Каким бы значительным не казалось положение интеллигенции в буржуазном обществе, на самом деле буржуазия позволяет ей все, что угодного, но не выходя за рамки того, что угодно буржуазии.

И все же такое положение интеллигенции играет свою весьма существенную роль в общественном развитии. Индивидуалистическое мировоззрение, прочно прививаемое буржуазным обществом, доступность для интеллигенции всех постов, кажущихся ключевыми в общественном устройстве, в сочетании с практическим опытом интеллигенции в решении мелких и крупных проблем на основе расчета и разумных соглашений порождает специфическое убеждение интеллигенции - веру в возможность стабилизировать общество, укрепив его разумные начала. По сути каждый интеллигент имеет свою законченную модель переустройства общества, заключающуюся в устранении тех помех, которые он ощущает в своих личных отношениях с обществом, и нелогичность существования которых представляется ему очевидной. Оставаясь вне жара классовых столкновений, не утруждая себя анализом классовых сил и классовых интересов, интеллигенция оказывается не в состоянии - да и не проявляет особо сильного стремления - понять, что все воспринимаемое ею как помехи, суть отражение реальных и неизбежных классовых противоречий, что в этих «помехах» дает себя знать железная хватка капиталиста, утверждающего свои интересы.

Такая духовная атмосфера порождает в среде интеллигенции массу теорий «рассудочной» - а на деле целиком идеалистической и потому несостоятельной - организации общества. Все эти теории играют на руку буржуазии, ибо отвлекают мыслящую часть общества от участия в классовой борьбе, замазывают подлинные истоки социальных противоречий. Но еще важнее то, что кажущаяся достижимость утопических общественных построений формирует в интеллигенции определенные кастовые взгляды, заставляет мыслить себя классом, способным принять на себя всю ответственность за судьбы общества. Это массовое заблуждение, произрастающее на благодатной почве гипертрофированного самолюбования, свойственного интеллигенции, скрывает от нее самой вторичную, служебную роль интеллигенции в обществе. Буржуазия охотно поддерживает эти маниакальные предрассудки, ибо интеллигенция заблуждающаяся надежно служит буржуазии, тогда как прозревающая, осознающая обязательность своего служения, способна сделать революционный выбор - служение пролетариату.

То, что в капиталистическом обществе существование самой интеллигенции вызвано потребностями буржуазии и возможно только под ее бдительной, но не бросающейся в глаза опекой, как это ни противоестественно, только способствует укреплению кастовых убеждений. Те самые действия капитала, воспринимаемые интеллигенцией как досадные помехи, обеспечивают определенное равновесие в капиталистическом обществе, его цельность и согласованность - они же не дают интеллигенции проверить несостоятельность ее теорий и поддерживают в интеллигенции веру в то, что мир и порядок существуют исключительно благодаря ее усилиям.

Два следствия из такого состояния прямо задевают интересы пролетариата. Во-первых, кастовые социальные искания интеллигенции замыкают ее в себе самой, отсекают ее от пролетариата, а это наносит серьезный ущерб развитию пролетарской мировоззренческой идеологии, ослабляет организационную работу, без которой пролетариат не сможет ни подготовиться, ни вступить в решающую классовую битву. Во-вторых, после победы пролетариат, как бы он ни нуждался в творческом потенциале интеллигенции, не может ей довериться: стремление реализовать на практике собственные многочисленные теории неизбежно ведет интеллигенцию к единственному непротиворечивому их совмещению - к воскрешению капиталистических отношений.

Киносценарий

      Обложка детиздатовской книги "Тимур и его команда". Книгу держит Коля Колокольчиков. Заикаясь и показывая на книгу, он говорит Квакину:
      - Не люблю, когда врут! Здесь написано, что когда ты был хулиганом, то я стоял перед тобой бледный. Я никогда ни перед кем не стоял бледный. Это не в моем характере...
      Квакин (добродушно):
      - Ты стоял весь красный и языком лизал губы. Но вот нос у тебя, кажется, действительно был бледный.
      Колокольчиков (обидчиво):
      - Нос - это не я. Я... 

(Делает энергичный жест.) Это вот!.. Вся натура!.. (С досадой.) И художник также нарисовал непохоже: Тимур совсем не такой. (Показывает на обложку книги.) И уж никак не такой! (Тычет пальцем на прикрепленный к стене рекламный киноплакат.) Тимур вот. (Разворачивает номер районной газеты с портретом Тимура.) Стоит прямо! Нос кверху! Смотрит гордо! Уж если кто в кино и был похож, так это ты да Женя...
      Гейка снимает трубку телефона и говорит:
      - Да... слушаю!
      Над его столиком на картоне надпись:
 

      Внутри чердака все прибрано, механизировано и модернизировано. От прежнего загадочного беспорядка нет и следа. Вместо чурбаков стоят ветхие стулья. На стенах надписи:
 

НЕ БОЛТАЙСЯ ВЕЗ ДЕЛА

  Вот уже три месяца, как командир бронедивизиона полковник Александров не был дома. Вероятно, он был на фронте.
      В середине лета он прислал телеграмму, в которой предложил своим дочерям Ольге и Жене остаток каникул провести под Москвой на даче.
      Сдвинув на затылок цветную косынку и опираясь на палку щетки, насупившаяся Женя стояла перед Ольгой, а та ей говорила:
      -- Я поехала с вещами, а ты приберешь квартиру. Можешь бровями не дергать и губы не облизывать. Потом запри дверь. Книги отнеси в библиотеку. К подругам не заходи, а отправляйся прямо на вокзал. Оттуда пошли папе вот эту телеграмму. Затем садись в поезд и приезжай на дачу... Евгения, ты меня должна слушаться. Я твоя сестра...
      -- И я твоя тоже.
      -- Да... но я старше... и, в конце концов, так велел папа.
      Когда во дворе зафырчала отъезжающая машина, Женя вздохнула и оглянулась. Кругом был разор и беспорядок. Она подошла к пыльному зеркалу, в котором отражался висевший на стене портрет отца.

Хорошо! Пусть Ольга старше и пока ее нужно слушаться. Но зато у нее, у Жени, такие же, как у отца, нос, рот, брови. И, вероятно, такой же, как у него, будет характер.
      Она туже перевязала косынкой волосы. Сбросила сандалии. Взяла тряпку. Сдернула со стола скатерть, сунула под кран ведро и, схватив щетку, поволокла к порогу груду мусора.
      Вскоре запыхтела керосинка и загудел примус.
      Пол был залит водой. В бельевом цинковом корыте шипела и лопалась мыльная пена. А прохожие с улицы удивленно поглядывали на босоногую девчонку в красном сарафане, которая, стоя на подоконнике третьего этажа, смело протирала стекла распахнутых окон.

         Моя мать училась и работала на большом новом заводе, вокруг которого раскинулись дремучие леса.
      На нашем дворе, в шестнадцатой квартире, жила девочка, звали ее Феня.
      Раньше ее отец был кочегаром, но потом тут же на курсах при заводе он выучился и стал летчиком.
      Однажды, когда Феня стояла во дворе и, задрав голову, смотрела в небо, на нее напал незнакомый вор-мальчишка и вырвал из ее рук конфету.
      Я в это время сидел на крыше дровяного сарая и смотрел на запад, где за рекой Кальвой, как говорят, на сухих торфяных болотах, горел вспыхнувший позавчера лес.
      То ли солнечный свет был слишком ярок, то ли пожар уже стих, но огня я не увидел, а разглядел только слабое облачко белесоватого дыма, едкий запах которого доносился к нам в поселок и мешал сегодня ночью людям спать.
      Услыхав жалобный Фенин крик, я, как ворон, слетел с крыши и вцепился сзади в спину мальчишки.
      Он взвыл от страха. Выплюнул уже засунутую в рот конфету и, ударив меня в грудь локтем, умчался прочь.
      Я сказал Фене, чтобы она не орала, и строго-настрого запретил ей поднимать с земли конфету. Потому что если все люди будут подъедать уже обсосанные кем-то конфеты, то толку из этого получится мало.

Аркадий Гайдар - любимый писатель советских людей.

Сама жизнь Аркадия Гайдара - это интересная и волнующая книга. Большевик, комиссар, коммунист до последнего вздоха.  Шестнадцати лет от роду он командовал полком. Двадцати лет написал свою первую большую книгу. Он был красноармейцем, командиром, военным корреспондентом, писателем, путешественником, даже охотником. Много интересного, а порой и тяжёлого пришлось пережить Гайдару.

Вся жизнь его - подвиг во имя счастья трудового народа

Аркадий Гайдар. Пусть светит

      Отец запаздывал, и за стол к ужину сели трое: босой парень Ефимка, его маленькая сестренка Валька и семилетний братишка по прозванию Николашка-баловашка.
      Только что мать пошла доставать кашу, как внезапно погас свет.
      Мать из-за перегородки закричала:
      - Кто балуется? Это ты, Николашка? Смотри, идоленок, добалуешься!
      Николашка обиделся и сердито ответил!
      - Сама не видит, а сама говорит. Это не я потушил, а, наверное, пробки перегорели.
      Тогда мать приказала:

      - Пойди, Ефимка, притащи из сеней лестницу. Да поставь сначала сахарницу на полку, а то эти граждане в темноте разом сахар захапают.
      Вышел Ефим в сени, смотрит: что за беда? И на улице темно, и на станции темно, и кругом темно. А тут еще небо в черных тучах и луна пропала.
      Забежал Ефим в комнату и сказал:
      - Зажигайте, мама, коптилку. Это не пробки перегорели, а, наверное, что-нибудь на заводе случилось.
      Мать пошла в чулан за керосином, а Ефимка, разыскивая сапоги, торопливо полез под кровать. Левый сапог нашел, а правый никак.
      - Наверное, это вы опять куда-нибудь задевали? - спросил он у притихших ребятишек.

      Из травы выглянула курчавая белокурая голова, два ярко-синих глаза, и послышался сердитый шепот:
      - Валька... Валька... да заползай же ты, идол, справа! Заползай сзаду, а то он у-ч-ует.
      Густые лопухи зашевелились, и по их колыхавшимся верхушкам можно было догадаться, что кто-то осторожно ползет по земле.
      Вдруг белокурая голова охотника опять вынырнула из травы. Свистнула пущенная стрела и, глухо стукнувшись о доски гнилого забора, упала.
      Большой, жирный кот испуганно рванулся на крышу покривившейся бани и стремительно исчез в окне чердака.
      - Ду-урак... Эх, ты! - негодуя, проговорил охотник поднимающемуся с земли товарищу. - Я же тебе говорил - заползай. Там бы сзаду как удобно, а теперь на-ко, выкуси... Когда его опять уследишь.
      - Заползал бы сам, Яшка. Там крапива, я и то два раза обжегся.
      - "Крапива"! Когда на охоте, то тут не до крапивы. Тебе бы еще половик подостлать.
      - А раз она жжется!
      - Так ты перетерпи. Почему же я-то терплю... Хочешь, я сейчас голой рукой ее сорву и не сморгну даже? Вру, думаешь?
      Яшка вытер влажную руку, выдернул большой крапивный куст и, неестественно широко вылупив глаза, спросил, торжествуя:
      - Ну что, сморгнул? Эх ты, нюня.
      - Я не нюня вовсе, - обиженно ответил Валька. - Я тоже могу, только не хочу.
      - А ты захоти... Ну-ка, слабо захотеть?
      Веснушчатое курносое лицо Вальки покраснело; не принять вызова он теперь не мог.
      Он подошел к крапиве, заколебался было, но, почувствовав на себе насмешливый взгляд товарища, рывком выдернул большую, старую крапивину. Губы его задрожали, глаза заслезились; однако, силясь вызвать улыбку, он сказал, немного заикаясь:

Из доклада на III Съезде Советов СССР "Вопросы советского строительства":

"Демократизм Советского Союза имеет своеобразные формы. В данный момент мы стремимся его растить в наиболее полном его проявлении. В самом деле, партия направляет исключительную энергию на развитие политического сознания масс, общественной инициативы, стремится привлечь самые широкие рабочие, крестьянские и городские массы в органы управления, эти органы отдать под широкий общественный контроль. Можно смело сказать: ничего аналогичного вы не встретите ни в одном государстве. И вместе с тем у нас Коммунистическая партия является решающей силой в системе диктатуры пролетариата. В данной исторической эпохе пролетарской революции демократия, ..., может развиваться только в пределах пролетарской диктатуры."

16 мая 1925 года.

По одноименному роману Федора Гладкова.
На цементный завод, разрушенный в дни гражданской войны, вернулся демобилизованный военком Глеб Чумалов, бывший рабочий завода. Партия поручила ему большое дело — стать во главе восстановительных работ. Чумалову приходилось бороться с косностью некоторых деморализованных безработицей, опустившихся рабочих, бюрократизмом старых и новых чиновников советского аппарата, перебоями в получении необходимых стро¬ительству денег и материалов, злобными происками замаскировавшихся врагов из числа технических специалистов. Глебу Чумалову, сколотившему вокруг себя дружный коллектив партийцев и рабочих-энтузиастов, удалось преодолеть все препятствия — цементный завод вступил в число действующих предприятий молодой Советской республики.

Фёдор Гладков

ЦЕМЕНТ

«Я   ЖИЛ   И   ДЫШАЛ   ЭТОЙ   БОРЬБОЙ…»

Отгремели громы гражданской войны, и советский народ с энтузиазмом перешел к хозяйственному строительству. Началась героическая битва на мирном фронте. $CUT$

Главной задачей литературы социалистического реализма становится изображение великой созидательной работы, свободного труда советского человека.

Песня из кинофильма
Песня о Каховке

Слова М. Светлова, музыка И. Дунаевского

Каховка, Каховка, родная винтовка,
Горячая пуля, лети!
Иркутск и Варшава, Орёл и Каховка -
Этапы большого пути.

Гремела атака и пули звенели,
И ровно строчил пулемёт…
И девушка наша проходит в шинели,
Горящей Каховкой идёт.

Припев:
Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам пройти.
Мы — мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути!

Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались,
Как нас обнимала гроза?
Тогда нам обоим сквозь дым улыбались
Её голубые глаза.

К годовщине
ИЗБРАНИЯ И.В. СТАЛИНА ГЕНЕРАЛЬНЫМ СЕКРЕТАРЁМ ЦК РКП(б)

В первые дни революции лозунг “Вся власть Советам!” был новинкой. В апреле “власть Советов” впервые противопоставляется власти Временного правительства. Большинство в столице пока еще за Временное правительство без Милюкова – Гучкова. В июне этот лозунг получает демонстративное признание громадного большинства рабочих и солдат. Временное правительство уже изолировано в столице. В июле вокруг лозунга “Вся власть Советам!” вспыхивает борьба между революционным большинством столицы и правительством Львова – Керенского. Соглашательский ЦИК, опираясь на отсталость провинции, переходит на сторону правительства. Борьба решается в пользу правительства. Сторонники Советской власти объявляются вне закона. Наступает мертвая полоса “социалистических” репрессий и “республиканских” тюрем, бонапартистских подсиживаний и военных заговоров, расстрелов на фронте и “совещаний” в тылу. Это до конца августа. В конце августа картина резко меняется. Корниловское восстание вызывает напряжение всех сил революции. Советы в тылу и Комитеты на фронте, умершие было в июле-августе, теперь “вдруг” оживают.