Начнется ли завтра война? Повсюду на земле много говорят о приближающейся войне, и вопрос: "Когда, думаете Вы, начнется война?" является излюбленной темой разговора. Но, несмотря на то, что каждый заигрывает с мыслью о войне, на Западе никто, за исключением жителей фашистских стран, не принимает ее по-настоящему, всерьез, подобно тому как люди живут и строят планы, не принимая серьезно в расчет собственную смерть, хотя и не сомневаются в ее неизбежности. Однако в Советском Союзе каждый на все сто процентов уверен в предстоящей в ближайшем будущем войне. Уже одно растущее с каждым днем процветание нашей страны, говорят советские люди, является таким очевидным опровержением всех фашистских теорий, что фашистские государства должны, если они хотят сами жить, нас уничтожить. Как ремесленники, жившие продуктами труда своих рук и примитивных инструментов, почувствовав себя под угрозой машин, объединились и напали на эти машины, так и фашистские государства в конце концов нападут на нас. Правда, вожди их прекрасно понимают, что война против нас неизбежно повлечет за собой их собственную гибель. Все же эту войну вести им придется. Хозяйственные затруднения, которые они себе сами создали, в конце концов принудят их к этому. Правительство не может, подобно тому, как это делает например германское, отнимать у своего народа масло и жиры, отнимать у него все больше продуктов питания и предметов первой необходимости, обещая взамен отлить пушки, которые вернут им все сторицей, и при этом оставлять эти пушки вечно только в качестве декорации.

 "Человек германского духа никогда не будет интеллигентом". Не легкая задача рассказать, как рисует себе фашистов средний советский гражданин. Приверженцы Гитлера, Муссолини, Франко кажутся ему своего рода первобытными людьми, дикарями, которые, несмотря на свое современное техническое вооружение, не имеют элементарнейших понятий о цивилизации. Фашисты, думает советский гражданин, считают цивилизацию своим злейшим врагом и поэтому посягают на жизнь его, советского гражданина, как представителя этой враждебной им цивилизации. Из всех изречений немецких фашистов советские люди запомнили особенно крепко одно. Оно помещено в официальном Календаре германцев, распространилось не только в Германской империи, но и на всем Востоке и гласит: "Человек германского духа никогда не будет интеллигентом". А так как все советские люди - каждый крестьянин, рабочий и солдат - стремятся именно к тому, чтобы стать интеллигентами, то германский фашист является для них олицетворением враждебного принципа. Они питают к нему, собственно, не ненависть, а скорее отвращение, как к неприятному, ядовитому насекомому.

Национальное по форме, интернациональное по содержанию. Сталинская формула-культура, "национальная по форме, интернациональная[3] по содержанию" - в настоящее время проведена в жизнь. Социализм проявляется в Союзе на многих языках и в разнообразных формах, национальных по выражению и интернациональных по существу. Национальные особенности автономных республик - язык, искусство, фольклор всякого вида бережно и с любовью охраняются; народам, понимавшим до сих пор только устное слово, дали письменность. Везде созданы национальные музеи, научные институты для изучения национальных традиций, национальные оперные и драматические театры, стоящие на высоком уровне. Я видел восторг, с которым москвичи - люди, искушенные в театральных зрелищах, принимали грузинскую оперу, которая шла в их Большом театре.

 Разрешение еврейского вопроса. В том, насколько здорова и действенна национальная политика Советского Союза, меня лучше всего убедил примененный Союзом метод разрешения трудного, казавшегося неразрешимым, еврейского вопроса. Царский министр Плеве, по его собственным словам, не мог придумать иного выхода, как только принудить одну треть евреев к обращению в христианство, другую треть - к эмиграции, а третью - к вымиранию. Советский Союз нашел другой выход. Он ассимилировал большую часть своего пятимиллионного еврейского населения и, предоставив другой части обширную автономную область и средства для ее заселения, создал себе миллионы трудолюбивых, способных граждан, фанатически преданных режиму.

Свобода? Диктатура? Теперь мы подошли к вопросу, который, когда заходит разговор о Москве текущего, 1937 года, вызывает, пожалуй, самые острые дискуссии. Это вопрос о том, как в Советском Союзе обстоит дело со "свободой".

 Формальная и фактическая демократия. Советские люди утверждают, что только они одни обладают фактической демократией и что в так называемых демократических странах эта свобода имеет чисто формальный характер. Демократия означает господство народа; но как же, спрашивают советские люди, может народ осуществлять свое господство, если он не владеет средствами производства? В так называемых демократических странах, утверждают они, народ является номинальным властителем, лишенным власти. Власть принадлежит тем, кто владеет средствами производства. К чему же сводится, спрашивают они далее, так называемая демократическая свобода, если присмотреться к ней повнимательней? Она ограничивается свободой безнаказанно ругать правительство и враждебные политические партии и один раз в три или четыре года пользоваться правом тайно опускать в избирательную урну выборный бюллетень. Но нигде эти "свободы" не дают гарантии или хотя бы только возможности фактически осуществить волю большинства. Как использовать свободу слова, печати и собраний, не располагая в то же время ни типографиями, ни собственной прессой, ни залами для собраний? В какой стране народ имеет все это в своем распоряжении? В какой стране может он эффективно выразить свое мнение и где могут его делегаты эффективно представлять его? Веймарская конституция считалась самой свободной конституцией в мире. А был ли парламент, избранный на основе избирательного права этой конституции, в состоянии обеспечить проведение воли народа? Смог ли этот парламент воспрепятствовать приходу к власти диктатуры фашистского меньшинства? И советские граждане в заключение заявляют: все так называемые демократические свободы останутся фиктивными свободами до тех пор, пока под них не будет подведен фундамент подлинной народной свободы, то есть пока сам народ не будет распоряжаться средствами производства.

"Вялость" москвичей. Писателю Андре Жиду был представлен поставивший рекорд "стахановец" - рабочий, который, как сообщили Жиду, "не то за пять часов работы выполнил норму восьми дней, не то за восемь часов - норму пяти дней, точно я сейчас уже не помню. Я спросил, - продолжает дальше Жид, - не означает ли это, что прежде этот человек затрачивал восемь дней на выполнение пятичасовой работы". Жид удивляется, что вопрос его был принят холодно и что ему предпочли не отвечать. Это дает Андре Жиду повод для размышлений о "вялости" москвичей. Назвать это "ленью", добавляет он как объективный наблюдатель, "было бы слишком резко". Однако он считает, что в стране, в которой все рабочие действительно работают, стахановское движение было бы излишне. Но у них, в Советском Союзе, говорит он, люди, будучи предоставлены самим себе, немедленно дезорганизуются, поэтому, для того чтобы подстегивать ленивых, было придумано стахановское движение; прежде, говорит он, для этой цели имелся кнут.

 Трудолюбие. Поразительные наблюдения делает Андре [Жид. ] Что касается меня, то я должен сказать, что мне бросились в глаза как раз исключительные деловитость, активность, трудолюбие москвичей, которые мчатся по улицам с сосредоточенными лицами, торопливо пересекают, как только вспыхивает зеленый светофор, мостовую, теснятся на станциях метро, бросаются в трамваи, автобусы, суетятся повсюду, как муравьи. На фабриках я почти не видел, чтобы рабочий или работница поднимали глаза на посетителя: настолько они были поглощены собственным делом. Я уже не говорю о тех, кто занимает сколько-нибудь ответственное положение. Эти почти не уделяют времени для еды, они почти не спят и не видят ничего особенного в том, чтобы вызвать по телефону из театра, во время представления, человека только для того, чтобы задать ему какой-нибудь срочный вопрос или позвонить ему в три или четыре часа утра по телефону. Я нигде не встречал такого количества неутомимо работающих людей, как в Москве. С другой стороны, я с сожалением замечал, что на этих людях сказываются вредные последствия переутомления, работа совершенно выматывает их.

 Недовольство в капиталистических странах В Советский Союз я приехал из стран, в которых мы привыкли слышать вокруг себя жалобы. Население не было довольно ни своим внешним, ни своим внутренним положением и жаждало перемен. Отовсюду неслись бесчисленные вопли отчаяния, особенно из стран фашистской диктатуры; несмотря на то, что критика там каралась, как государственная измена, гнев и отчаяние побеждали страх перед тюрьмой и концентрационным лагерем.

 Удовлетворенность в Советском Союзе. Я замечал с удивлением и вначале скептически, что в Советском Союзе все люди, c которыми я сталкивался - притом и случайные собеседники, которые ни в коем случае не могли быть подготовлены к разговору со мной, - хотя иной раз и критиковали отдельные недостатки, были, повидимому, вполне согласны с существующим порядком в целом. Да, весь громадный город Москва дышал удовлетворением и согласием и более того - счастьем.

 Внешние недостатки. В течение нескольких недель я думал, что источником этих проявлений был страх. Они вызывали у меня недоверие уже только потому, что в Москве все еще ощущается недостаток во многом, что нам на Западе кажется необходимым. Жизнь в Москве никоим образом не является такой легкой, как этого хотелось бы руководителям.

 Питание. Годы голода остались позади, это правда. В многочисленных магазинах можно в любое время и в большом выборе получить продукты питания по ценам, вполне доступным среднему гражданину Союза - рабочему и крестьянину. Особенно дешевы и весьма хороши по качеству консервы всех видов. Статистика показывает, что на одного жителя Советского Союза приходится больше продуктов питания и лучшего качества, чем, например, в Германской империи или в Италии, и, судя по тому, что я видел во время небольшой поездки по Союзу, эта статистика не лжет.

А далее? Победивший, ставший гегемоном пролетариат нуждается в деятельности всей интеллигенции. Но без потерь тут не обойтись. Пожар революции распаляет в части интеллигенции гегемонистские устремления и толкает ее на соответствующие действия - эта часть должна стать объектом пролетарского террора. Но ведь и оставшаяся часть не намерена работать на пролетариат бесплатно, за «просто так».

Пролетариат как класс, как единый хозяин средств производства - и значит как капиталист по отношению ко всем непролетарским слоям - должен и поступать, как капиталист. Он должен нанять столько интеллигенции, сколько ему нужно, и на условиях, по возможности, не хуже буржуазных.

Он может нанять и какую-то часть буржуазии, сохранив у получаемой ею оплаты видимость капиталистической прибыли. Пролетариат должен рационально распорядиться всеми творческими ресурсами общества.

Пролетариат как диктатор должен решительно отказать всей нанятой на буржуазных условиях интеллигенции в признании политическом. Беря на себя защиту прав личности в индивидуальных отношениях непролетарских слоев, пролетариат в их отношениях с пролетарским государством должен оставить этим слоям не более, чем видимость каких бы то ни было прав.

Все это естественно вытекает из интересов пролетариата. Все это естественно порождает неопределенность, неустойчивость социального положения интеллигенции. Половинчатость завоеваний интеллигенции в пролетарской революции, чем отчетливее она будет обозначена, тем точнее и определеннее она будет указывать, разъяснять интеллигенции несостоятельность утопических надежд.

Противоречия в умах интеллигенции, отражающие противоречия капитализма, при социализме должны обнажиться с предельной яркостью, должны заставить интеллигенцию обостренно задуматься над своим местом в жизни. Противоречия должны привести интеллигенцию к движению, подтолкнуть ее. К чему?

Творческий труд - потребность каждого человека. Каждый регулярно обращается к творческой деятельности. Когда результаты творчества приобретают социальной значение, эта потребность становится еще более властной, ибо соединяется с тягой к повышению личной социальной значимости.

Репродуктивный труд - необходимость. Он осознается как социальная потребность, и это происходит только с осознанием каждым собственной причастности к обществу, неотделимости от него. Это должна осознать и интеллигенция, но она может придти к этому, только чувствуя, что социальное положение рабочего выше ее собственного и что разница не компенсируется получаемыми ею материальными благами.

Здесь нам важно избавиться от одного недостатка: перестать быть добренькими, перестать "входить" в положение. Когда мы приходим просить автобус для субботней рыбалки к мастеру Валерию Константиновичу, тому Валерке, который еще год назад стоял за соседним станком, и слышим: "Ну где я вам автобус возьму? У завода их всего три, и наш цех получал автобус в прошлую субботу. Войдите в мое положение" - тут трудно не войти в положение. То же самое, когда директор говорит: "Нам выделили всего три квартиры, те, кто их получает, живут хуже чем ваш токарь Крестцов".

Не входите в положение! Не мастер Валерка и не директор разговаривают с вами. Их устами спекулирует на вашей жалости, на вашей понятливости многоликая Администрация. Задумайтесь: кто определил вашему заводу три, а не тридцать три автобуса? Кто выделил три, а не триста квартир? А кто обрекает токаря Крестцова на дальнейшую жизнь в бараке? Пока вы жалеете Валерку, ваши требования никогда не дойдут до того, кто разбазарил неполученные вами блага.

Не входите в положение! А какое нам дело, где Администрация возьмет автобус? А какое нам дело, сколько времени потребуется для установки телефона? А какое нам дело, откуда в столовую завезут мясо? Это обязанности Администрации, и пока она не научится их исполнять, мы не будем работать, не будем своим горбом вытаскивать телегу, завязнувшую из-за безделья Администрации.

Мы ведь не чужого просим, мы требуем то, что нами создано, что нами заработано, а Администрацией загублено, растеряно, разграблено.

И тогда наша Администрация почувствует, что настало время платить за вольготную жизнь. И тогда Администрация завертится, пытаясь закрыть прорехи. И тогда Администрация признается, что расплачиваться по всем предъявленным ей счетам нечем, так как беречь наши ценности, наш труд она никогда не считала нужным.

Стачка, забастовка по каждому конкретному поводу - это первый шаг. Нам нужно наладить обмен информацией для того, чтобы мы могли добиваться того же, чего уже добились рабочие других заводов. Мы все, на всех заводах должны держать один и тот же курс.

А дальше - шаг второй. Внутрицеховая солидарность в поддержку справедливых требований. Солидарность различных предприятий по вопросам благоустройства районов, развитию транспортной сети, больничного обслуживания. Для этого нужен еще более интенсивный обмен информацией, нужна серьезная организационная работа.

С самого начала борьбы, как только проявят себя первые лидеры этой борьбы, мы должны обратить самое серьезное внимание на профсоюзную работу. Это сейчас наши профсоюзы, как тяжелобольной, не в силах поднять никакую работу, кроме распределения путевок, да и то по указке Администрации.

Итак, если мы теперь сформулируем организационные принципы капиталистической производственной администрации, мы должны отметить:

- целью администрации является извлечение максимальной прибыли, что определено владельцем средств производства и является для него жизненной необходимостью.

- путем достижения цели является участие всех звеньев администрации в рациональном определении конкретных задач каждого производственного участка.

- это обеспечивается соответствующим подбором административных кадров сверху донизу, контролем сверху по результатам деятельности и личной ответственности каждого администратора за порученное дело.

Если заменить в пункте первом максимальную прибыль максимальной эффективность производства в соответствии с интересами иного владельца средств производства - пролетариата, то эти принципы будут пригодны для нашего производства, для построения Администрации социалистической.

Но сейчас эти принципы в виде требований к администрации не реализуются и реализованы быть не могут.

Прежде всего, потому, что в силу фиктивности права пролетариата на замену высшей администрации становится фиктивным и право собственности пролетариата на средства производства.

Представьте себе положение владельца фирмы, который не имеет права сменить своего администратора. Даже если администратор всю прибыль фирмы нахально адресует в качестве жалованья! Но дело не только в этом.

Администратор, узурпировавший права владельца фирмы, сам становится фактическим хозяином, сам заинтересован в извлечении максимума прибыли, следовательно, в процветании производства.

У нас даже этого нет.

Выступая по отношению к пролетариату как единое целое, как некий субъект, узурпировавший собственность пролетариата, наша Администрация в другом, внутреннем отношении единым субъектом не является. Вся организованность Администрации служит только для того, чтобы от пролетариата отгородиться, а в своих внутренних делах она неоднородна, дезорганизована, подчинена законам мелкобуржуазной междоусобной борьбы. Эта мелкобуржуазность категорически мешает Администрации слить свои интересы воедино. Слияния на пролетарской классовой основе она не желает - не желает расставаться со своими мелкобуржуазными свободами и привилегиями. Слияния на основе капиталистической она боится, потому что боится немедленной расправы пролетариата. Вот и осталось у нее одно: крутиться в своем мелкобуржуазном раю, мороча пролетариату голову, доколе это будет возможно, заверениями в общности интересов.

Администрация, созданная пролетариатом, оформилась в нашем обществе как самостоятельная социальная группа со своими особенностями, интересами и весьма широкими возможностями влиять на все общество.

В основе социальных интересов Администрации лежат те же стремления к удовлетворению материальных и культурных потребностей, что и у пролетариата. Есть и общий путь решения этой проблемы - всемерное повышение производительности труда, но у Администрации есть и альтернативный вариант.

Администрация сама ничего не производит. Она получает за свою организационную деятельность долю тех материальных ценностей, которые созданы трудом пролетариата. Следовательно. благосостояние Администрации улучшается и в случае увеличения доли, получаемой администрацией, доли, приходящейся на каждого администратора в отдельности.

Так какой же путь избирает Администрация?

Но социальные законы непререкаемы, как и остальные законы природы. У пролетариата только один способ заставить Администрацию служить себе - это поставить ее в такие условия, чтобы невыполнение требований пролетариата - противоречило и собственным интересам Администрации.

Так все и строилось поначалу. Во главе стоял Ленин - мозг и голос пролетариата, гениальный выразитель его интересов. Основной контингент составляли люди, доказавшие свою бескорыстную преданность пролетарскому делу в революционной борьбе. Остальное было предоставлено рабочим от станка, которым к станку же предстояло и возвратиться.

В таком составе Администрация соответствовала требованиям пролетариата качественно, но ее было недостаточно количественно, чтобы взять на себя управление всем народным хозяйством, всеми делами страны. Потребовалось привлечение дополнительных сил, хотя бы в малейшей степени пригодных к работе в системе управления из среды пролетариата и интеллигенции. Приобретая необходимые размеры, Администрация теряла в качестве.

В последние дни жизни Ленина вопрос о создании эффективной системы управления пролетарским государством волновал его более всех остальных. В одной из последних работ "Лучше меньше, да лучше", созданной в 1923 году, у Ленина говорится: " Мы уже пять лет суетимся над улучшением нашего госаппарата, но это именно суетня, которая за пять лет доказала лишь свою непригодность или даже свою бесполезность, или даже свою вредность. Как суетня она давала нам видимость работы, на самом деле засоряя наши учреждения и наши мозги.

Каким бы значительным не казалось положение интеллигенции в буржуазном обществе, на самом деле буржуазия позволяет ей все, что угодного, но не выходя за рамки того, что угодно буржуазии.

И все же такое положение интеллигенции играет свою весьма существенную роль в общественном развитии. Индивидуалистическое мировоззрение, прочно прививаемое буржуазным обществом, доступность для интеллигенции всех постов, кажущихся ключевыми в общественном устройстве, в сочетании с практическим опытом интеллигенции в решении мелких и крупных проблем на основе расчета и разумных соглашений порождает специфическое убеждение интеллигенции - веру в возможность стабилизировать общество, укрепив его разумные начала. По сути каждый интеллигент имеет свою законченную модель переустройства общества, заключающуюся в устранении тех помех, которые он ощущает в своих личных отношениях с обществом, и нелогичность существования которых представляется ему очевидной. Оставаясь вне жара классовых столкновений, не утруждая себя анализом классовых сил и классовых интересов, интеллигенция оказывается не в состоянии - да и не проявляет особо сильного стремления - понять, что все воспринимаемое ею как помехи, суть отражение реальных и неизбежных классовых противоречий, что в этих «помехах» дает себя знать железная хватка капиталиста, утверждающего свои интересы.

Такая духовная атмосфера порождает в среде интеллигенции массу теорий «рассудочной» - а на деле целиком идеалистической и потому несостоятельной - организации общества. Все эти теории играют на руку буржуазии, ибо отвлекают мыслящую часть общества от участия в классовой борьбе, замазывают подлинные истоки социальных противоречий. Но еще важнее то, что кажущаяся достижимость утопических общественных построений формирует в интеллигенции определенные кастовые взгляды, заставляет мыслить себя классом, способным принять на себя всю ответственность за судьбы общества. Это массовое заблуждение, произрастающее на благодатной почве гипертрофированного самолюбования, свойственного интеллигенции, скрывает от нее самой вторичную, служебную роль интеллигенции в обществе. Буржуазия охотно поддерживает эти маниакальные предрассудки, ибо интеллигенция заблуждающаяся надежно служит буржуазии, тогда как прозревающая, осознающая обязательность своего служения, способна сделать революционный выбор - служение пролетариату.

То, что в капиталистическом обществе существование самой интеллигенции вызвано потребностями буржуазии и возможно только под ее бдительной, но не бросающейся в глаза опекой, как это ни противоестественно, только способствует укреплению кастовых убеждений. Те самые действия капитала, воспринимаемые интеллигенцией как досадные помехи, обеспечивают определенное равновесие в капиталистическом обществе, его цельность и согласованность - они же не дают интеллигенции проверить несостоятельность ее теорий и поддерживают в интеллигенции веру в то, что мир и порядок существуют исключительно благодаря ее усилиям.

Два следствия из такого состояния прямо задевают интересы пролетариата. Во-первых, кастовые социальные искания интеллигенции замыкают ее в себе самой, отсекают ее от пролетариата, а это наносит серьезный ущерб развитию пролетарской мировоззренческой идеологии, ослабляет организационную работу, без которой пролетариат не сможет ни подготовиться, ни вступить в решающую классовую битву. Во-вторых, после победы пролетариат, как бы он ни нуждался в творческом потенциале интеллигенции, не может ей довериться: стремление реализовать на практике собственные многочисленные теории неизбежно ведет интеллигенцию к единственному непротиворечивому их совмещению - к воскрешению капиталистических отношений.