ХХ съезд стал памятной вехой в истории нашей страны. При этом вспоминают не в целом съезд, а лишь его закрытое заседание, на котором выступил с докладом первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев. Этот доклад, в значительной степени повлиявший на дальнейшее развитие страны, первоначально не значился в повестке дня.

В своих воспоминаниях Хрущев так объяснял мотивы своего выступления: «Съезд шел хорошо. Для нас это было, конечно, испытанием. Каким будет съезд после смерти Сталина? Но все выступавшие одобряли линию ЦК, не чувствовалось никакой оппозиции, ходом событий не предвещалось никакой бури… Однако я не был удовлетворен. Меня мучила мысль: «Вот кончается съезд, будет принята резолюция, и все это формально. А что дальше? На нашей совести остаются сотни тысяч безвинно расстрелянных людей, включая две трети состава Центрального Комитета, избранного на XVII съезде. Мало кто уцелел, почти весь партийный актив был расстрелян или репрессирован. Редко кому повезло так, что он остался. Что же теперь?.. На этом съезде мы должны были взять на себя обязательства по руководству партией и страной. Для этого надо точно знать, что делалось прежде и чем были вызваны решения Сталина по тем или иным вопросам».

Что предшествовало ХХ съезду?

Как и в подавляющем большинстве своих заявлений, в рассказе о ХХ съезде Хрущев давал волю своей фантазии, существенно искажая правду. На самом деле Хрущев прекрасно знал, что внешне гладкий ход съезда скрывал подспудные течения, которые могли внезапно вызвать политическую бурю. Почти три года назад на похоронах Сталина Н.С. Хрущев с трибуны Мавзолея произносил высокие слова об усопшем вожде, заверял народ, что страна будет следовать по избранному пути, демонстрировал политическое единство, предоставляя слово для выступлений Председателю Совета Министров СССР Г.М. Маленкову и его первым заместителям Л.П. Берии и В.М. Молотову.

Миф о массовых и незаконных репрессиях, основанный на «секретном докладе ХХ съезду КПСС» Хрущёва, является главным обвинением «мирового сообщества» против Сталина. При этом данный «доклад» был не «смелой импровизацией» главного руководителя партии и государства, а продуманной и тщательно подготовленной акцией Запада. Что подтверждается весьма примечательным «предвидением» американской газеты «Нью-Йорк таймс». Ещё в день открытия съезда, 14 февраля 1956 года, то есть за десять дней до выступления Хрущёва, она написала: «Несмотря на официальную риторику, ХХ съезд советской партии подведёт недвусмысленную черту под сталинским периодом и, скорее всего, обозначит официальный отказ от идеологии и практики сталинизма».

Через автора «скелета» хрущёвской речи, ставленника Фининтерна Отто Куусинена, в США знали, что «доклад» готов, и знали его содержание.

Даже если оставить в стороне лживое и провокационное содержание этого доклада (американский историк Г. Ферр в 2007 году обнаружил в его тексте 61(!) несостоятельное обвинение), он изначально не был ни легитимным, ни правомочным как с точки зрения партийной дисциплины, так и с точки зрения формальной логики. Его не обсуждали и его не утверждали своим голосованием делегаты съезда! Дело в том, что 24 февраля съезд был уже официально закрыт, значительная часть делегатов и представителей братских партий уезжали из Москвы. А выступление Хрущёва состоялось утром 25 февраля. Пустые места убывших делегатов заполнили штатными работниками аппарата ЦК, его научных, учебных и печатных заведений. Кроме того, закрытым заседанием руководил президиум ЦК КПСС, а не президиум съезда, который мог потребовать принять другой порядок работы после зачтения «доклада». Без обсуждения делегаты съезда такой документ вряд ли бы оставили, как и Хрущёва — на посту Первого секретаря. Поэтому и потребовался такой подлог!

Способна ли концепция "быстрого старта" объяснить высокие темпы послевоенного восстановления СССР?

На протяжении постсоветского этапа отечественной истории мы были свидетелями того, как целая армия праволиберальных и консервативных пропагандистов, упорно работала над всесторонней дискредитацией советской эпохи, стремясь как можно более густо очернить весь культурный, идейно-политический, производственный опыт, выработанный четырьмя поколениями советских граждан.

В подавляющем большинстве случаев подобная пропаганда не отличалась особой изощрённостью и брала на прицел не столько ум, сколько эмоции своих потенциальных адресатов.

Неизменный успех такого подхода обусловлен его совершенной адекватностью по отношению к запросам "массовой аудитории". Но, в то же время, достаточно высокообразованная или, по крайней мере, стремящаяся к знанию публика уже не желала довольствоваться дешёвыми поделками антикоммунистической пропаганды. Для её обработки и переубеждения требовалось так или иначе обращаться к высокой теории, придавать пропаганде наукообразный вид.

Вот здесь-то и оказался востребованным интеллектуальный продукт многочисленных западных и российских экономистов, в большей или меньшей мере противопоставлявших свои концепции, духу и букве марксистского экономического учения. При этом даже те варианты изложения основ политической экономии^[2], которые создавались под явным влиянием трудов К.Маркса и претендовали, отнюдь не на опровержение, а лишь на творческую (развивающую!) критику его идей, преподносились буржуазными пропагандистами как суровые и не подлежащие обжалованию приговоры всей экономической базе марксизма.

Тогда, в горячие перестроечные и постперестроечные годы, на фронт идеологической борьбы были мобилизованы не только изначально предназначавшиеся для этого фронта, тексты таких апологетов капитализма как Л. Мизес, Ф. Хайек, М. Фридман, но и труды сравнительно менее политически ангажированных экономистов, чья приверженность ценностям буржуазно-капиталистического общества не была столь фанатична, а претензия на научность более обоснованна. Во время холодной войны, когда противостояние двух систем велось не только на военно-политическом, но и на теоретическом уровне, экономическая наука передовых стран капиталистического Запада, в особенности вузовская наука, остро нуждалась в такой системе экономических знаний, которая, с одной стороны, достаточно ясно и полно раскрывала бы основные проблемы общественного производства, и, с другой – не приводила бы к столь же радикальным выводам, как марксизм.

«Тени забытых предков» — художественный фильм по мотивам одноименной повести Михаила Коцюбинского, «Киностудия им. А. Довженко», 1964. Прокат (1964) — 8,5 млн зрителей.

Фильм описывает жизнь и быт своеобразного народа — гуцулов. Их страна в течение веков была во власти сменявших друг друга чужеземных держав. Но этот немногочисленный гордый народ сумел сохранить свою самобытность, язык, обряды и обычаи.

Съёмки фильма проходили в настоящих гуцульских хатах и окрестностях села Криворивня Верховинского района Ивано-Франковской области, где Михаил Коцюбинский написал свою повесть.
 

Поэтический рефрен картины — три пастуха, появляющиеся в переломных моментах действия. Рыдающие голоса их трембит придают событиям необходимую эмоциональную окраску, подчёркивая колорит легенды.
 

Сюжет
 

Два гуцульских рода враждуют многие годы. Среди озлобленности и мести зарождается чистая, светлая любовь Ивана и Марички, относящихся к враждующим родам. Иван вынужден был уйти на заработки, в это время Маричка гибнет в речной пучине. Иван пытается забыть любимую, но у него это не получается. Не помогает и женитьба на красивой Палагне. Только в предсмертном бреду Иван вновь обретает своё счастье.
 

Под руководством Ленина и Сталина в тяжёлых условиях реакции многие деятели большевистского подполья вырастали в крупных профессиональных революционеров и руководителей партии.
Стойким революционером был Яков Михайлович Свердлов — «...наиболее отчеканенный тип профессионального революционера », по характеристике Ленина...

Непреклонным большевистским борцом был и Михаил Васильевич Фрунзе. В 1905 г. он руководил забастовкой иваново-вознесенских рабочих...

В это же время вёл большую партийную работу Сергей Миронович Киров. 18-летним юношей Киров (Костриков) вступил в партию большевиков в Томске; он принял самое активное участие в революции 1905 года. За революционную работу и организацию тайной типографии он был приговорён к заключению в крепость...

Одним из таких же пламенных молодых революционеров в эти годы был ученик Ленина и Сталина — Григорий Константинович Орджоникидзе (его называли в партии Серго). Сын грузинского крестьянина, он начал революционную работу с 17 лет. В 1903 г. вступил в партию большевиков...

В это же время стал профессиональным революционером Вячеслав Михайлович Молотов, в ученические годы вступивший в большевистскую партию (в 1906 г.). В 16 лет он вёл уже пропаганду марксизма среди учащейся молодёжи, продолжая эту работу и в годы реакции...

Подполыциками-профессионалами были в годы реакции рабочие-большевики Михаил Иванович Калинин и Климент Ефремович Ворошилов. Участник петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», один из активных агентов «Искры», рабочий-токарь М. И. Калинин уже с 90-х годов вёл тяжёлую жизнь профессионального революционера, перебывав во многих тюрьмах царской России.

   Из окна было видно, как, потрясая разбитые торцы, мимо дома прогрохал зеленый грузовик, волоча за собой синюю пленку бензинной вони.
   Грузовик был похож на ежа. Как еж, он бежал, щупая дорогу тупым рыльцем радиатора, красногвардейские штыки торчали из него во все стороны, как вставшие иглы.
   В минуту, когда он сравнялся с окном, с него треснули два выстрела. Невзначай или для острастки — было не разобрать. Грузовик скрылся из поля зрения.
   Евгений Павлович, качнув головой, сказал вслух:
   — Поразительная страна. Три года воевали, а мужчин и патронов по-прежнему не жалеют. Только переменили объект приложения.
   Сказал и зашагал по кабинету. Шагая, заметил, что на стене покосился портрет покойной жены в тяжелой дубовой раме. Подошел и машинально поправил, а сам подумал тотчас же: “Зачем? Все кривое стало”.
   Портьера на двери в столовую заколебалась, из-под нее высунулось востроносое старушечье обличье.
   — Пелинька, ты что? — спросил генерал.
   Пелинька, Пелагея, — последний верный человек. За ней тридцать лет жизни в одних стенах с Евгением Павловичем и безрассудная старческая привязанность няньки к одинокому, всеми покинутому барину.
 

Жестокий урок истории. Как "демократы" считаются с мнением народа

 Юрий СОЛОМАТИН
Всесоюзный референдум 17 марта 1991 года о сохранении СССР: помним!

1. Как это начиналось...

По решению Четвёртого Съезда Народных Депутатов СССР и на основании постановления Верховного Совета СССР от 16 января 1991 года на всенародное голосование (референдум) был вынесен вопрос: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?».

200 лет назад, 21 ноября 1818 года, в городке Аврора (Орора), штат Нью-Йорк, родился Льюис Генри Морган (1818-1881), благородный и вдумчивый исследователь жизни культурно отсталых народов. Ровесник Маркса, он внёс такой же решающий вклад в этнографию и историческую науку, какой внесли в биологию Чарльз Дарвин и в политическую экономию Карл Маркс. Собственно, он открыл цивилизованному человечеству целый мир и, вдобавок ко всему, он независимо от основоположников марксизма вплотную приблизился к материалистическому пониманию истории.

С детства Льюис дружил со сверстниками-индейцами из соседней ирокезской деревни, хорошо познав быт и культуру аборигенов Нового Света. Выучившись на адвоката, в 1847 году Морган отстоял интересы этого племени - племени сенека: он добился в Вашингтоне расторжения жульнического договора, по которому некая компания скупила земли, которыми пользовались индейцы. За этот великодушный поступок настоящего друга ирокезы окончательно признали молодого человека своим: они усыновили его и торжественно приняли его в род Ястреба, дав Льюису индейское имя Лежащий Поперёк - такое имя указывало на его роль посредника, «мостика» между их племенем и «белыми». Став полноправным индейцем, Льюис Г. Морган был посвящён старейшинами в такие секреты их общественного бытия, их верований и прочих сторон их жизни, которые были совершенно недоступны для остальных «белых». Таким образом, Морган исследовал этнографию американских индейцев настолько полно и обстоятельно, как никто другой из учёных «западного мира». Как результат, свет увидела его первая книга: «Лига ирокезов» (1851), до сих пор остающаяся основным источником сведений по этнографии этого народа.

При этом у него имелось ещё одно важнейшее качество учёного: способность к обобщению. Он последовательно шёл от изучения ирокезов к изучению индейцев Северной Америки вообще - далее он, списываясь с коллегами, начал изучать жизнь других отсталых народов нашей планеты - и, в конце концов, он заинтересовался древнейшей историей - историей древних греков, римлян и германцев. И у всех народов, стоящих на низких ступенях развития, - будь то племена, современные ему и проживающие в различных уголках планеты, или же древние народы, описанные в трудах античных историков, - Морган обнаружил общие черты в их общественной организации. Он открыл род как основную ячейку первобытнообщинного строя.

Разработав весь этот материал, учёный пришёл к выводу, который нам сегодня кажется самоочевидным, но до которого до него так никто толком и не дошёл: о том, что «дикие» и «варварские» племена Америки, Африки и Австралии живут так же, как жили наши далёкие предки. Иначе говоря, родоплеменной строй - необходимый этап в истории каждого народа, это первоначальная стадия во всеобщей истории.

Результаты своих многолетних исследований Льюис Генри Морган изложил в 1877 году в основополагающем труде «Древнее общество». Обращает на себя внимание, что это была у Моргана такая же «книга всей его жизни», которой автор отдал бóльшую часть отмерянных ему годов, какой в тот же исторический момент было «Происхождение видов...» для Ч. Дарвина и «Капитал» для К. Маркса. Создание новой науки требует долгой и кропотливой работы, осмысления множества многообразных фактов, оно не терпит поспешности - даже при угрозе того, что тебя опередит кто-то другой, как это чуть было не случилось с Дарвином. В один ряд с Дарвином и Марксом Льюиса Генри Моргана поставил сам Фридрих Энгельс. «Это вновь сделанное открытие первоначального рода... имеет для первобытной истории такое же значение, как теория развития Дарвина для биологии и как теория прибавочной стоимости Маркса для политической экономии», - пишет Энгельс в работе «К истории первобытной семьи (Бахофен, Мак-Леннан, Морган)», представляющей собой предисловие к четвёртому изданию его книги «Происхождение семьи, частной собственности и государства».

К дню памяти Владимира Ильича Ленина

Рассказы о Ленине
Два рассказа. События одного касаются 1917 года, когда Ленин должен был скрываться в Разливе, второго - происходят в 1923-24 годах во время последних месяцев его жизни в Горках.

ЛЕСНОЙ КАБИНЕТ

     Под Петроградом, недалеко от финской  границы,  в  поселке  Сестрорецке был  большой  оружейный  завод.  Рабочий  Николай  Александрович   Емельянов работал на Сестрорецком заводе  лет  тридцать.  А  жил  на  станции  Разлив, оттуда  до  завода  пешком  всего  полчаса.  Станция  называлась  по   озеру Разливом. Озеро здесь начиналось и тянулось  верст  семь;  в  солнечные  дни голубое, как небо. По берегам - ольха, да кусты, да болота.

     Однажды к Емельянову приехал  человек.  Емельянов  его  знал:  это  был доверенный ЦК. По  важному  делу  приехал  доверенный.  Центральный  Комитет партии  большевиков  постановил:  скорее  укрыть  вождя  партии  Ленина   от преследований контрреволюционного Временного правительства.

     - Поручено тебе, товарищ Емельянов. Сумеешь ли?

     - Затем я и большевик, чтоб суметь, - ответил Емельянов.