В наружности, в манере Александра Серафимовича Серафимовича есть что-то как будто несколько тугое, что-то веское, даже увесистое, несколько медлительное и очень сильное.

Его друзья, например Леонид Андреев, с которым он дружил в лучшую пору этого писателя, называли его Лысогором. Писать он начал довольно поздно и тоже как будто несколько туго.

Если он рассказывает о себе, что ему приходилось просиживать иной раз много часов, чтобы как следует осилить десять строчек из "Капитала" Маркса, то он почти теми же словами повествует и о своих первых литературных работах - тоже по десять строчек в сутки удавалось ему написать, делая бесконечное количество поправок.

Этой туговатой, замедленной поступью прошел т. Серафимович большую часть своего жизненного и творческого пути. Он шел вперед, как танк, прокладывая себе очень прямой, очень уверенный путь. Эта неутомимым трудом, грудью проложенная дорога привела его к тому, что он вписал свое имя неизгладимыми чертами где-то очень близко от первых по времени и первых по качеству имен пролетарских писателей.

"Железный поток" - это значительное произведение Серафимовича, которое соединяет в себе художественную высоту, социальную значимость и обработку нового, послереволюционного материала. После "Железного потока" можно уже было, опираясь на факты, сказать, что пролетарская литература не только предсказывает, не только оценивает грядущие явления пролетарской революции, но и отражает ее самое. В этом отношении "Железный поток" должен был быть поставлен рядом с "Матерью" Горького.

Серафимович и до революции был очень крупным писателем. Но та позиция, которую он занял непосредственно после Октября, и те произведения, которыми он откликнулся на послеоктябрьскую жизнь, бросили новый свет на весь его прошлый художественный путь и осветили этот путь так, что весь литературный подарок, который наш писатель принес людям, предстал как часть именно пролетарской литературы.

II

Серафимович происходит из казацкой военно-чиновничьей семьи.

Читать далее...

– Как Вы относитесь к присуждению Вам Нобелевской премии?

– Разумеется, я доволен присуждением мне Нобелевской премии, но прошу понять меня правильно: это не самодовольство индивидуума, профессионала-писателя, получившего высокую международную оценку своего труда. Тут преобладает чувство радости оттого, что я - хоть в какой-то мере - способствую прославлению своей Родины и партии, в рядах которой я нахожусь больше половины своей жизни, и, конечно, родной советской литературы. Это важнее и дороже личных ощущений, и это, по-моему, вполне понятно.

Есть и еще одно чувство удовлетворения: жанр романа, сама закономерность существования которого в современных условиях некоторыми литераторами ставилась под сомнение, получил как бы свое утверждение. Добротно написанная книга живет долго, а все живущее нельзя отвергать без достаточных к тому оснований.

– Как Вы узнали о том, что Вам присуждена премия?

– Я узнал об этом из телеграммы шведских корреспондентов. Но с некоторым запозданием: телеграмма эта была доставлена мне секретарем Фурмановского райкома партии тов. Мендалиевым, разыскавшим меня в 140 километрах от районного центра. Чтобы ответить Шведской Королевской Академии, мне пришлось лететь самолетом в Уральск, в довольно сложных метеорологических условиях. А вообще-то день 15 октября для меня оказался удачным во всех отношениях: с рассветом я хорошо потрудился над главою из первой книги романа, главой, которая мне чертовски трудно давалась (приезд к Николаю Стрельцову его брата-генерала, прототипом которого мне послужили жизнь и боевые дела генерала М. Ф. Лукина), вечером узнал о присуждении премии и на вечерней охоте двумя выстрелами (единственными за зорю) сбил двух превосходных серых гусей. Причем сбил на предельной дистанции, а это бывает не часто!

– А как отражается сам факт присуждения Вам Нобелевской премии на теперешнем укладе Вашей жизни?

– Ты ведь знаешь давно, что меня трудно выбить из седла. Работаю, отдыхаю, пью великолепный казахский кумыс, изредка, когда промерзну на охоте, разрешаю себе стопку казахской арака - и твердо уверен в том, что вскоре после поездки в Стокгольм закончу первую книгу "Они сражались за Родину". Всё в порядке, как говорили на фронте! Вокруг и в казахской, с виду безлюдной степи, как всюду на моей Родине, кипит жизнь: допахиваются последние гектары зяби, идущие уже сверх плана, чабаны готовятся к трудной зимовке, проходят слеты лучших механизаторов области, и здесь люди, воодушевленные заботой партии об экономическом и духовном росте страны, самоотверженно трудятся, и мне радостно сознавать себя крохотной частицей этого могучего созидающего коллектива строителей коммунизма.

Читать далее...

Шолохов Михаил Александрович - советский писатель, академик АН СССР (1939), Герой Социалистического Труда (1967).

Член КПСС с 1932. Член ЦК КПСС с 1961.

Родился в крестьянской семье. Участвовал в Гражданской войне.

В 1923 начал публиковаться в газетах и журналах рассказы, объединённые впоследствии в сборники "Донские рассказы" и "Лазоревая степь" (оба — 1926). Гражданская война на Дону, ожесточённая классовая борьба, место человека в великих социальных сдвигах, происходивших в деревне, его мечта о новом мире социальной справедливости — таковы темы ранних рассказов Шолохова, которые стали заметным явлением в советской литературе 1-й половины 20-х гг.

В 1925 Шолохов начинает писать "Тихий Дон" (кн. 1—4, 1928—40; Сталинская премия, 1941) — роман, принёсший писателю мировую известность. Идея исторической закономерности определяет сложность сюжетно-композиционной структуры произведения. Шолохов создаёт грандиозную картину борьбы двух миров, ломки старых общественных отношений, традиций, навыков, возникновения и упрочения новых. Проблематика романа включает вопросы большой общественной значимости: о характере связей личности с историческими судьбами народа, об исторической необходимости и свободе выбора, об исторических обстоятельствах, определяющих трагические конфликты, драматические исходы. В "Тихом Доне" плодотворно развиваются традиции эпического повествования о "судьбах народных". Исторический процесс предстаёт в эпосе в широком движении масс.

"Поднятая целина" (кн. 1—2, 1932— 1960; Ленинская премия, 1960) — эпическое повествование о 1930 годе, о революционном переломе в жизни деревни, 1-я кн. романа в основном строилась как история "дела", история колхоза в Гремячем, как многогеройный роман. Предельная историческая конкретность — один из эстетических принципов Шолохова. В 1-й кн. "Поднятой целины" во всю силу звучал пафос социальных преобразований, крушения старых форм собственности, трудного становления новых общественных отношений.

Во время Великой Отечественной войны были опубликованы в периодической печати и вышли отдельными изданиями очерки Шолохова. "На Дону", "На юге", "Казаки" и др. Широкую известность приобрёл рассказ "Наука ненависти" (1942). В 1943—1944 в "Правде" и "Красной Звезде" начали печататься главы из романа "Они сражались за Родину" (новый вариант — 1969), в котором Шолохов поставил целью изобразить подвиг народа в Отечественной войне.

Читать далее...

Франко Иван Яковлевич (27.8.1856, с. Нагуевичи, ныне с. Ивано-Франково Дрогобычского района Львовской обл., – 28.5.1916, Львов), украинский писатель, учёный, общественный деятель. Родился в семье сельского кузнеца. Окончил гимназию в Дрогобыче. В 1875 поступил на философский факультет Львовского университета. За революционную деятельность подвергался преследованиям, арестам.

Писать начал ещё в гимназии; в студенческие годы широко развернулась его литературная и публицистическая деятельность. В 1878 вместе с М. Павликом издавал журнал "Громадський друг" ("Друг общества"), дважды закрывавшийся полицией и выходивший под другими название ["Дзвiн" ("Колокол"), "Молот"]. Печатался в прогрессивных украинских ["Свiт" ("Свет")], польских ["Львовский курьер" ("Kurjer Lwowski"), "Друг народа" ("Przyjaciel ludu"), "Труд" ("Praca")], немецких ["Время" ("Die Zeit")] и др. периодических изданиях. В 1890 по выходе из тюрьмы основал вместе с Павликом и О. Терлецким в Галиции Русско-украинскую радикальную партию, объединившую укр. крестьян и ремесленников, издавал журнал "Народ" (1890) и "Хлiбороб" (1891). В 1894–97 вместе с женой Ольгой Ф. издавал журнал "Житте i слово". Публицистические, критические и научные статьи Ф. в этих изданиях проникнуты революционной идейностью, пафосом дружбы народов, разоблачают клерикализм и реакцию.

В 1891 (после десятилетнего перерыва) Ф. сдал выпускные экзамены в Черновицком университете; в 1893 защитил докторскую диссертацию ("Варлаам и Иосаф, старохристианский духовный роман и его литературная история") в Венском университете. Был избран доцентом кафедры укр. литературы и этнографии Львовского университета, но не был допущен к преподаванию реакционными властями. В 1906 Ф. присвоено Харьковским университетом звание почётного доктора рус. словесности. Не оставляя публицистической и литературно-критической деятельности, оживившейся в период рус. революции 1905–07, Ф. в дальнейшем главное внимание уделял литературному творчеству, переводам (с рус., польск., немецкого, англ., франц., чеш., словацкого языков; переводил Г. Гейне, У. Шекспира, А. С. Пушкина и др.) и научной деятельности (труды в области истории, экономики, фольклористики, этнографии, литературоведения). Он выступил как новатор, открывший новые пути укр. общественной мысли, поэзии, прозы, драматургии.

Читать далее...

Присмотримся теперь ближе к Гюго как к художнику.

Если Мабильо, давший наиболее тщательные из имеющихся до сих пор анализов психологии его творчества, считает, что романтизм Гюго был целиком результатом его темперамента, то мы, конечно, не можем не протестовать самым решительным образом против такой индивидуалистической точки зрения.

Мы гораздо ближе к тов. Нусинову, который выводит романтику Гюго исключительно из его эпохи, в особенности той ее разновидности, которая сказалась в сочинениях Гюго, из особенностей классовой прослойки, непосредственным выразителем которой он был.30

Однако, давая характеристику писателю, невозможно проходить совершенно мимо его индивидуальных черт. Дело тут совсем не в том, чтобы мы стремились создать своего рода амальгаму из элементов, определенных в творчестве данного писателя эпохой и классом писателя, с одной стороны, и элементов индивидуальных — с другой. Одно нисколько не находится в противоречии с другим.

Мне уже приходилось писать о том, что эпоха выбирает в более или менее всегда биологически одинаковой клавиатуре того или другого поколения те индивидуальности, которые по своим психофизиологическим предпосылкам могут стать наиболее подходящими для нее выразителями.

Ламартин прекрасно понимал, в какой мере романтики были порождены своей эпохой.

Он говорит в своей речи «О судьбах поэзии»:

    «Эпоха империи была воплощением материалистической философии XVIII столетия. Геометры, которые одни имели право голоса, давили нас, молодежь, всею тяжестью своей наглой тирании… Они боялись, как бы поэзия не воскресла вместе со свободой, и с корнем уничтожали ее ростки в своих школах, лицеях и в особенности — в своих корпусах и политехникумах… Это был какой–то всемирный заговор математических наук против мысли и поэзии. Только одни цифры были в почете, только цифры оплачивались, только цифрам оказывалось покровительство… только цифры признавал военный диктатор того времени».³¹

И именно в полном контрасте с таким характером поэзии наполеоновского времени шел бунт романтики, приобретая противоположные черты настоящего реванша фантастики над логикой.

Подобная эпоха должна была призывать прежде всего людей, обладающих такой фантазией, как чертой своей психологии.

Гюго во всякое время был бы громадным фантазером, но в другие времена эта его фантастика не оказалась бы так ко двору обществу.

    «В один прекрасный день, — рассказывал Нодье, — фантазия ворвалась со всех сторон. Она оттолкнула Аристотеля, Квинтилиана, Буало, Лагарпа в драме, в церкви, в романе, в живописи, во всех играх духа, как во всех страстях души».³²

    «Нынешнее поколение, — говорит тот же Нодье, — трепещет от нетерпения испытать чувства сильные и разнообразные».

 

Читать далее...

По методам борьбы Гюго остается чистейшим либералом. Просвещение, убеждение — это для него единственный путь прогресса.

Надо помнить, что позиция Гюго не была исключительной для того времени. Плеханов в своей статье, посвященной утопическому социализму XIX века («История западной литературы» под редакцией Батюшкова, том II), говорит о мирных социалистах:

    «Мирное настроение большинства социалистов–утопистов представляется, на первый взгляд, странным во Франции, где еще так недавно ревела буря Великой революции и где передовые люди, казалось бы, должны были особенно дорожить революционной традицией. Но при ближайшем рассмотрении становится несомненным, что именно воспоминание о недавней революции и предрасполагало передовых идеологов, подобных Консидерану, к исканию таких средств, которые могли бы положить конец классовой борьбе. Мирное настроение этих идеологов являлось психологической реакцией против революционных увлечений 1793 года. В своем огромном большинстве французские социалисты–утописты приходили в ужас при мысли о таком обострении взаимной борьбы интересов, каким ознаменовался этот, весьма тогда хорошо памятный, год.

    Важнейшей задачей общественной мысли XIX века являлось, по мнению Сен–Симона, исследование о том, какие меры принять, «чтобы положить конец революции». В 30–х и 40–х годах его последователи старались решить ту же задачу. Разница была лишь в том, что у них речь шла уже не о революции конца XVIII столетия, а о революции 1830 года. Одним из главных доводов их в пользу социальной реформы было то соображение, что она («association», «organisation»*) остановит революцию. Призраком революции пугают они своих противников. В 1840 году Анфантен ставил сен–симонистам в заслугу то, что в 30–х годах они, при виде пролетариата, только что испробовавшего свои силы в успешном восстании против трона, кричали: «Voici les barbares» («Варвары идут»). И он с гордостью прибавляет, что и теперь, десять лет спустя, он не перестанет повторять того же крика: «Варвары идут».²⁰

Читать далее...

I

Либерализм. Это слово окружено было когда–то самым светлым ореолом. Либерализм — это порыв лучших человеческих умов и сердец, порыв все более массовый из тьмы к свету, к свободе от рабства, к подвижности от косности, к науке из костлявых объятий одряхлевшей и нелепой религии, ко взаимному уважению от эксплуатации человека человеком во всех формах, как политической, так и экономической и бытовой, порыв к равноправию, без различия полов, рас, порыв к неясным, неопределенным контурам «справедливого» общественного строя, который должен покончить с делением на роскошествующих богачей и голодающих бедняков и т. д. и т. п.

Мы знаем теперь, что либерализм являлся на деле идеологическим выражением стремления буржуазных классов захватить власть, столкнуть с дороги препятствия, которые ставились для развития капиталистического мира феодальными формами государства, хозяйства и быта, и предоставить безудержную свободу конкуренции, наживе, новым формам эксплуатации, словом, тому буржуазно–капиталистическому строю жизни, который сейчас нагло торжествует в большинстве так называемых цивилизованных стран и, к счастью, явным образом уже дает трещины в своем фундаменте по всему фасаду, трещины, предвещающие его крушение.

Либеральное знамя буржуазии, может быть, и не принималось всерьез даже с самого начала наиболее хитроумными представителями крупного капитала. Может быть, даже сознательно эти люди понимали, что им–то нужны на самом деле лишь те требования либерализма, которые расчищают путь их хозяйственной карьере, а что все остальное взято здесь для прикрасы и для того, чтобы увлечь за собой широкие слои населения, не имеющие их экономических интересов, но необходимые им как опора в борьбе с феодальными господствующими классами.

Может быть, однако, что такие настроения в крупной буржуазии проглянули только позднее, а вначале даже многие из самых трезвых голов экономически крупной буржуазии увлекались открывающимися перспективами и верили, что они действительно обозначают собой огромный шаг вперед к разумному устройству человеческой жизни на земле.

Не подлежит, однако, сомнению, что густые прослойки средней и мелкой буржуазии, даже буржуазии мельчайшей, бедноты «народа» городов и сел увлекались знаменем либерализма совершенно искренне. Очень четкого понимания того, как же нужно построить это новое общество на развалинах феодальной неправды, не было ни у кого. То рисовались утопии, доходящие даже до посягательства на частную собственность, но не имевшие, конечно, никаких шансов на осуществление, за отсутствием сколько–нибудь могучих групп, не заинтересованных в частной собственности; то создавались проекты государственного строя, а подчас и целые законодательства (когда плебейские круги оказывались близкими к властям), долженствующие осуществить на земле свободу, равенство и братство, но пребывающие в глубоком благоговении по отношению к «основному принципу всей общественности и человечности — священной частной собственности».

Читать далее...

Алты Карлиев (1909—1973) — советский туркменский актёр, режиссёр театра и кино, драматург. Народный артист СССР (1955). Лауреат двух Сталинских премий второй степени (1941, 1949). Член ВКП(б) с 1948 года.

А. Карлиев родился 6 января 1909 года в селении Бабадайхан, ныне Ахалский велаят Туркменистана.

В 1929 году окончил Туркменскую национальную студию в Ашхабаде, в 1931 году — режиссёрское отделение Бакинского театрального техникума.

Был актёром, режиссёром Туркменского драматического театра имени Молланепеса и Театра оперы и балета имени Махтумкули (в 1941—1953 и в 1960—1963 — главный режиссёр). В 1956—1960 годах директор, с 1957 года — режиссёр киностудии «Туркменфильм». В кино с 1939 года. Созданные им образы отмечены жизнерадостностью, ярким национальным колоритом.

Депутат ВС Туркменской ССР 3 и 5 созывов. Член СК СССР.

А. Карлиев умер 11 декабря 1973 года в Ашхабаде.

Режиссёрские работы

    1957 — Особое поручение (совместно с Е. А. Ивановым-Барковым)
    1959 — Айна (совместно с В. М. Ивановым)
    1965 — Решающий шаг
    1968 — Махтумкули (сценарий А. Карлиева)
    1971 — За рекой — граница (сценарий А. Карлиева)
    1973 — Тайны мукама

Читать далее...

И детям, и внукам, и правнукам враз,

Как старший в роду, я оставлю наказ:

Учитесь у мудрого Ленина жить,

Народ до последнего вздоха любить,

Умейте все мысли и чувства собрать,

Умейте все силы и волю отдать

Тому, кого Ленин, как друга, ценил,

Тому, кого Ленин, как брата, любил,

Тому, кого Сталиным мир весь зовет,

В ком солнечный ленинский гений живет!

Джамбул. Народный певец Казахстана

 

Джамбул Джабаев, чудесный акын Казахстана, всего несколько месяцев не дожил до ста лет. Он прошёл сложную школу импровизаторского искусства, с юношеских лет состязаясь в мастерстве с акынами казахских степей.

Сын пастуха, он знал и любил свой народ и отдал ему всё своё поэтическое дарование. С полным основанием он говорил о себе:

Джамбул - это имя простое моё.

Народ - настоящее имя моё.

Я - Родины сын,

плоть от плоти ее, -

С народом, в народе - моё бытиё.

Читать далее...

"Без вооруженной защиты социалистической республики мы существовать не могли. Господствующий класс никогда не отдаст своей власти классу угнетенному. Но последний должен доказать на деле, он не только способен свергнуть эксплуататоров, но и организоваться для самозащиты, поставить на карту все”.

В.И.Ленин, т. 38, с. 138-139.

---

ИЗ ДЕКРЕТА СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ
ОБ ОРГАНИЗАЦИИ РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОЙ КРАСНОЙ АРМИИ

15 января 1918 г.

Старая армия служила орудием классового угнетения трудящихся буржуазией. С переходом власти к трудящимся и эксплуатируемым классам возникла необходимость создания новой армии, которая явится оплотом Советской власти в настоящем, фундаментом для замены постоянной армии всенародным вооружением в ближайшем будущем и послужит поддержкой для грядущей социалистической революции в Европе.

Ввиду этого Совет Народных Комиссаров постановляет: организовать новую армию под названием "Рабоче-Крестьянская Красная Армия”, на следующих основаниях:

1) Рабоче-Крестьянская Красная Армия создается из наиболее сознательных и организованных элементов трудящихся масс.

2) Доступ в ее ряды открыт для всех граждан Российской Республики не моложе 18 лет. В Красную Армию поступает каждый, кто готов отдать свои силы, свою жизнь для защиты завоеваний Октябрьской революции, власти Советов и социализма.

Читать далее...