Одно из самых ярких произведений этой эпопеи – повесть «Гобсек», сцены из частной жизни ростовщика, гротескный портрет делателя денег из денег.
 

Как-то раз зимою 1829/1830 года в салоне виконтессы де Гранлье до часу ночи засиделись два гостя, не принадлежавшие к ее родне. Один из них, красивый молодой человек, услышав бой каминных часов, поспешил откланяться. Когда во дворе застучали колеса его экипажа, виконтесса, видя, что остались только ее брат да друг семьи, заканчивавшие партию в пикет, подошла к дочери; девушка стояла у камина и как будто внимательно разглядывала сквозной узор на экране, но, несомненно, прислушивалась к шуму отъезжавшего кабриолета, что подтвердило опасения матери.

- Камилла, если ты и дальше будешь держать себя с графом де Ресто также, как нынче вечером, мне придется отказать ему от дома. Послушайся меня, детка, если веришь нежной моей любви к тебе, позволь мне руководить тобою в жизни. В семнадцать лет девушка не может судить ни о прошлом, ни о будущем, ни о некоторых требованиях общества. Я укажу тебе только на одно
* De viris illustribus (лат.) (" О знаменитых мужах") - сочинение римского историка Корнелия Непота (I в. до н. э.).
обстоятельство: у господина де Ресто есть мать, женщина, способная проглотить миллионное состояние, особа низкого происхождения - в девичестве ее фамилия была Горио, и в молодости она вызвала много толков о себе. Она очень дурно относилась к своему отцу и, право, не заслуживает такого хорошего сына, как господин де Ресто. Молодой граф ее обожает и поддерживает с сыновней преданностью, достойной всяческих похвал. А как он заботится о своей сестре, о брате! Словом, поведение его просто превосходно, но, - добавила виконтесса с лукавым видом, - пока жива его мать, ни в одном порядочном семействе родители не отважатся доверить этому милому юноше будущность и приданое своей дочери.
- Я уловил несколько слов из вашего разговора с мадемуазель де Гранлье, и мне очень хочется вмешаться в него! - воскликнул вышеупомянутый друг семьи.- Я выиграл, граф, - сказал он, обращаясь к партнеру.- Оставляю вас и спешу на помощь вашей племяннице.
- Вот уж поистине слух настоящего стряпчего! - воскликнула виконтесса.- Дорогой Дервиль, как вы могли расслышать, что я говорила Камилле? Я шепталась с нею совсем тихонько.
- Я все понял по вашим глазам, - ответил Дервиль, усаживаясь у камина в глубокое кресло,
Дядя Камиллы сел рядом с племянницей, а госпожа де Гранлье устроилась в низеньком покойном кресле между дочерью и Дервилем.
- Пора мне, виконтесса, рассказать вам одну историю, которая заставит вас изменить ваш взгляд на положение в свете графа Эрнеста де Ресто.
- Историю?! - воскликнула Камилла,- Скорей рассказывайте, господин Дервиль.
Стряпчий бросил на госпожу де Гранлье взгляд, по которому она поняла, что рассказ этот будет для нее интересен. Читать далее...

Нарождающаяся буржуазная мораль выступила с признанием равенства всех людей (см. Ф. Энгельс, т. 20, с. 106—07), но лишь в качестве «равенства возможностей» для индивидов как потенциальных свободных предпринимателей. По существу это означало равенство лишь частных собственников.

В борьбе с феодально-христианской моралью буржуазная мораль первоначально выступила под знаком «разумного эгоизма» и «взаимного использования», т. е. основывалась на той иллюзии, что любой человек, добиваясь только собственных «разумных» целей, тем самым способствует благу других и общества в целом.

В классическом буржуазном представлении мораль в целом сводилась к способу достижения индивидом жизненного успеха и счастья. Особенно это характерно для морали эпохи первоначального накопления, где принципом добродетели считался аскетизм усердия и скопидомства и откладывание на будущее наслаждений и наград. Впоследствии этот принцип воздержания проповедовался рабочему классу как путь обретения жизненного благополучия. Однако для рабочего, по словам Ф. Энгельса, «...честность, трудолюбие, бережливость и все прочие добродетели, рекомендуемые ему мудрой буржуазией...», вовсе не являются гарантией того, что они «...действительно приведут его к счастью» (там же, т. 2, с. 265).

Читать далее...

Читать далее...

В книге запечатлена эпоха великих социальных переворотов в общественной жизни - Первая мировая война, Октябрьская революция, война гражданская. Место интеллигенции в великом народном движении, революция и гуманизм, революция и искусство - вот что волнует автора этого замечательного романа.

Константин Александрович Федин — автор книг, вошедших в золотой фонд советской литературы.

 Константин Федин

Города и годы

У нас было все впереди, у нас не было ничего впереди.

Чарльз Диккенс

Что касается вина, то он пил воду.

Виктор Гюго

Глава о годе, которым завершён роман

Речь

— Дорогие соседи, добрейшие обыватели, почтенные граждане! Я высунулся из окна с заранее обдуманным намерением: мне скучно, дорогие соседи, меня грызет тоска, почтенные граждане, сердце мое ссохлось и свернулось штопором, как лимонная корка на раскаленной солнцем мостовой.

Почтенные обыватели! Это верно, что на дворе тысяча девятьсот двадцать второй год.

Читать далее...

ДРАГОЦЕННОЙ ДЛЯ РОССИЯН ПАМЯТИ
НИКОЛАЯ МИХАЙЛОВИЧА
КАРАМЗИНА
сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию посвящает

АЛЕКСАНДР ПУШКИН

КРЕМЛЕВСКИЕ ПАЛАТЫ
(1598 года, 20 февраля)

Князья   Шуйский   и   Воротынский  .

Воротынский
Наряжены мы вместе город ведать,
Но, кажется, нам не за кем смотреть:
Москва пуста; вослед за патриархом
К монастырю пошел и весь народ.
Как думаешь, чем кончится тревога?

Шуйский
Чем кончится? Узнать не мудрено:
Народ еще повоет да поплачет,
Борис еще поморщится немного,
Что пьяница пред чаркою вина,
И наконец по милости своей
Принять венец смиренно согласится;
А там — а там он будет нами править
По-прежнему.

Воротынский
       Но месяц уж протек,
Как, затворясь в монастыре с сестрою,
Он, кажется, покинул все мирское.
Ни патриарх, ни думные бояре
Склонить его доселе не могли; Читать далее...

Модест Петрович [9 (21).3.1839, с. Карево, ныне Торопецкого района Калининской области, — 16(28).3.1881, Петербург], русский композитор, участник «Могучей кучки» (См. Могучая кучка). Детские годы провёл в имении родителей; в автобиографии М. писал: «... ознакомление с духом народной жизни было главным импульсом музыкальных импровизаций до начала ознакомления ещё с самыми элементарными правилами игры на фортепиано». Шести лет М. начал заниматься музыкой под руководством матери. В 1849 поступил в Петропавловскую школу в Петербурге, в 1852—56 учился в Школе гвардейских подпрапорщиков. Одновременно брал уроки музыки у пианиста А. А. Герке. В 1852 было издано первое произведение М. — полька для фортепиано «Подпрапорщик». В 1856—57 он познакомился с А. С. Даргомыжским (См. Даргомыжский), В. В. Стасовым и М. А. Балакиревым, которые оказали глубокое влияние на его общее и музыкальное развитие. Под руководством Балакирева М. начал серьёзно заниматься композицией; решив посвятить себя музыке, в 1858 ушёл с военной службы. Читать далее...

Шерфиг (Scherfig) Ханс (р. 8.4.1905, Копенгаген), датский писатель-сатирик, художник. Член КП Дании. В романе "Мёртвый человек" (1937, рус. пер. 1972) рассматривает проблемы искусства в капиталистическом обществе. Сатирические романы "Пропавший чиновник" (1938, рус. пер. 1956), "Загубленная весна" (1940, рус. пер. 1960), антифашистский роман "Идеалисты" (1945) посвящены судьбе буржуазной интеллигенции. Используя приём "ложного детектива", Шерфиг обличает социальную несправедливость, лицемерие буржуазной морали, антигуманную систему воспитания и бюрократизм государственной машины. 22 июня 1941 Шерфиг был арестован гитлеровскими оккупантами, в 1943 бежал и до конца войны находился в подполье. Роман "Ботус Окцитанус, или Восьмиглазый Скорпион" (1953, рус. пер. 1956) направлен против коррупции верхов в послевоенной Дании. В романе "Замок “Фрюденхольм”" (1962, рус. пер. 1965) Шерфиг изобразил 2-ю мировую войну 1939—1945. В повести "Пропавшая обезьяна" (1964, рус. пер. 1965) дал резкую критику современного модернистского искусства. Автор многих работ по вопросам литературы и искусства, в том числе книги "По пути к созвездию Водолея" (1951), "Три поэта" (1963) о Н. Григе, Б. Брехте, Х. Кирке. Сотрудник коммунистической прессы. Автор путевых очерков об СССР ("Путешествие по Советскому Союзу", 1951) и странах социализма.

Лит.: Кристенсен С. М., Датская литература 1918—1952, М., 1963; Dansk litteratur historie, bd 4, Kbh., 1966; Ханс Шерфиг. Биобиблиографич. указатель, М., 1965.

Читать далее...

Стефан Цвейг. Письмо незнакомки

Когда известный беллетрист Р., после трехдневной поездки для отдыха в горы, возвратился ранним утром в Вену и, купив на вокзале газету, взглянул на число, он вдруг вспомнил, что сегодня день его рождения. Сорок первый, - быстро сообразил он, и этот факт не обрадовал и не огорчил его. Бегло перелистал он шелестящие страницы газеты, взял такси и поехал к себе на квартиру. Слуга доложил ему о приходивших в его отсутствие двух посетителях, о нескольких вызовах по телефону и принес на подносе накопившуюся почту. Писатель лениво просмотрел корреспонденцию, вскрыл несколько конвертов, заинтересовавшись фамилией отправителя; письмо, написанное незнакомым почерком и показавшееся ему слишком объемистым, он отложил в сторону. Слуга подал чай. Удобно усевшись в кресло, он еще раз пробежал газету, заглянул в присланные каталоги, потом закурил сигару и взялся за отложенное письмо.

В нем оказалось около тридцати страниц, и написано оно было незнакомым женским почерком, торопливым и неровным, - скорее рукопись, чем письмо. Р. невольно еще раз ощупал конверт, не осталось ли там сопроводительной записки. Но конверт был пуст, и на нем, так же как и на самом письме не было ни имени, ни адреса отправителя. Странно, подумал он, и снова взял в руки письмо. "Тебе, никогда не знавшему меня", - с удивлением прочел он не то обращение, не то заголовок...

К кому это относилось? К нему или к вымышленному герою? Внезапно в нем проснулось любопытство. И он начал читать.

Читать далее...

Наследие А.В. Луначарского

КОРИФЕИ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

«Литературная газета» имеет возможность напечатать два интересных письма, принадлежащих перу двух выдающихся представителей европейской интеллигенции, при этом вождей ее самых передовых прослоек.

Вообще говоря, Ромен Роллан и Стефан Цвейг — оба блестящие писатели — представляют собой фигуры во многом родственные. Это и привело их к теснейшей дружбе, завязавшейся между ними еще в пору людоедской вражды, возникшей между их народами.

По–видимому, однако, в настоящее время, когда Ромен Роллан сделал известный решительный шаг в направлении к сближению с миросозерцанием коммунистическим, между ним и Цвейгом оказалась довольно значительная дистанция.

В самом деле, письмо Цвейга производит довольно двойственное впечатление. В общем оно благожелательно. Но разве теперь дело идет о благожелательности? Рассуждая вообще о возможности войны, Цвейг высказывает разные суждения, какие вы можете встретить у европейских обывателей: войне быть не следует. Однако нельзя закрывать глаза на тяжелую ситуацию: война может возникнуть. Она может возникнуть как направленная против СССР. Но она может возникнуть также и между отдельными державами Европы. Тут Цвейг вдруг неожиданно проявляет непрошеный оптимизм по поводу окружающей нас опасности. Он безосновательно заявляет, что война скорее возникнет между буржуазными государствами, чем против нас, хотя несколько раз настойчиво доказывает, что война между буржуазией и нами есть вещь почти неизбежная, возникающая из наших взаимоотношений.

Читать далее...

На границе между викторианским временем и временем новым возвышается сумрачная фигура великого английского романиста и поэта — Томаса Гарди.

Самый поздний потомок норманнского рыцарского рода, ровно, медленно сползавшего вниз и уже окончательно разорившегося ко дню рождения, Томас, необычайно зоркий и честный наблюдатель мрачных и зловещих процессов разложения мелкопоместного и фермерского бытия, большой и интересный, крепкий и стойкий для той провинциальной Англии, которую он именовал Вэссексом, делает на основании этого наблюдения широчайшее обобщение и является выразителем весьма крепкого миросозерцания.

Неправильно думать, что большие писатели–бытовики возникают на почве незыблемого, развернувшегося, уравновешенного быта. Такой быт мало сознает сам себя, и его идиллии, и зеркальное самоотражение в литературе редко представляют собою подлинный человеческий интерес, могущий вызвать интерес людей за пределами данного времени. Наоборот, крупнейшие писатели появляются именно тогда, когда быт получает трещины, когда многие люди отрываются от его основной почвы, когда все здание начинает колебаться; вернее, процесс этот, превращающий некогда крепкое здание в руину, дает либо бытовиков–декадентов, либо декадентов–фантастов, либо, наконец, людей, которые бегут из общества данной формации, иногда побеждая его бичующей иронией или даже прямым переходом в более современный, более жизненный класс. Но в начальный момент такого разложения литературное отражение его особенно интересно, Симпатия к старому еще горяча, симптомы распада принимаются с великой скорбью, но и с великой честностью. Нет желания окружать жизнь каким–нибудь мистицизмом. С зоркостью врача, предвидящего плохой конец, но до конца реалистического ученого, смотрят такие писатели прямо в глаза своему обществу и своему веку. Читать далее...