Присмотримся теперь ближе к Гюго как к художнику.

Если Мабильо, давший наиболее тщательные из имеющихся до сих пор анализов психологии его творчества, считает, что романтизм Гюго был целиком результатом его темперамента, то мы, конечно, не можем не протестовать самым решительным образом против такой индивидуалистической точки зрения.

Мы гораздо ближе к тов. Нусинову, который выводит романтику Гюго исключительно из его эпохи, в особенности той ее разновидности, которая сказалась в сочинениях Гюго, из особенностей классовой прослойки, непосредственным выразителем которой он был.30

Однако, давая характеристику писателю, невозможно проходить совершенно мимо его индивидуальных черт. Дело тут совсем не в том, чтобы мы стремились создать своего рода амальгаму из элементов, определенных в творчестве данного писателя эпохой и классом писателя, с одной стороны, и элементов индивидуальных — с другой. Одно нисколько не находится в противоречии с другим.

Мне уже приходилось писать о том, что эпоха выбирает в более или менее всегда биологически одинаковой клавиатуре того или другого поколения те индивидуальности, которые по своим психофизиологическим предпосылкам могут стать наиболее подходящими для нее выразителями.

Ламартин прекрасно понимал, в какой мере романтики были порождены своей эпохой.

Он говорит в своей речи «О судьбах поэзии»:

    «Эпоха империи была воплощением материалистической философии XVIII столетия. Геометры, которые одни имели право голоса, давили нас, молодежь, всею тяжестью своей наглой тирании… Они боялись, как бы поэзия не воскресла вместе со свободой, и с корнем уничтожали ее ростки в своих школах, лицеях и в особенности — в своих корпусах и политехникумах… Это был какой–то всемирный заговор математических наук против мысли и поэзии. Только одни цифры были в почете, только цифры оплачивались, только цифрам оказывалось покровительство… только цифры признавал военный диктатор того времени».³¹

И именно в полном контрасте с таким характером поэзии наполеоновского времени шел бунт романтики, приобретая противоположные черты настоящего реванша фантастики над логикой.

Подобная эпоха должна была призывать прежде всего людей, обладающих такой фантазией, как чертой своей психологии.

Гюго во всякое время был бы громадным фантазером, но в другие времена эта его фантастика не оказалась бы так ко двору обществу.

    «В один прекрасный день, — рассказывал Нодье, — фантазия ворвалась со всех сторон. Она оттолкнула Аристотеля, Квинтилиана, Буало, Лагарпа в драме, в церкви, в романе, в живописи, во всех играх духа, как во всех страстях души».³²

    «Нынешнее поколение, — говорит тот же Нодье, — трепещет от нетерпения испытать чувства сильные и разнообразные».

 

Читать далее...

По методам борьбы Гюго остается чистейшим либералом. Просвещение, убеждение — это для него единственный путь прогресса.

Надо помнить, что позиция Гюго не была исключительной для того времени. Плеханов в своей статье, посвященной утопическому социализму XIX века («История западной литературы» под редакцией Батюшкова, том II), говорит о мирных социалистах:

    «Мирное настроение большинства социалистов–утопистов представляется, на первый взгляд, странным во Франции, где еще так недавно ревела буря Великой революции и где передовые люди, казалось бы, должны были особенно дорожить революционной традицией. Но при ближайшем рассмотрении становится несомненным, что именно воспоминание о недавней революции и предрасполагало передовых идеологов, подобных Консидерану, к исканию таких средств, которые могли бы положить конец классовой борьбе. Мирное настроение этих идеологов являлось психологической реакцией против революционных увлечений 1793 года. В своем огромном большинстве французские социалисты–утописты приходили в ужас при мысли о таком обострении взаимной борьбы интересов, каким ознаменовался этот, весьма тогда хорошо памятный, год.

    Важнейшей задачей общественной мысли XIX века являлось, по мнению Сен–Симона, исследование о том, какие меры принять, «чтобы положить конец революции». В 30–х и 40–х годах его последователи старались решить ту же задачу. Разница была лишь в том, что у них речь шла уже не о революции конца XVIII столетия, а о революции 1830 года. Одним из главных доводов их в пользу социальной реформы было то соображение, что она («association», «organisation»*) остановит революцию. Призраком революции пугают они своих противников. В 1840 году Анфантен ставил сен–симонистам в заслугу то, что в 30–х годах они, при виде пролетариата, только что испробовавшего свои силы в успешном восстании против трона, кричали: «Voici les barbares» («Варвары идут»). И он с гордостью прибавляет, что и теперь, десять лет спустя, он не перестанет повторять того же крика: «Варвары идут».²⁰

Читать далее...

I

Либерализм. Это слово окружено было когда–то самым светлым ореолом. Либерализм — это порыв лучших человеческих умов и сердец, порыв все более массовый из тьмы к свету, к свободе от рабства, к подвижности от косности, к науке из костлявых объятий одряхлевшей и нелепой религии, ко взаимному уважению от эксплуатации человека человеком во всех формах, как политической, так и экономической и бытовой, порыв к равноправию, без различия полов, рас, порыв к неясным, неопределенным контурам «справедливого» общественного строя, который должен покончить с делением на роскошествующих богачей и голодающих бедняков и т. д. и т. п.

Мы знаем теперь, что либерализм являлся на деле идеологическим выражением стремления буржуазных классов захватить власть, столкнуть с дороги препятствия, которые ставились для развития капиталистического мира феодальными формами государства, хозяйства и быта, и предоставить безудержную свободу конкуренции, наживе, новым формам эксплуатации, словом, тому буржуазно–капиталистическому строю жизни, который сейчас нагло торжествует в большинстве так называемых цивилизованных стран и, к счастью, явным образом уже дает трещины в своем фундаменте по всему фасаду, трещины, предвещающие его крушение.

Либеральное знамя буржуазии, может быть, и не принималось всерьез даже с самого начала наиболее хитроумными представителями крупного капитала. Может быть, даже сознательно эти люди понимали, что им–то нужны на самом деле лишь те требования либерализма, которые расчищают путь их хозяйственной карьере, а что все остальное взято здесь для прикрасы и для того, чтобы увлечь за собой широкие слои населения, не имеющие их экономических интересов, но необходимые им как опора в борьбе с феодальными господствующими классами.

Может быть, однако, что такие настроения в крупной буржуазии проглянули только позднее, а вначале даже многие из самых трезвых голов экономически крупной буржуазии увлекались открывающимися перспективами и верили, что они действительно обозначают собой огромный шаг вперед к разумному устройству человеческой жизни на земле.

Не подлежит, однако, сомнению, что густые прослойки средней и мелкой буржуазии, даже буржуазии мельчайшей, бедноты «народа» городов и сел увлекались знаменем либерализма совершенно искренне. Очень четкого понимания того, как же нужно построить это новое общество на развалинах феодальной неправды, не было ни у кого. То рисовались утопии, доходящие даже до посягательства на частную собственность, но не имевшие, конечно, никаких шансов на осуществление, за отсутствием сколько–нибудь могучих групп, не заинтересованных в частной собственности; то создавались проекты государственного строя, а подчас и целые законодательства (когда плебейские круги оказывались близкими к властям), долженствующие осуществить на земле свободу, равенство и братство, но пребывающие в глубоком благоговении по отношению к «основному принципу всей общественности и человечности — священной частной собственности».

Читать далее...

Автор 11 оперетт и 4 балетов, музыки к нескольким десяткам кинофильмов, множества популярных советских песен, народный артист РСФСР, лауреат двух Сталинских премий. Один из тех великих композиторов, кто стоял у истоков рождения советской песни. Его музыка отличалась оптимизмом, а многие песни навсегда вошли в золотой фонд советского искусства. Основоположник советской музыкальной кинокомедии. Фильмы с его музыкой смотрятся с большим удовольствием до сих пор Читать далее...

Биографический фильм о поэте М. В. Исаковском, в который включены фотографии и киносъемки, снятые при его жизни, и съемки в деревне Глотовка Смоленской области, где родился поэт.

За кадром звучат песни, написанные на стихи М. В. Исаковского, "Катюша", "Прощание" и другие, которые проиллюстрированы кадрами кинохроники крестьянского труда и быта 1920-30 г. г. , кинохроникой Гражданской и Великой Отечественной войны.

Читать стихи поэта

Читать далее...

И. Е. Репин. М. И. Глинка за сочинением «Руслана и Людмилы».

«Руслан и Людмила» — опера Михаила Ивановича Глинки в 5 действиях. Либретто Валериана Ширкова, Константина Бахтурина и Михаила Глинки при участии Н. А. Маркевича, Н. В. Кукольника и М. А. Гедеонова по одноимённой поэме Александра Пушкина с сохранением стихов подлинника.

Работа над оперой началась в 1837 году и шла в течение пяти лет с перерывами. Глинка приступил к сочинению музыки, не имея готового либретто. Из-за смерти Пушкина он был вынужден обратиться к другим поэтам, в том числе любителям из числа друзей и знакомых — Нестору Кукольнику, Валериану Ширкову, Николаю Маркевичу и другим.

Премьера оперы состоялась 9 декабря 1842 года на сцене Большого театра в Петербурге.

В 1836 на сцене петербургского Большого театра была поставлена героико-патриотическая историческая опера Глинки "Иван Сусанин". Вопреки навязанной композитору верноподданнической концепции (либретто составлено бароном Г. Ф. Розеном в духе монархической официозности, по настоянию двора опера была названа "Жизнь за царя"), Глинка подчеркнул народное начало оперы, прославил крестьянина-патриота, величие характера, мужество и несгибаемую стойкость народа. В 1842 в том же театре состоялась премьера оперы "Руслан и Людмила". В этом произведении красочные картины славянской жизни переплелись со сказочной фантастикой, ярко выраженные русские национальные черты с восточными мотивами (отсюда ведёт начало ориентализм в русской классической опере). Переосмыслив содержание шутливой, иронической юношеской поэмы Пушкина, взятой в основу либретто, Глинка выдвинул на первый план величавые образы Древней Руси, богатырский дух и многогранную эмоционально богатую лирику. Оперы Глинки заложили основу и наметили пути развития русской оперной классики. "Иван Сусанин" — народная музыкальная трагедия на исторический сюжет, с напряжённым, действенным музыкально-драматическим развитием, "Руслан и Людмила" — волшебная опера-оратория с мерным чередованием широких, замкнутых вокально-симфонических сцен, с преобладанием эпических, повествовательных элементов. Оперы Глинки утвердили мировое значение русской музыки.

Читать далее...

Фильмография

Помощник режиссёра

1939 — Учитель

1943 — Насреддин в Бухаре

1944 — Человек № 217

Сценарист

1958 — Евгений Онегин

1959 — Чолпон — утренняя звезда

1960 — Пиковая дама

1969 — Князь Игорь

Режиссёр

1958 — Евгений Онегин

1959 — Чолпон — утренняя звезда

1960 — Пиковая дама

1961 — В мире танца (сценарист Ф. И. Мустафаев, в главной роли М. Эсамбаев)

1963 — Крепостная актриса

1964 — Когда песня не кончается

1969 — Князь Игорь

1980 — Чио-Чио-Сан

1981 — Флория Тоска

Читать далее...

Тамара Григорьевна Га́ббе (1903—1960) — русская советская писательница, переводчица, фольклористка, драматург, редактор и литературовед. Автор популярных сказочных пьес для детей («Город мастеров, или Сказка о двух горбунах», «Авдотья-Рязаночка», «Хрустальный башмачок», «Оловянные кольца» («Волшебные кольца Альманзора») и др.).
 

Тамара Габбе.

Город мастеров, или сказка о двух горбунах

  Пьеса в трех действиях, четырех картинах (вариант, предназначенный для художественной самодеятельности)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Герцог де Маликорн -- наместник чужеземного короля, завоевавшего город Мастеров. Гильом Готшальк -- советник герцога. Мушерон -- бургомистр, назначенный наместником. Нанасс Мушерон, по прозвищу "Клик-Кляк", -- его сын. Мастер Фирен -- старшина златошвейного цеха. Вероника -- его дочь. Мастер Мартин, по прозвищу Маленький Мартин,--старшина оружейного цеха. Мастер Нинош -- старшина пирожного цеха. Жильберт, по прозвищу "Караколь", -- метельщик. Бабушка Тафаро -- старая гадалка. Тимолле -- мальчик лет 12--13, подмастерье. Жители города Мастеров, солдаты наместника.

Читать далее...

Вникнем в то, как ведет буржуазия свою пропаганду через кино.

Прежде всего и сознательно и бессознательно буржуазный кинопроизводственник, так сказать, нечувствительно для публики наполняет свой фильм прославлением богатства и роскоши, апологией попов и полиции, укреплением предрассудков относительно семьи и брака, относительно всяких бытовых устоев нашего общества. Отражая и сильно отражая устоявшуюся социальную жизнь, кино тем самым подкрепляет ее. Рядом с этим мы имеем и проявление более энергичной пропаганды, например проповедь лихорадочного и злостного патриотизма. Хотя вводить чисто французский или чисто немецкий патриотизм не всегда выгодно, чтобы не замкнуть свой рынок одной страной. Поэтому большей частью говорится о патриотизме вообще, о некоей родине, о некоем враге этой родины. Зачастую мы имеем пропаганду, явно направленную против рабочего класса и его передовых партий. Наконец, нельзя не отнести за счет буржуазной пропаганды развращающего влияния некоторых фильм. Правда, часть буржуазии сама протестует против того втягивания в разврат расточительности и преступления, которое подчас производится в кинотеатрах. Буржуазия сама считает своими пороками дома терпимости, кабаки, подполья грабителей и т. д., но она не в силах освободиться от этих своих пороков, ее вновь и вновь несет к подлогам, ограблениям казны и т. д. В общем, американский и европейский кинофильм представляют собою превосходнейшие лицеи для изготовления мошенников всякой масти.

Однако рядом с этим, как я уже сказал, можно встретить и тенденции либеральной, радикальной и полусоциалистической буржуазии, можно встретить и большое количество картин, почти лишенных каких–либо тенденций. Это позволяет нам некоторой лучшей частью кинопроизводства пользоваться в наших кинотеатрах.

Но более того, мы обязаны учиться у буржуазной киноиндустрии, учиться не только чистой технике, но и сценарному, актерскому, режиссерскому искусству. Может быть, наше новое, коммунистическое содержание принесет с собою и новые, не менее популярные, захватывающие формы. Надо всегда очень осторожно начинать искания этих новых форм. Мы уже видели, как в рабочих районах наши новые, советские вполне благополучные фильмы делают сборы ничтожные по сравнению с американскими боевиками. Это — предостережение для нас.

Читать далее...

Тезисы

1. Бесспорно, киноискусство является первоклассным, быть может, даже несравненным орудием распространения всякого рода идей. Сила кино заключается в том, что, как всякое искусство, оно облекает идею чувством и увлекательной формой, но в отличие от других искусств кино фактически дешево, портативно и необычайно наглядно. Его действия простираются туда, куда не может дойти даже книга, и оно, конечно, сильнее всякой узкой пропаганды. Российская революция, до крайности заинтересованная в широчайшем воздействии на массы, давно уже должна была обратить внимание на кино как на свое естественное орудие.

2.  Буржуазия прекрасно понимает значение кино в этом отношении и, разумеется, пользуется им в своих классовых интересах. Однако буржуазия поступает при этом очень умно. Она чрезвычайно редко придает своим фильмам дидактический и откровенно классовый воспитательный характер. Наоборот, свой буржуазный яд она распространяет почти незаметно, органически вплетая угодные для нее тенденции и хвалу ее добродетели в разного рода кинороманы и кинокомедии. Буржуазия стремится прежде всего к тому, чтобы кино привлекло и развлекало массы и рядом с этим давало доход. Получая огромные доходы из кармана масс, буржуазия таким образом развращает их в своем духе за их же деньги. Конечно, характерным является то, что проходимцы буржуазного кинодела отнюдь не брезгают и фильмами, имеющими тенденции разврата и даже преступления. Конечно, наиболее морально–пуританская часть буржуазии протестует иногда против таких фильмов, боясь развития уголовного мира, но классовый инстинкт буржуазии в общем и целом подсказывает ей, что такое развращение масс для нее небезвыгодно.

3. Само собой разумеется, что советская кинематография не может допустить в своих фильмах всех этих элементов, т. е. ни политической социально–буржуазной тенденции, ни прославления буржуазных добродетелей, ни элементов разврата и преступления, выставляемых в соблазнительной форме. Все это не может иметь места в советском кино, а так как заграничная кинематография создает огромную массу фильмов как раз в этом направлении, то при использовании заграничного материала приходится быть в высшей степени начеку.

Читать далее...