О кормлении лярв
Вначале скажу о лярвах. А именно, о том, что лярвы (лат. Larvæ) – это вовсе не женщины пониженного социального поведения, а элемент римской мифологии. Представляющий собой духов умерших, которые носятся в воздухе и наносят вред живущим. (В греческой мифологии подобные духи именовались «лемурами».) Данную категорию следует отделять от ларов, которые приносят только пользу – но, собственно, тут нет смысла особенно глубоко углубляться в верования древних. Достаточно вспомнить, что, в отличие от «благих» ларов, лярвы-лемуры не исчезли вместе с завершением Древнего Мира, а напротив, прочно вошли в мифологию европейскую. (В том числе, и славянскую – отсюда и использование данного слова в качестве ругательства.)
Впрочем, указанное понятие – то есть, вредящий живым людям дух умершего – оказывается вообще, крайне универсальным, и встречается практически в каждой мифологической системе. Уж на что христианская мифология, казалось бы, конкретна в вопросе «посмертия» – тут каждая душа отправляется или в Рай или в Ад (у католиков еще чистилище) – но, все равно, бесплотные духи, привидения являются для нее явлением, более чем привычным. Более того, они встречаются даже у буддистов – для которых, как может показаться, все существование живого существа представляет собой единый цикл перерождений.
Подобная особенность может свидетельствовать только об одном. О том, что указанное понятие обозначает действительно значимую сущность. Разумеется, не в том смысле, что «плохой умерший человек» или «плохо умерший человек» действительно может летать в виде белесой фигуры над кладбищем и пугать путников, забредших в разрушенный замок. А в том, что данная мифологическая конструкция на самом деле призвана решить одну из значимых проблем – а именно, «обрывать» бесконечные цепочки Инферно, связанные со смертью. В том смысле, что подобные «бесплотные духи» на самом деле представляют собой устойчивые «информационные системы», состоящие из навязчивых мыслей о случившимся, и действительно, могущие «летать по воздуху». (Т.е., передаваться от одного разумного существа к другому посредством «культурных кодов».) И разумеется, они вряд ли могут быть классифицированы иначе, нежели относящиеся к «чистому злу». (Т.е., к явлениям, ухудшающим человеческую жизнь и увеличивающим число страданий в ней.)
* * *
Поэтому неудивительно, что практически в каждом человеческом обществе существуют особые методики, должные разорвать подобные порочные круги и отбросить страдания по несуществующим в данном мире личностям. Они, разумеется, в своей реализации полностью зависят от имеющегося культурного кода – но суть имеют одинаковую: оставить тех, кого уже нет, в покое. Иначе говоря, забыть – вернее, не забыть, а перевести в разряд чисто «мемориальных явлений», того, что вряд ли может действовать «сейчас». После чего умершие теряют свою «разрушительную силу» и превращаются в «добрых предков», сделавших когда-то немало для живущих. Или, в крайнем случае, в успокоившихся злодеев, которые самим фактом своей смерти демонстрируют живым бесценное знание: то, что все всегда проходит. И любое богатство, слава, власть – не важно, благая или злая – все заканчивается одинаково: двумя квадратными метрами земли.
То есть, можно сказать, что основной смысл древних методов борьбы с «живыми мертвецами» состоит в четком разграничении прошлого, настоящего и будущего. И в создании – а точнее, воссоздании – определенной «телеологической иерархии», т.е. определения значимости указанных времен. В рамках которой прошлое служит для того, чтобы приобретать опыт и извлекать уроки, которые в настоящем можно было бы использовать для предсказания будущего. Да, именно так – даже в традиционных обществах, которые, вроде бы, движутся по кругу – предсказание будущего есть важнейшая вещь. Скажем, сельское хозяйство с его необходимостью вначале сажать – а затем убирать урожай, представляет собой именно следствие подобного предсказания. У прошлого в подобной ситуации появляется своя почтенная и достойная роль – служить основанием для будущего. А не заставлять последнее служить ему, как это происходит при бесконечном переживании давно уже ставших историей событий – не важно, относятся ли они к личной жизни или к жизни общественной.
Впрочем, в условиях существования человека Традиции, социальное взаимодействие которого, как правило, ограничивалось небольшим кругом конкретной общины, разделить личное и общественное было тяжело. Общество же современное (общество Модерна) могло показаться лишенным указанных бед – разрыв тесных общинных отношений и бесконечное перемещение индивида, казалось бы, обеспечивало «автоматическую защиту» от бесконечного переживания чьей-то несчастной гибели. Собственно, это очень хорошо проявилось в том, что для человека Модерна пресловутые лярвы и прочие привидения быстро потеряли свою актуальность. Они превратились из элемента окружающей реальности в безобидные сказки и «готические романы», способные «пощекотать нервы», но забываемые сразу после прочтения. Поэтому могло показаться, что указанная беда навек побеждена. (Другой вопрос в том, что цена этой победы оказалась довольно велика – скажем, количество неврозов и иных расстройств психики в период Модерна резко пошло вверх.)
* * *
Однако вместо «индивидуальных лярв» данный период принес «лярв общественных». В том смысле, что развитая система социальных коммуникаций в указанном периоде сделал актуальным переживания не личных, а «общих» трагедий. Которые, в свою очередь, обрели вид хорошо знакомых инфернальных систем, высасывающих все силы уже из общества. Подобные «живые социальные мертвецы» вышли не более доброжелательными, нежели «живые мертвецы» прошлого. Хрестоматийный пример – германское переживание поражения в Первой Мировой войне, ставшее одним из основ порождения самого известного из «некромантических социумов» - нацизма. Кстати, это явление прекрасно показывает, что является важным для превращения исторического события в указанную «лярву» - а именно, исчезновение или ослабление будущего для общества. (Будущее у Веймарской республики все время ее существования было под вопросом – что особенно усилилось во время «Великой Депрессии».) Именно это не дало возможность хоть что-то противопоставить давлению прошлого –и привело к «самозамыканию» мышления, к возникновению известных инфернальных процессов.
Ну, и разумеется, результат этой «власти прошлого» оказался крайне печальным. В том смысле, что государство, основанное на указанном «самозамыкании», нанеся во время своего существования колоссальные страдания всему миру, оказалось побеждено государством, ориентированным исключительно на будущее. Наверное, никогда еще в истории так ясно не было продемонстрировано – что же реально имеет смысл для человека, а что неизбежно ведет к гибели. Однако данный урок, к величайшему сожалению, усвоен не был. Более того, всего-навсего через сорок лет после Великой Победы страна-победитель сама оказалась во власти указанных «лярв» - то есть, инфернальных попыток заново пережить то, что давно уже закончилось. Началось все с пресловутых «репрессий» -- которые вдруг стали необычайно актуальными, хотя с их завершения прошло уже несколько десятилетий. Ну, а закончилось осуждением самой Революции и стремлением тем или иным образом «вернуться в прошлое». Монархически-капиталистическое для РФ, или националистическое для «национальных республик».
Итог же данного процесса мы можем наблюдать своими глазами – и вряд ли можно сказать, чтобы он был хоть сколько-либо приемлемым. (Особенно там, где указанное «самозамыкание» зашло наиболее далеко – в смысле, в государствах, где «интерес к своим корням» уничтожил практически все остальноею) Тем не менее, даже в России – стране, в которой указанный процесс не смог поразить всего общества, позволив сохранить определенные «живые» части – он оказался в числе главных разрушительных механизмов, производящих исключительно Хаос. Поскольку привел к бесконечное переживанию «советских страданий», которые для многих оказываются важнее, нежели стоящие перед ними реальные, современные проблемы. (Скажем, именно этот момент, по сути, блокирует существование реальной оппозиции современным властям –поскольку «оппозиционное поле» плотно оккупировано «борцами с тоталитаризмом». Для которых главное – не дать «восстановить совок» - в то время, как повышается пенсионный возраст, растут цены на бензин и иные товары и вообще, делаются не сказать, чтобы хорошие вещи. Но «не дать восстановить сталинизм», разумеется, важнее…)
* * *
То же самое, впрочем, можно сказать и про саму власть, для которой мысль о «недопущении совка» в экономическом плане – т.е., введения государственного планирования и «прямого вмешательства в действия экономических субъектов» - приводит к серьезным сложностям в решении текущих проблем. Поскольку их приходится разрешать через крайне специфические механизмы, имеющие низкую эффективность. (Но зато – не Совок!) В итоге страдают все – с одной стороны, для власти оказывается возможным обращать меньшее внимание на жизнь народа. (Оппозиция-то обеспокоена исключительно борьбой с «реабилитацией Сталина».) А с другой стороны эта самая вынуждена действовать в крайне неудобном либеральном экономическом поле – поскольку только оно позволяет показать свою «антисоветскость». Впрочем, Бог с ними – и с властью, и с «либералами». Гораздо хуже то, что указанную замкнутость на прошлом испытывают и современные левые, в том числе и коммунисты – причем, по всему миру. В том смысле, что они так же вынуждены постоянно доказывать то, что они не «за совок», и уж конечно, не за Сталина.
Хотя реально и СССР, и Сталин давно уже стали достоянием истории – а перед людьми стоят совершенно иные, гораздо более актуальные проблемы и беды. Современные проблемы и беды, угрожающие не мифическим «жертвам ГУЛАГа» или не менее мифическим «страдальцам по дефициту» – а конкретным, живущим сейчас гражданам. Для которых прошлое давно уже должно было превратиться в бесценный опыт, стать основанием для будущих моделей –а вовсе не источником отрицательных эмоций. То есть – должно произойти то самое «изгнание лярв» (ставших в христианской мифологии бесами), что было во времена Традиции, только на общественном уровне. Но для начала надо перестать этих самых лярв кормить - т.е., до бесконечности переживать "советских беды", вроде ГУЛАГА и нехватки колбасы. (Вне того, было ли это реально или нет.) И обратить свой взор на окружающую реальность...
Лярвы и шарикоподшипники
Как уже говорилось в прошлом посте, в настоящее время популярным явлением выступает «кормление лярв». То есть, крайне деструктивное действие, состоящее в том, что человек все силы – по крайней мере, интеллектуальные – тратит на борьбу с тем, чего давно уже не существует. (Напомню, что лярвами в римской мифологии именовали зловредные духи умерших людей, привидения, могущие вредить живущим людям – в общем, нечто несуществующее, однако влияющее на жизнь реальных людей.) К данной категории относится, например, всем известная «борьба со сталинизмом», основный свойством которой является то, что ведется она в условиях, когда никакого «сталинизма» давно уже не существует: даже «первая десталинизация», проводимая Н.С. Хрущевым, началась через три (!) года после смерти Сталина! Что же говорить про «вторую десталинизацию» образца 1986 года, или про подобные процессы, идущие сегодня. (Как говориться, хорошо бороться с врагом, который давно уже умер!)
Однако на эту борьбу с давно уже умершим политическим деятелем уходят реальные силы и средства – которые могли бы быть брошены на решение реальных проблем. В ту же Перестройку сколько умных и честных людей было увлечено этими самыми «репрессиями», проглядев за «ужасами Гулага» окружающие их настоящие проблемы? И очнулись только тогда, когда эти самые проблемы привели к гибели страны, и вокруг стали реально грабить и убивать. (Не «виртуально», в книгах и статьях – в самой, что ни на есть, физической жизни. Причем, в некоторых «национальных республиках» делать это стали весьма активно.) Впрочем, даже для многих даже этого (!) оказалось недостаточным – скажем, тот же Б.Н. Ельцин в 1996 году сумел собрать, как минимум, третью часть всех имеющихся избирателей, именно пугая их «ужасами совка». Еще раз: был самый разгар «бандитского капитализма», на юге страны шла реальная война, где города обстреливали из «градов», а в Сибири и на Дальнем Востоке в прямом смысле слова замерзали города. К этому еще следует прибавить тот факт, что примерно 80% жили на уровне нищеты, чтобы понять – какова же должна быть реальная поддержка проводимого руководством страны курса. (Поэтому все предварительные расчеты давали Ельцину где-то 5% голосов.) Но для примерно 30-40% граждан все это оказалось менее значимым, нежели мифический тоталитаризм и прочие «ужасы приходя КПРФ к власти».
* * *
То есть, можно сказать, что «лярва антисоветизма» буквальным образом выела россиянам мозг, как это делают мифические зомби. А без мозга, как известно, прожить практически невозможно – что и привело к катастрофической смертности населения в последующий период. (Выйти из которой ужалось более, чем через десять лет после указанного 1996 года – да и то, благодаря крайне благоприятной ценовой конъюнктуре.) Тем не менее, даже этот пример оказался недостаточным для того, чтобы понять, насколько дорого во всех отношениях пытаться строить жизнь, рассчитывая ее не на будущее, а на прошлое. Скажем, опасаясь возвращения советского дефицита товаров в то время, когда существует катастрофический дефицит зарплат. Кстати, указанный страх перед «пустыми полками магазинов» существует до сих пор: скажем, года два-три назад украинские «аналитики» любили приводить примеры «пустых полок» в Крыму или в самой России: дескать, из-за «санкций» там не осталось никаких товаров! (Именно на полках, а не в холодильниках. ) Да и «наши», простите, «аналитики» до сих пор любят пугать этими самыми «полками». (Это относится к «оппозиции»). Или, наоборот, показывать забитые прилавки – и говорить, что у нас «все ОК». (Те, кто находится на провластной позиции.)
Хотя в реальности при существующем типе экономики дефицита товаров быть просто не может. Более того, именно забитые прилавки и склады являются признаком экономического кризиса – скажем, во времена Великой Депрессии те же продукты приходилось просто уничтожать, поскольку не было спроса. И одновременно с ними люди умирали от голода – поскольку у них не было денег, чтобы заплатить за все это. (А те, которые пытались взять товары без денег – умирали уже от «переизбытка свинца в организме» или, в самом лучшем случае, садились в тюрьму.) Да что там «Великая Депрессия» - в уже помянутые 1990 годы, когда большинство людей питалось со своего огорода или отоваривая «заводские талоны на еду» (сейчас все давно уже забыли, что это такое), прилавки были забиты разного рода товарами. (Примем, многие из них, как та же колбаса или сыр, производимые еще по советским ГОСТам, были крайне высокого качества.) Однако все равно – в головах россиян до сих пор намертво забит известный штамп: кризис – это когда в магазинах нечего купить. (Тут еще можно упомянуть, что именно когда купить было нечего – то есть, во второй половине 1980 годов – потребление граждан России достигло максимального уровня во всей ее истории. Что не просто зафиксировано статистикой – но подтверждается многими косвенными параметрами, вроде обследования призывников.)
Таким образом, «переключение» внимания и усилий с текущих проблем на проблемы прошлые или, вообще не существующие, может быть признано основным свойством «социальных лярв». (Так же, как для «лярв индивидуальных», характерных для традиционного общества, было характерно переключение внимания на давно уже прошедшие события, изменить которые невозможно. Скажем, на факт «несчастной смерти», становящийся несчастием уже для живых.) То есть, следует еще раз сказать – в случае превращения события в «лярву» речь идет но о том, чтобы изучить прошлые беды и извлечь из них уроки. (Которые можно было бы применять сейчас и в будущем.) А именно, в том, чтобы воспринимать давно уже исчезнувшее, как реально существующее – и тратить все силы именно на то, чтобы изменить его. (Скажем, бороться против коммунистов, поскольку они ведут к «дефициту» или «репрессиям».)
* * *
Или вот еще хороший пример: недавно не к ночи помянутый (как и те «лярвы») Фритцморген озаботился проблемами советской шарикоподшипниковой промышленности. В том смысле, что, начал доказывать, какая эта промышленность была плохая, оборудование разбитое а рабочие – полные алкоголики. Все эти выводы были сделаны на основании некоего интервью от 1985 года – причем, интервью довольно специфического. Например, в том смысле, что интервьируемый, обозначенный, как «начальник» цеха, в качестве сенсационной информации выдает тот факт, что подшипники сортируются в зависимости от качества: «Если, допустим, делаем партию для заграницы, а ее не принимают, то мы подсовываем ее военным. Военные не примут, пускаем как продукцию со знаком качества. На знак качества не проходит, просто отдаем гражданским потребителям. А уж если они не возьмут, тогда отдаем в сельское хозяйство.» Указанный момент, если что – нормальное явление для подобных производств. В том смысле, что подшипники всегда и везде сортировались по «рядам точности», и действительно, наименее качественные использовались для сельхозтехники. Ничего страшного в этом нет – это нормальная процедура, которая закладывается в конструкции и позволяет удешевить производство. (Ставить прецизионные изделия на картофелекопалки было бы глупо.) И уж конечно глупо выдавать эту особенность за сенсацию.
Впрочем, если честно, то указанное интервью надо разбирать отдельно – тут можно только сказать, что оно очень хорошо ложится в принятый в указанном году курс на «бичевание недостатков», связанный с избранием в марте М.С. Горбачевым Генеральным Секретарем. (Впрочем, уже при Черненко он стал вторым человеком в государстве.) Но это, разумеется, подобные отсылки к имеющейся тогда ситуации будут уже излишними. В том смысле, что сегодня не столь важно, что творилось в 1985 году в подшипниковой, а равно и в любой другой, промышленности. Поскольку от 1985 года до 2018 прошло 33 года, а главное – построенные в то время заводы, по большей мере, давно уже не существуют. Поскольку за 28 постсоветских лет множество подобных предприятий закрылось – в том числе и описанный в интервью ГПЗ-2 на Шаболовке. В результате чего выпуск подшипников качения сократился с 300 млн. штук в 1991 до 46 млн. штук в 2017 году.
И значит, вопрос о том, плохие ли были советские подшипниковые заводы или хорошие, давно уже имеет исключительно историческое значение. Вот если бы речь шла об обратном процессе, о том, что за указанное время количество и качество производимой продукции увеличилось – то да, тогда указанная информация получила бы определенную ценность. В том смысле, что можно было бы построить модель развития завода от описанного «плохого» состояния до существующего «хорошего». А в текущем варианте что можно сказать, исходя из приведенного интервью? Что заводы были плохие и поэтому следовало их закрыть? А подшипники покупать за вырученные от продажи нефти деньги? (Что особенно забавно звучит, учитывая колебание нефтяной коньюнктуры.) Но это плохая идея, поскольку нефть есть товар с низкой прибавочной стоимостью – то есть, «кормиться» с нее может гораздо меньшее количество народа, нежели в том случае, если бы речь шла о полноценном промышленно производстве.
* * *
То есть – говорить о том, как плоха была советская промышленность имело бы смысл только в том случае, если бы нынешняя промышленность была гораздо лучше. А поскольку этого нет, все подобные
разговоры полностью теряют смысл – точнее сказать, превращаются в указанную «лярву», пожирающую наши мозги и силы. (Судя по дискуссии у Фритцморгена, для многих те события значат много больше, нежели реально важные проблемы, вроде повышения пенсионного возраста или роста цен на бензин.) Так что стоит сказать еще раз: вопрос не о подшипниках, производимых более тридцати лет назад – а о том, что в рамках господствующего общественного сознания они до сих пор занимают слишком большое место. На несколько порядков большее, нежели товары, которые выпускаются в настоящее время. (Так же, как отсутствие продуктов в магазинах в 1988 году оказывается гораздо более важным, нежели текущий уровень потребления большинством населения.)
В общем, выедание мозгов продолжается, хотя, конечно, в гораздо меньшей степени, нежели раньше. (Скажем, в 1990 или, даже в 2000 годах.) Поскольку важность позднесоветских реалий постепенно спадает – что позволяет предположить, что, рано или поздно, но они полностью утратят актуальность. (То есть – любые деструктивные элементы самоуничтожаются – правда, со скоростью, сравнимой с временем жизни поколений, но зато гарантированно.) Однако понятно, что чем раньше это произойдет – тем будет лучше для всех ныне живущих. А значит – любое «кормление лярв» стоит рассматривать, как абсолютно деструктивное действо. Ну, а «лярвоводов» вне из политической позиции – как однозначных деструкторов, которые своими действиями ухудшают жизнь всем живущим.
Источник
|
