избиения полицейских, а в прошлом году была даже сделана попытка взять штурмом полицейский участок, защищенный железной дверью и толстыми ставнями. Сила полиции во время стачки 1842 г. основывалась, как уже сказано, лишь на нерешительности самих рабочих.

Поскольку рабочие не почитают закона, а лишь подчиняются ему, когда они не в силах изменить его, то вполне естественно, что они хотят, по крайней мере, внести предложения об изменении закона, что они стремятся поставить на место буржуазного закона закон пролетарский. Таким законом, предложенным пролетариатом, и является Народная хартия (people's charter), документ, по форме чисто политический и требующий реорганизации палаты общин на демократических началах. Чартизм есть концентрированная форма оппозиции против буржуазии. В деятельности союзов и в забастовках эта оппо­зиция всегда оставалась разобщённой; отдельные рабочие или группы рабочих боролись с отдельными буржуа. Если борьба принимала иногда общий характер, то большей частью независимо от намерения рабочих; в тех случаях, когда это делалось сознательно, в основе этого сознания лежал чартизм. В чартизме же против буржуазии поднимается весь рабочий класс, нападая прежде всего на её политическую власть, на ту стену законов, которой она себя окружила. Чартизм ведёт своё происхождение от демократической партии, которая развилась в 80-х годах XVIII века одновременно с пролетариатом и внутри его, приобрела силу во время французской революции и выступила после заключения мира как «радикальная» партия. Главным её центром были тогда Бирмингем и Манчестер, а раньше — Лондон. В союзе с либеральной буржуазией она вырвала у олигархов старого парламента билль о реформе и с тех пор стала всё более и более укрепляться как партия рабочая, противостоящая буржуазии. В 1835г. комитет всеобщей Лондонской ассоциации рабочих (Working Men's Association) с Уильямом Ловеттом во главе составил проект Народной хартии, заключавший в себе следующие «шесть пунктов»: 1) всеобщее избирательное право для всех совершеннолетних мужчин, находящихся в здравом уме и не совершивших никакого преступления; 2) ежегодно переизбираемый парламент; 3) вознаграждение членов парламента, чтобы и неимущий мог принять депутатские полномочия; 4) выборы путём тайной баллотировки для устранения подкупа и запугиваний со стороны буржуазии; 5) равные избирательные округа, чтобы обеспечить равномерное предста­вительство, и 6) отмена и без того чисто формального земельного ценза в 300 ф. ст. для депутатов, чтобы каждый избиратель имел также право быть избранным. — Этих шести пунктов, ко­торые все касаются только конституирования палаты общин, как они ни невинны на первый взгляд, достаточно всё же для того, чтобы смести с лица земли английскую конституцию вместе с королевой и палатой лордов. Так называемые монархический и аристократический элементы в конституции могут существовать до сих пор лишь потому, что буржуазия заинтересована в сохранении их для видимости; ведь и тот и другой элемент существуют в настоящее время только для видимости. Но когда палата общин будет иметь за собой общественное мнение всей страны, когда она будет уже выражать волю не одной только буржуазии, а всей нации, тогда она настолько завладеет всей полнотой власти, что монарх и аристократия потеряют последние следы своего ореола святости. Английский рабочий не питает уважения ни к лордам, ни к королеве, между тем как буржуазия, хотя она на деле и мало считается с их мнениями, воздаёт каждому в отдельности божеские почести. Английский чартист в политическом смысле республиканец, хотя никогда или, по крайней мере, почти никогда не употребляет этого слова; он симпатизирует республиканским партиям всех стран, но охотнее называет себя демократом. Он больше чем просто республиканец; его демократизм не ограничивается областью чистой политики.

С самого своего возникновения в 1835г. чартизм был распространён, конечно, главным образом среди рабочих, но он тогда ещё резко не отделялся от радикальной мелкой буржуазии. Радикализм рабочих шёл рука об руку с радикализмом буржуазии. Хартия была их общим лозунгом, они совместно устраивали свои ежегодные «национальные конвенты» и составляли, казалось, одну партию. Мелкая буржуазия, разочарованная результатами билля о реформе и застоем в делах в 1837—1839гг., была в то время настроена очень воинственно и кровожадно, и потому пламенная агитация чартистов была ей очень по душе. Об энергичном характере этой агитации не имеют в Германии никакого представления. К народу обращались с призывом вооружиться и даже восстать. Изготовлялись пики, как некогда во времена французской революции. В 1838г. в движении принимал участие, между прочим, некий проповедник из секты методистов, Стефенс, который произнёс перед населением Манчестера такую речь:

«Не бойтесь силы правительства, не бойтесь солдат, штыков и пушек, которые имеются у ваших угнетателей, — в ваших руках средство гораздо более мощное, чем всё это, — оружие, против которого ни штыки, ни пушки ничего поделать не могут. И этим оружием может овладеть десятилетний ребёнок. Достаточно взять несколько спичек и пучок соломы, облитой смолой! Хотел бы я посмотреть, что сделает правительство со своими сотнями тысяч солдат против этого оружия, если только его смело пустить в ход!»^[72]

Но в то же время обнаружился уже тогда своеобразный социальный характер чартизма рабочих. Тот же Стефенс на собрании 200 тыс. человек на Керсолл-Муре, упомянутой уже нами «Священной горе» Манчестера, сказал следующее:

«Чартизм, друзья мои, не вопрос политический, в котором дело идёт о завоевании для вас избирательного права и пр.; чартизм — это вопрос ножа и вилки; Хартия — это значит хорошее жилище, хорошая еда и питьё, хорошая заработная плата и короткий рабочий день».

Поэтому движение против нового закона о бедных и за десятичасовой билль находилось уже и тогда в самой тесной связи с чартизмом. На всех митингах того времени выступал тори Остлер, и наряду с национальной петицией о Народной хартии, принятой в Бирмингеме, выдвигались сотни петиций об улучшении социального положения рабочих. В 1839г. агитация продолжалась не менее оживлённо, и, когда она к концу года стала несколько ослабевать, Басси, Тейлор и Фрост поспешили организовать восстание одновременно в Северной Англии, в Йоркшире и Уэльсе. Фросту пришлось начать восстание слишком рано, так как его планы были предательски раскрыты, и потому он потерпел неудачу. Организаторы восстания на Севере успели узнать о неудачном исходе попытки Фроста и во-время отсту­пили. Два месяца спустя, в январе 1840г., в Йоркшире произошло несколько так называемых полицейских мятежей (spy-out­breaks) — как, например, в Шеффилде и Брадфорде, — и затем возбуждение мало-помалу улеглось. Между тем буржуазия направила свои силы на более практичные и более выгодные для неё проекты, именно на борьбу с хлебными законами. В Манчестере образовалась ассоциация для борьбы против хлебных законов, и следствием её возникновения явилось ослабление связи между радикальной буржуазией и пролетариатом. Рабочие скоро поняли, что отмена хлебных законов принесёт им мало пользы, между тем как для буржуазии она очень выгодна, а потому буржуазии не удалось добиться от них поддержки проекта. Начался кризис 1842 года. Возобновилась такая же оживлённая агитация, как в 1839 году. На этот раз в ней принимала участие и богатая промышленная буржуазия, очень сильно страдавшая от этого кризиса. Лига против хлебных законов, как стала называться организованная манчестер­скими фабрикантами ассоциация, приняла весьма радикальный, боевой характер. Её печать и агитаторы заговорили неприкрытым революционным языком, что объяснялось между прочим и тем, что с 1841г. у власти стояла консервативная партия. Как раньше чартисты, так теперь Лига стала открыто призывать к восстанию, а рабочие, больше всех страдавшие от кризиса, тоже не оставались бездеятельными, как это показывает национальная петиция этого года, под которой стояло 3½ миллиона подписей. Одним словом, если между обеими радикальными партиями раньше было некоторое отчу­ждение, то теперь они вновь заключили союз. 15 февраля 1842г. на совместном собрании либералов и чартистов в Манчестере был составлен проект петиции с требованием как отмены хлебных законов, так и принятия Хартии; эта петиция была на следующий день одобрена обеими партиями. Весна и лето прошли под знаком бурной агитации, в обстановке растущей нищеты. Буржуазия имела твёрдое намерение воспользоваться кризисом и вызванными им нуждой и общим возбуждением, чтобы покончить с хлебными законами. Так как на этот раз у власти были тори, то буржуазия почти отказалась от дорогой её сердцу законности: она хотела революции, но руками рабочих. Она хотела заставить рабочих таскать для неё каштаны из огня и ради неё обжигать себе пальцы. Повсюду стали опять поговаривать о выдвинутом чартистами ещё в 1839 г. лозунге «священного месяца» — о всеобщей забастовке рабочих; но на этот раз не рабочие хотели бастовать, а фабриканты хотели закрыть свои фабрики, распустить рабочих по деревням и натравить их на поместья аристократии, чтобы заставить таким образом парламент и правительство тори отменить хлебные пошлины. Это, разумеется, привело бы к восстанию, но буржуазия оставалась бы в тени и могла бы спокойно ожидать резуль­татов, не компрометируя себя в случае неудачи. В конце июля в делах наступило некоторое улучшение; дальше откладывать было нельзя, и, чтобы не упустить момента, три фирмы в Стейлибридже при улучшающейся конъюнктуре (ср. торговые отчёты Манчестера и Лидса за конец июля и начало августа) вдруг снизили заработную плату; было ли это сделано по собственному побуждению или по соглашению с остальными фабрикантами, и в частности с Лигой, я решать не берусь. Две фирмы, однако, скоро отступили, а третья, фирма Уильям Бейли с братьями, осталась непреклонна; рабочим в ответ на их жалобы было заявлено, что, если это им не нравится, будет, пожалуй, лучше для них некоторое время погулять. На этот издевательский вызов рабочие ответили возгласами возмущения, покинули фабрику и прошли по городу, призывая всех рабочих к стачке. Через несколько часов все фабрики остановились, и рабочие двинулись процессией в Моттрам-Мур, чтобы там провести митинг. Это было 5 августа. А 8 августа они в числе 5 тыс. человек отправились в Аштон и Хайд, остановили все фабрики и угольные шахты и повсюду устраивали митинги, на которых говорилось, однако, не об отмене хлебных законов, как надеялась буржуазия, а «о справедливой заработной плате за справедливый рабочий день (a fair day's wages for a fair day's work)». 9 августа они двинулись на Манчестер, вошли в город, не встречая препятствий со стороны представителей власти, которые все принадлежали к либеральной партии, и остановили там все фабрики. 11 августа они пришли в Стокпорт, и здесь впервые им было оказано сопротивление, когда они штурмовали излюбленное детище буржуазии — работный дом. В тот же день в Болтоне начались всеобщая забастовка и волнения, которым власти также не препятствовали; скоро восстание рас­пространилось на все промышленные округа, и все работы, за исключением уборки хлеба и заготовки съестных припасов, были прекращены. Но и восставшие рабочие оставались спокойными. Они были втянуты в это восстание помимо своей воли: фабриканты, за исключением одного — тори Бёрли в Манчестере, — против своего обыкновения не противились забастовке. Дело началось, но рабочие не имели перед собой определённой цели. Правда, все они были согласны в том, что им незачем идти под пули ради своих фабрикантов, добивающихся отмены хлебных законов, но в остальном одни хотели проведения Народной хартии, другие, считая это преждевременным, требовали лишь восстановления заработной платы 1840 года. По этим причинам всё восстание потерпело неудачу. Будь оно с самого начала целеустремлённым, сознательным рабочим восстанием, оно несомненно увенчалось бы успехом. Но массы, выгнанные на улицу хозяевами помимо своего желания, не имея перед собой никакой определённой цели, ничего не могли сделать. Между тем буржуазия, которая и пальцем не пошевельнула для того, чтобы выполнить соглашение от 15 февраля, очень быстро поняла, что рабочие не хотят служить орудием в её руках и что непоследовательность, которую она проявила, уклонившись от «законного» пути, угрожает опасностью ей самой; поняв это, она вернулась на почву законности и перешла на сторону правительства против рабочих, которых она сама сначала подстрекала, а затем принудила к восстанию. Вместе со своими прислужниками буржуазия вступила в ряды специальных констеблей — в Манчестере в их числе были и немецкие коммерсанты, без всякой нужды парадировавшие по улицам города с дубинкой в руках и сигарой во рту; в Престоне она приказала стрелять в народ, и таким образом стихийное народное восстание вдруг оказалось перед лицом не только военной силы пра­вительства, но и всего имущего класса. Рабочие, и без того не имевшие никакой ясной цели, постепенно разошлись, и восстание окончилось без тяжёлых последствий. После этого буржуазия совершила ещё множество других подлостей; она пыталась обелить себя, высказывая отвращение к насильственным выступлениям народа, что плохо согласовывалось с революционными речами, которые она произносила весной, сваливала всю вину на чартистских «подстрекателей» и т. п., хотя сама сделала гораздо больше их, чтобы вызвать восстание; с неслыханным бесстыдством она снова стала на свою прежнюю позицию признания святости закона. Чартисты, которые почти совсем не принимали участия в подготовке восстания, которые лишь сделали то, что собиралась сделать сама буржуазия, т. е. воспользовались сложившейся обстановкой, — чартисты были привлечены к судебной ответственности и осуждены, между тем как буржуазия нисколько не пострадала и даже во время прекращения работы с выгодой смогла продать свои запасы товаров.

Результатом этого восстания было самое решительное отделение пролетариата от буржуазии. Чартисты и раньше вовсе не скрывали, что они готовы добиваться своей Хартии всеми средствами, даже путём революции. А буржуазия, которая теперь вдруг поняла, какую опасность представляет для неё всякий насильственный переворот, и слышать больше не хотела о «физической силе», желая осуществить свои цели одной лишь «моральной силой» — как будто эта последняя является чем-либо иным, кроме прямой или косвенной угрозы применения физической силы. Это был один из спорных пунктов, который; однако, впоследствии был устранён утверждением чартистов, — в такой же степени достойных доверия, как и либеральная буржуазия, — что они тоже не призывали к физической силе; Вторым и важнейшим спорным пунктом, который как раз и способствовал оформлению чартизма в его чистом виде, был вопрос о хлебных законах. В отмене этих законов была заинтересована радикальная буржуазия, но не пролетариат. Прежняя чартистская партия раскололась поэтому на две партии, политические принципы которых на словах были совершенно сходны, на деле же — совершенно различны и несовместимы. На Бирмингемской национальной конференции в январе 1843 г. представитель радикальной буржуазии, Стёрдж, предложил исключить из устава чартистской ассоциации самое название Хартии, мотивируя своё предложение тем, что название это после восстания связано с воспоминаниями о насильственных революционных действиях; связь эта, впрочем, существовала уже несколько лет и г-н Стёрдж раньше не находил нужным против неё возражать. Рабочие не пожелали отказаться от этого названия и, когда при голосовании вопроса Стёрдж потерпел неудачу, этот квакер, ставший вдруг верноподданным, покинул зал заседания в сопровождении меньшинства и организовал из радикальной буржуазии некую «Ассоциацию борьбы за полное избирательное право». Этому буржуа, недавнему якобинцу, воспоминания вдруг стали так неприятны, что даже название всеобщего избирательного права (universal suffrage) он заменил смехотворным названием: полное избирательное право (complete suffrage)! Рабочие осмеяли его и спокойно пошли дальше своим путём. С этого момента чартизм стал чисто рабочим движением, освободившимся от всяких буржуазных элементов. Органы печати, требовавшие «полного» избирательного права, — «Weekly Dispatch», «Weekly Chronicle», «Examiner» и др. — мало-помалу впали в тот же бесцветный тон, что и остальные либеральные газеты, защищали свободу торговли, нападали на десятичасовой билль и на все специально рабочие требования и вообще обнаруживали мало радикализма. Во всех конфликтах радикальная буржуазия становилась на сторону либералов против чартистов и вообще в центре своего внимания ставила вопрос о хлебных законах, который для англичан является не чем иным, как вопросом о свободной конкуренции. Благодаря этому радикальная буржуазия совершенно подпала под влияние либеральной буржуазии и играет сейчас в высшей степени жалкую роль.

Зато чартисты-рабочие с удвоенной энергией приняли участие во всех битвах пролетариата против буржуазии. Свободная конкуренция причинила рабочим столько страданий, что стала им ненавистной; её сторонники, буржуа, являются заклятыми врагами рабочих. Полная свобода конкуренции может причинить рабочим только вред. Все требования, которые они выставляли до сих пор — десятичасовой билль, защита рабочего от капиталиста, хорошая заработная плата, обеспеченное положение, отмена нового закона о бедных, — все эти требования, которые являются по меньшей мере такой же неотъемлемой частью чартизма, как и «шесть пунктов», направлены прямо против свободной кон­куренции и свободы торговли. Поэтому нет ничего удивительного в том, — вся английская буржуазия никак не может понять этого, — что рабочие ничего не хотят знать о свободной конкуренции, свободе торговли и отмене хлебных законов, что они относятся к этому последнему требованию по меньшей мере весьма равнодушно и крайне озлоблены против его защитников. Именно по этому вопросу пролетариат расходится с буржуазией, а чартизм — с радикализмом, и буржуазный рассудок не может этого понять, потому что он не может понять пролетариата.

Но в этом заключается также отличие чартистской демократии от всей прежней, политической буржуазной демократии. По существу своему чартизм есть явление социального характера. «Шесть пунктов», которые для радикального буржуа представляют всё и которые лишь в крайнем случае могли бы повлечь за собой ещё некоторые конституционные реформы, для пролетария являются только средством. «Политическая власть — наше средство, социальное благоденствие — наша цель» — таков теперь ясно выраженный лозунг чартистов. Слова о «вопросе ножа и вилки», сказанные проповедником Стефенсом, были в 1838г. истиной лишь для некоторых чартистов; в 1845 г. они стали истиной для всех. Нет больше чистых политиков среди чартистов. Правда, социализм их находится ещё в зачаточном состоянии, они ещё до сих пор видят главное средство против нищеты в разделе земли на мелкие участки (allotment-system), что уже изжило себя вследствие развития промышленности (см. «Введение»), и вообще большинство их практических предложений (охранительные мероприятия в интересах рабочих и т. д.) носит по внешности реакционный характер. Но, с одной стороны, сами предлагаемые ими мероприятия таковы, что либо они не выдержат ударов конкуренции — и тогда возобновится прежнее положение, — либо они должны привести к упразднению самой конкуренции; а с другой стороны, именно нынешнее неопределившееся положение чартизма, его отделение от чисто политической партии неизбежно должны привести к дальнейшему развитию отличительных признаков чартизма, обусловленных его социальной сущностью. Сближение его с социализмом неизбежно, в особенности, когда наступит очередной кризис, который должен последовать за теперешним оживлением в промышленности и торговле не позже 1847г.^[73], но вероятно уже в будущем году, — кризис, который по силе и остроте далеко превзойдёт все предшествовавшие и заставит рабочих всё больше искать выхода из нужды в социальной, а не в политической области. Рабочие добьются своей Хартии — это само собой разумеется, но до тех пор они ещё многое уяснят себе из того, чего им можно будет добиться посредством Хартии и о чём они пока имеют ещё очень смутное представление.

Тем временем и социалистическая агитация продолжает развиваться. Об английском социализме здесь может быть речь лишь постольку, поскольку он влияет на рабочий класс. Англий­ские социалисты требуют постепенного введения общности имущества путём создания «колоний внутри страны» на 2-3 тыс. человек, которые занимались бы промышленностью и земледелием, обладали бы равными правами и получали бы одинаковое образование; английские социалисты требуют облегчения развода и учреждения разумного правительства при полной свободе мнений, а также отмены наказаний, которые должны быть заменены разумным обращением с преступниками. Таковы их практические предложения; теоретические их принципы нас здесь не интересуют. — Родоначальником английского социализма был фабрикант Оуэн. Поэтому его социализм, который по существу ставит себя выше противоположности между бур­жуазией и пролетариатом, по форме всё же относится с большой терпимостью к буржуазии и очень во многом несправедливо к пролетариату. Социалисты вполне смирны и миролюбивы; они признают существующий порядок, как он ни плох, поскольку они отрицают всякий иной путь к его изменению, кроме завоевания общественного мнения. В то же время принципы их настолько абстрактны, что в теперешней своей форме они ни­когда не смогут завоевать это общественное мнение. При этом социалисты постоянно жалуются на деморализацию низших классов, не замечают в этом разложении общественного порядка элементов прогресса и упускают из виду, что деморализация имущих классов, лицемерных и преследующих лишь свои частные интересы, во много раз хуже. Они не признают исторического развития и поэтому хотят перевести страну в коммунистическое состояние тотчас же, немедленно, а не путём дальнейшего развёртывания политической борьбы до её завершения, при котором она сама себя упразднит [sich selbst auflöst]^[74]. Они, правда, понимают, почему рабочий озлоблен против буржуа, но это озлобление, которое единственно и может вести рабочих вперёд, они считают бесплодным и проповедуют ещё более бесплодные в современной английской действительности филантропию и всеобщую любовь. Они признают только психологическое развитие, развитие абстрактного человека, стоящего вне всякой связи с прошлым, между тем как весь мир, а вместе с ним и каждый отдельный человек, вырос из этого прошлого. Поэтому они слишком учёны, слишком метафизичны и большого успеха не имеют. Они вербуются отчасти из среды рабочего класса, где к ним тяготеют очень немногочисленные элементы, хотя, правда, наиболее образованные и наиболее стойкие. В теперешней своей форме социализм никогда не сможет стать общим достоянием рабочего класса; для этого ему необходимо спуститься со своих высот и на некоторое время вернуться к чартистской точке зрения. Но социализм, прошедший через горнило чартизма, очищенный от своих буржуазных элементов, подлинно пролетарский социализм, который уже и теперь формируется у многих социалистов и многих чартистских вождей, являющихся почти сплошь социалистами^[75], этот социализм сыграет, и очень скоро, выдающуюся роль в историческом развитии английского народа. Английский социализм, который имеет гораздо более широкую базу, чем французский коммунизм, но отстаёт от последнего в своём развитии^[76], должен временно вернуться к французской точке зрения, чтобы затем пойти дальше неё. Правда, к тому времени продвинутся дальше в своём развитии и французы. Социализм является в то же время самым решительным выражением господствующего среди ра­бочих отрицательного отношения к религии и притом выраже­нием столь резким, что рабочие, у которых это отношение бессознательное, чисто практическое, часто пугаются этой резкости. Но и здесь нужда заставит рабочих отказаться от веры, кото­рая — в чём они всё более и более убеждаются — служит лишь для того, чтобы сделать их слабыми и покорными своей судьбе, послушными и преданными имущему классу, высасывающему из них все соки.

Итак, мы видим, что рабочее движение распадается на два направления: на чартистов и социалистов. Чартисты больше отстали, они менее развиты, но зато они настоящие, подлинные пролетарии, представители пролетариата. Социалисты смотрят гораздо шире, предлагают практические средства против нужды, но они по своему происхождению выходцы из буржуазии и потому не в состоянии слиться с рабочим классом. Слияние социализма с чартизмом, воспроизведение французского коммунизма применительно к английским условиям — вот что должно произойти в ближайшем будущем и частью уже началось, Лишь тогда, когда это осуществится, рабочий класс действительно станет властелином Англии; политическое и социальное развитие тем временем тоже подвинется вперёд и будет благоприятствовать этой новой зарождающейся партии, этому дальнейшему развитию чартизма.

Эти различные группы рабочих, которые то сливаются в один поток, то идут врозь, — члены союзов, чартисты и социалисты — создали на свои средства множество школ и читален для повышения интеллектуального уровня рабочих. Такие учреждения имеются при каждой социалистической, почти при каждой чартистской организации, а также при многих отдельных профессиональных союзах. Здесь дети получают чисто пролетарское воспитание, свободное от всяких влияний буржуазии, а в читальнях имеется исключительно, или почти исключительно, пролетарская пресса и книги. Эти учреждения очень опасны для буржуазии, и ей удалось уже в некоторых из них, а именно в «Mechanics' Institutions», устранить пролетарское влияние и превратить их в органы для распространения среди рабочих полезных для буржуазии знаний. Здесь преподаются естественные науки, изучение которых отвлекает рабочих от борьбы против буржуазии и может кое-кого из них натолк­нуть на изобретения, которые увеличат доходы буржуазии. Между тем для самого рабочего изучение природы в настоящее время совершенно бесполезно, потому что в большом городе, где он живёт, и при большой продолжительности рабочего дня он природы-то никогда и не видит. Здесь проповедуется политическая экономия, кумиром которой является свободная конкуренция; из этой науки рабочий может сделать лишь тот единственный вывод, что самое разумное для него — в тихом сми­рении умереть с голоду. Здесь всё учит смирению, податливости и приспособлению к господствующей политике и религии, так что рабочий слышит только проповедь повиновения, пассивности и покорности своей судьбе. Естественно, что рабочая масса знать не хочет этих школ; она идёт в пролетарские читальни, занимается обсуждением вопросов, непосредственно затрагивающих её собственные интересы. И тогда самодовольная буржуазия изрекает своё Dixi et salvavi^[77] и с презрением отворачивается от класса, который «предпочитает солидному образованию неистовые выкрики злостных демагогов». Впрочем, рабочие ценят также и «солидное образование», когда оно им преподносится без примеси корыстной мудрости буржуазии; это доказывает множество лекций на естественно-научные, художественные и политико-экономические темы, которые постоянно читаются во всех пролетарских учреждениях, в особенности социалистических, и очень хорошо посещаются. Мне нередко случалось встречать рабочих в изношенных плисовых куртках, которые обнаруживали больше знаний по геологии, астрономии и другим предметам, чем иной образованный буржуа в Германии. Каких успехов английскому пролетариату удалось достигнуть в деле приобретения самостоятельного образования, показывает особенно тот факт, что наиболее выдающиеся произведения новейшей философии, политической литературы и поэзии читаются почти исключительно рабочими. Буржуа — раб существующего социального строя и связанных с ним предрассудков; он пугливо отмахивается и открещивается от всего того, что действительно знаменует собой прогресс; пролетарий же смотрит на всё это открытыми глазами и изучает с наслаждением и успешно. В этом отношении социалисты очень много сделали для просвещения пролетариата; они перевели французских материалистов, Гельвеция, Гольбаха, Дидро и т. д., и распространили их в дешёвых изданиях вместе с лучшими произведениями английских авторов. «Жизнь Иисуса» Штрауса и «Собственность» Прудона тоже имеют хождение только среди пролетариев. Шелли, гениальный пророк Шелли, и Байрон со своей страстностью и горькой сатирой на современное общество имеют больше всего читателей среди рабочих; буржуа держит у себя только так называемые «семейные издания», выхолощенные и приспособленные к современной лицемерной морали. — Произведения двух крупнейших практических философов новейшего времени, Бентама и Годвина, особенно последнего, также являются почти исключительно достоянием пролетариата. Если среди радикальной буржуазии и существуют последователи Бентама, то ведь только проле­тариату и социалистам удалось, отталкиваясь от него, шагнуть вперёд. На этих основах пролетариат создал свою собственную литературу, состоящую большей частью из периодических изданий и брошюр и по содержанию своему далеко превосходящую всю литературу буржуазии. Но к этому мы вернёмся в другой раз.

Необходимо сделать ещё одно замечание. Ядро рабочего движения составляют фабричные рабочие и среди них главным образом рабочие хлопчатобумажных фабрик. Ланкашир, в осо­бенности Манчестер, является местонахождением сильнейших рабочих союзов, центром чартизма, пунктом, где насчитывается больше всего социалистов. Чем глубже фабричная система проникает в какую-нибудь отрасль труда, тем больше рабочие этой отрасли вовлекаются в движение. Чем больше обостряется антагонизм между рабочими и капиталистами, тем больше развивается, тем больше проясняется в рабочем пролетарское сознание. Мелкие мастера Бирмингема, хотя тоже страдают от кризисов, всё же занимают злосчастное промежуточное положение между пролетарским чартизмом и радикализмом лавочников. В общем же все промышленные рабочие вовлечены в ту или иную форму борьбы против капитала и буржуазии. Все они сходятся на том, что они «working men» [«рабочие»] — звание, которым они гордятся и которое служит обычным обращением на собраниях чартистов, — что они составляют самостоятельный класс с собственными интересами и принципами, с собственным мировоззрением, класс, противоположный всем имущим классам, и в то же время класс, на котором зиждется вся сила нации и её способность к дальнейшему развитию.

Продолжение следует

Собрание сочинений  К. Маркса и Ф. Энгельса

Издание второе

Том 2 IX/1844 - II/1846 [pdf]

Ф. ЭНГЕЛЬС. ПОЛОЖЕНИЕ РАБОЧЕГО КЛАССА В АНГЛИИ.
По собственным наблюдениям и достоверным источникам 231-517
К РАБОЧЕМУ КЛАССУ ВЕЛИКОБРИТАНИИ 235-237
ПРЕДИСЛОВИЕ 238-240
ВВЕДЕНИЕ 243- 259
Положение рабочих до промышленной революции. - Дженни. - Возникновение промышленного и сельскохозяйственного пролетариата. - Ватер-машина, мюль-машина, механический ткацкий станок, паровая машина. - Победа машины над ручным трудом. - Развитие промышленной мощи. - Хлопчатобумажная промышленность. - Чулочновязальное производство. - Кружевное производство. - Беление, набивка, крашение. - Шерстяная промышленность. - Льняная промышленность. - Шёлковая промышленность. - Производство и обработка железа. - Угольные копи. - Гончарное производство. - Сельское хозяйство. - Шоссе, каналы, железные дороги, пароходы. -
Резюме. - Вопрос о пролетариате приобретает национальное значение.-Взгляд буржуазии на пролетариат.

ПРОМЫШЛЕННЫЙ ПРОЛЕТАРИАТ 260-262
Различные отряды пролетариата. - Централизация собственности. -
Рычаги современной промышленности. - Централизация населения.
БОЛЬШИЕ ГОРОДА 263-310
Непосредственное впечатление, производимое Лондоном. - Социальная война и система всеобщего ограбления. - Удел бедняков. - Общее описание трущоб. - В Лондоне: Сент-Джайлс и прилегающие кварталы. - Уайтчапел. - Внутреннее устройство пролетарских жилищ. - Бездомные в парках. - Ночные убежища. - Дублин. - Эдинбург. - Ливерпуль. - Фабричные города: Ноттингем, Бирмингем, Глазго, Лидс, Брадфорд, Хаддерсфилд. - Ланкашир: общие замечания. - Болтон. - Стокпорт. - Аштон-андер-Лайн. - Стейлибридж. - Подробное описание Манчестера: общая система застройки.
- Старый город. - Новый город. - Способ застройки рабочих кварталов. - Дворы и переулки. - Анкотс. - Малая Ирландия. - Хьюлм. - Солфорд. - Резюме. - Ночлежные дома. -Скученность населения.-Жилые подвалы.- Одежда рабочих. - Питание. - Испорченное мясо. - Фальсификация продуктов. - Неправильные весы и пр.
- Общий вывод.
КОНКУРЕНЦИЯ 311-324
Конкуренция между рабочими определяет минимум заработной платы, конкуренция между имущими - её максимум. - Рабочий, раб буржуазии, вынужден ежедневно и ежечасно сам продавать себя. - Избыточное население. - Торговые кризисы. - Резервная армия рабочих. - Судьба этой резервной армии во время кризиса 1842 года.

ИРЛАНДСКАЯ ИММИГРАЦИЯ 325-328
Причины и цифры, - Описание по Карлейлю. - Неопрятность, грубость, пьянство среди ирландцев. - Влияние ирландской конкуренции и общения с ирландцами на английских рабочих.
ВЫВОДЫ 329-364
Предварительные замечания. - Влияние описанных условий на физическое состояние рабочих.- Влияние больших городов, жилищ, неопрятности и т. п. - Фактическое положение. - Чахотка. - Тиф, в частности в Лондоне, Шотландии и Ирландии. - Желудочные заболевания. - Последствия пьянства. - Шарлатанские снадобья. - «Укрепляющая микстура Годфри». - Смертность среди пролетариата, особенно среди детей младшего возраста. - Обвинение буржуазии в социальном убийстве. - Влияние на интеллектуальное и моральное состояние рабочих. - Отсутствие условий для получения образования. - Неудовлетворительность вечерних и воскресных школ. - Невежество.
- Условия жизни рабочего являются для него своего рода школой. - Пренебрежение моральным воспитанием рабочих. - Закон как единственный воспитатель нравственности. - Положение рабочего толкает его на нарушение закона и нравственности. -
Влияние бедности и необеспеченности существования на пролетариат. - Проклятие принудительного труда. - Централизация населения.-Ирландская иммиграция. - Различие в характере буржуа и пролетария. - Преимущества пролетария перед буржуа.
- Отрицательные стороны пролетарского характера. - Пьянство. - Распущенность. - Развал семьи. - Неуважение к существующему социальному порядку. - Преступления. - Характеристика социальной войны.

ОТДЕЛЬНЫЕ ОТРАСЛИ ТРУДА. Фабричные рабочие в узком смысле 365-413
Влияние машин. - Ручные ткачи. - Вытеснение мужского труда. - Женский труд, развал семьи. - Искажение всех семейных отношений. - Моральные последствия скопления большого количества женщин на фабриках. - Право первой ночи.- Детский труд. - Система ученичества. - Последующие мероприятия. - Данные фабричного отчёта. - Продолжительный рабочий день. - Ночная работа. - Уродства. - Второстепенные физические недостатки. - Характер фабричного труда. - Общее ослабление организма. - Специальные заболевания. - Показания обследователей. - Ранняя старость. - Специфические последствия для женского организма.- Некоторые, особо вредные отрасли труда. - Несчастные случаи. - Как буржуазия судит о фабричной системе. - Фабричное законодательство и агитация за десятичасовой день. - Деморализующий и отупляющий характер фабричного труда. - Рабство. - Фабричные правила. - Система оплаты товарами. - Система коттеджей. - Параллель между крепостным 1145 г. и свободным рабочим 1845 г.
ДРУГИЕ ОТРАСЛИ ТРУДА 414-436
Вязальщики. -Производство кружев. - Набойщики ситца.- Стригальщики бархата. - Ткачи шёлка. - Металлические изделия. - Бирмингем. - Стаффордшир.-Шеффилд.-Производство машин.- Гончарное производство в Северном Стаффордшире. - Производство стеклянных изделий.-Ремесленники.-Лондонские модистки и швеи.
РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ 437-463
Вводные замечания. -Преступления. - Восстания против машин. - Союзы, стачки. - Действие союзов и стачек. - Связанные с ними эксцессы. - Общий характер борьбы английского пролетариата против буржуазии. - Сражение в Манчестере в мае 1843 г. -
Уважение к закону чуждо пролетариату. - Чартизм. - История чартистского движения. - Восстание 1842 г. - Решительное отделение пролетарского чартизма от буржуазного радикализма.-Социальная тенденция чартизма. - Социализм. - Воззрения рабочих.