Февральская буржуазно-демократическая революция не внесла никаких изменений в положение народов Средней Азии — узбеков, казахов, киргизов, таджиков, туркмен.

В апреле 1917 года Временное правительство направило в Туркестан в качестве высшей краевой власти так называемый Туркестанский комитет во главе с бывшим членом Государственной думы кадетом Щепкиным.

После сформирования коалиционного Временного правительства Туркестанский комитет несколько изменил свой состав: из кадетского он стал меньшевистским. Но линия его поведения осталась прежней.

В своей контрреволюционной деятельности Туркестанский комитет опирался не только на меньшевиков и эсеров, бывших царских чиновников, белогвардейцев, но и на буржуазно-националистические организации «Шуро-Исламия» и «Улема», возникшие в марте 1917 года. $CUT$

«Шуро-Исламия» являлась партией узбекской националистической буржуазии. «Улема» объединяла мусульманское духовенство, полуфеодалов-помещиков и крупную националистическую буржуазию.

«Шуро-Исламия» и «Улема» неоднократно выражали свою преданность Временному правительству. Туркестанский комитет не разрешил ни одного из коренных вопросов революции. Национальный гнёт не был уничтожен, он только принял, как указывал Сталин, новую форму, более утончённую и потому более опасную.

Аграрный вопрос также не был разрешён. Положение рабочих оставалось таким же, как и до революции. В сентябре 1917 года рабочие Туркестана продолжали работать по 12 часов в сутки, в то время как во всей стране рабочий класс уже давно завоевал 8-часовой рабочий день.

Трудность борьбы усугублялась тем, что почти вплоть до конца 1917 года в Туркестане не была создана самостоятельная большевистская организация. Отдельные группы большевиков Ташкента, Самарканда, Перовска, Новой Бухары и т. д. входили в объединённую организацию РСДРП. II краевой съезд РСДРП, который происходил в Ташкенте с 21 по 27 июня, был преимущественно меньшевистским по своему составу и вынес резолюцию о доверии Временному правительству.

Застрельщиком борьбы за победу пролетарской революции в Закавказье был бакинский пролетариат. Баку являлся промышленным оазисом края. В Баку были сосредоточены крупнейшие нефтяные промыслы, заводы и основные кадры пролетариата с богатым боевым революционным прошлым.

До революции общее число рабочих, занятых в промышленности Закавказья, составляло около 100 тысяч, причём из них свыше 36 тысяч (38%) находилось на нефтяных промыслах в Баку. В Тифлисе, бывшем торговом и административном центре Кавказского наместничества, почти не было крупных промышленных предприятий, за исключением главных железнодорожных мастерских. В Эривани до революции насчитывалось едва 30 тысяч жителей и совсем не было промышленного пролетариата. В Кутаисе было всего несколько сот рабочих. Всё это делало пролетарский Баку центром революционного движения в Закавказье.

Бакинская большевистская организация создавалась, росла и крепла под непосредственным руководством Сталина.

«Славные большевистские традиции, привитые самым близким сподвижником великого Ленина — товарищем Сталиным, выдвинули бакинский пролетариат в ряды передовых борцов за победу революций, за диктатуру пролетариата, за победу социализма»¹,— писал Л. П. Берия.

Во главе бакинской большевистской организации в 1917 году стояли такие крупнейшие деятели партии, как Степан Шаумян и Алёша Джапаридзе. Степан Георгиевич Шаумян — старый большевик, участник IV и V съездов партии. В 1907—1911 годах Степан Шаумян работал в Баку под непосредственным руководством Сталина. Шаумян пользовался огромным авторитетом и любовью среди бакинских рабочих. В течение ряда лет Шаумян вёл переписку с Лениным, главным образом по национальному вопросу. Февральская революция застала Шаумяна в Саратове, куда он после 10-месячного заключения в тюрьме был сослан царским правительством. Тотчас же по получении известия о Февральской революции Шаумян выехал в свой родной Баку. В дороге он узнал, что бакинские рабочие заочно избрали его первым председателем Бакинского Совета рабочих депутатов.

Обстановка в Прибалтике накануне Октябрьской социалистической революции во многом отличалась от других национальных районов страны.

Ряд условий благоприятствовал здесь быстрейшей большевизации масс и облегчал назревание революционного кризиса. Но были в Прибалтике и свои трудности, наложившие отпечаток на весь процесс развития революции как до Октября, так и в послеоктябрьский период.

Это объяснялось особенностями развития края в условиях царской России.

Прибалтийские страны (Латвия, Эстония и Литва), составлявшие прибалтийские губернии Российской империи — Курляндскую, Лифляндскую, Эстляндскую, Ковенскую, Виленскую и часть других, были прежде всего районами высоко развитых капиталистических отношений, чем значительно отличались от восточных национальных районов.

Накануне первой мировой войны прибалтийские страны, в первую очередь Латвия и Эстония, являлись крупнейшими промышленными районами России. Так, в Латвии в 1913 году было свыше 110 тысяч рабочих (при общем количестве населения около 2 миллионов человек), в Эстонии — 70 тысяч (при общем количестве населения около 1 миллиона человек). Только в самой большой из прибалтийских стран — Литве — крупная капиталистическая промышленность почти не была развита, и Литва представляла собой типичный отсталый аграрный район.

Рига была главным промышленным центром Латвии, Ревель (Таллин) и Нарва — Эстонии. 

Среди рижских фабрик и заводов выделялись такие крупные предприятия, как фабрика резиновых изделий «Проводник» (12 тысяч рабочих), Балтийский вагоностроительный завод (4 тысячи рабочих), вагоностроительный завод «Феникс» (6 тысяч рабочих). Балтийский судостроительный завод в Ревеле насчитывал 5 тысяч рабочих, Крепгольмская мануфактура в Нарве — крупнейшее текстильное предприятие дореволюционной России — 14 тысяч рабочих и т. д. Всего в Риге в 1914 году было 90 тысяч рабочих, в Ревеле — 40 тысяч. Первое место в Латвии занимала металлопромышленность (свыше 25 тысяч рабочих).

В Эстонии преобладали рабочие текстильщики (19 тысяч) и металлисты (11,5 тысячи).

В 1917 году Белоруссия была прифронтовой полосой. Через всю страну непрерывной лентой тянулись окопы и проволочные заграждения трёх армий Западного фронта. Сотни тысяч солдат стояли гарнизонами в городах. В Могилёве находилась Ставка верховного главнокомандующего, где генералы спешно готовили боевые силы для разгрома революции. В Белоруссии находились крупные узловые станции — Минск, Гомель, Витебск, Орша, через которые могли следовать эшелоны с фронта против революционного Петрограда. Всё это придавало исключительное значение ходу борьбы за победу революции в Белоруссии. Необходимо было вырвать из рук контрреволюции этот важнейший плацдарм.

В области раньше других оформилась гомельская большевистская организация. Уже в апреле 1917 года в Гомеле был создан большевистский комитет. Он именовал себя Полесским, сохранив старое дореволюционное название большевистской организации.

Полесский комитет развернул свою работу далеко за пределами Гомеля — по всей Могилёвской губернии и в самом губернском центре. Особый размах получила работа комитета с прибытием в августе 1917 года в Гомель Л. М. Кагановича. Его избрали председателем Полесского комитета.

Каганович установил связи с рабочими, посылал на места инструкторов, организаторов, пропагандистов, вникал во все детали партийной работы, посещал занятия кружков, проверял деятельность партийных работников.

Борьба большевиков на Северном Кавказе проходила в очень трудных условиях. Крайне сложный национальный переплёт, борьба внутри казачества, конфликт между казачьей верхушкой и горцами, между казаками и иногородним крестьянством, межнациональная рознь среди горских народов, слабая пролетарская прослойка — всё это требовало особо осторожного подхода. Образцы вдумчивого большевистского разрешения вопросов показал на Тереке в 1917 году Сергей Миронович Киров.

2 сентября, приехав из Петрограда, куда он ездил по поручению большевистской организации и Владикавказского Совета, Киров с головой окунулся в работу. Киров выступал на собраниях перед рабочими и солдатами ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день. Блестящий оратор, глубоко начитанный, Киров обладал исключительной способностью подбирать живые образы и примеры. Его вдохновенные, полные глубокой веры в победу революции речи буквально зажигали аудиторию. Готовя пролетариат и трудящихся Северного Кавказа к вооружённому восстанию, Киров придавал огромное значение работе среди горской бедноты, где он уже тогда пользовался колоссальной популярностью.

Казачья и горская контрреволюция усиленно раздувала национальную вражду. По казачьим станицам шёл провокационный слух, что большевики призывают горцев жечь и уничтожать станицы. А горцам местные муллы и кулаки твердили, что «шайтаны» (черти) большевики зовут казаков ломать мечети, отнимать у горцев жён и детей. Горская и казачья беднота знала Кирова, мужественного большевика, который уже однажды предотвратил неизбежную кровавую борьбу. 6 июля во Владикавказе спровоцированные контрреволюционерами солдаты зверски расправились с безоружными горцами, приехавшими на базар. Пламя национальной войны грозило захлестнуть город, станицы, аулы.