А. В. Луначарский

А. С. ГРИБОЕДОВ

I

Несмотря на то, что прошел целый век, комедия Грибоедова "Горе от ума" и сейчас числится лучшей комедией в нашей литературе, наряду с гоголевским "Ревизором". Не знаю, можно ли поставить рядом с этими двумя жемчужинами первейшего калибра хотя бы одну какую-нибудь другую комедию, не исключая комедий Щедрина, Островского, Сухово-Кобылина и Чехова.

Но комедия ли это? Сам Грибоедов, который, конечно, неоднократно слышал взрывы смеха, когда читал такие меткие строки, рассыпанные гениальной рукой писателя перед слушателем или читателем, такие необыкновенно выпуклые уморительные фигуры, - сам Грибоедов с большой скорбью, с большой желчью отвергал звание веселого писателя, а тем более звание веселого человека. "Я, - спрашивает он, - веселый писатель? Я создал веселую комедию?" "Эти Фамусовы, Скалозубы..." - беспрестанно повторяет он. Это показывает, с какой гадливостью смотрел он на свой век, как страшно ему было жить в этой рабской среде. И когда жизнь бросала его по всему лицу обширного отечества, с каким непередаваемым ужасом он восклицал: "Какая страна! Кем она населена! Какая нелепая у нее история!"

Комедия названа "Горе от ума". Горе в комедии уму - уму, который был провозглашен безумием; уму, от которого все отвернулись; уму, которому лучшая, красивейшая, наиболее умная, наиболее самостоятельная девушка из тех, которые фигурируют на сцене, предпочла лакейскую натуру. Это все, конечна, не комическое впечатление создает. Правда, немножко в стиле тогдашней эпохи, немного по-помещичьи звучит: "Карету мне, карету!", но в этой же карете Чацкий отправляется "искать по свету" какого-нибудь пристанища. И неизвестно, найдет ли он его.

Разрозненные и стихийные выступления масс с непроясненным общественным сознанием легко подавляются и никаких существенных результатов не приносят. В этом убеждает Салтыкова-Щедрина опыт освободительной борьбы («Письма о провинции» — 1868). Отсюда основная историческая задача эпохи — решительно поднять уровень самосознания масс. Обобщенную характеристику своего идейного творческого развития в «Круглом годе» автор закончил такими значительными словами: «Наш недуг общий, только он не для всех и не всегда ясен, и, в большинстве случаев, он выражается лишь в смутном сознании, что человека как будто не прибывает, а убывает...», но «уже в самом указании признаков недуга партикулярный человек почерпает для себя косвенное облегчение. Помилуйте! доныне он изнывал, как слепец, а отчасти даже суеверно трепетал перед обстановкой своего недуга, считая ее неизбывною, от веков определенною, — и вдруг, благодаря объяснениям, смешения эти устраняются! Явления утрачивают громадные пропорции, которые так давили воображение, и размещаются в том порядке, в каком им естественно быть надлежит... Ужели это не утешение? ужели не утешение сказать себе: сначала — ясность, а потом — что бог даст?..»

Таким образом, свою творческую деятельность Салтыков-Щедрин и мыслит в направлении, где она с наибольшим эффектом будет способствовать пробуждению сознательности «партикулярного человека». Разъяснить народу истинные причины общественного недуга, помочь разобраться в положении дел, в подлинных масштабах зла, рассеять боязливые смешения жизненных пропорций — такова задача передового художника.

Эзоповски зашифрованным оставляет Салтыков-Щедрин то место в рассуждениях из «Круглого года», где по ходу мысли надо было ответить, что же станет «потом», когда «ясность» будет массой достигнута. Целая строка точек в тексте подсказывает читателю, что у автора есть что сказать, но по цензурным условиям он не может этого сделать. Так Салтыков-Щедрин в 1879 году — в период «второго демократического подъема» — прозрачно намекал на то, что в его обобщениях русской действительности, в его прогнозах и ожиданиях революция не исключается. Иносказательным «а потом — что бог даст» художник подчеркивал именно эту мысль.

Главное, что отличало Салтыкова-Щедрина от других больших русских писателей-современников, был его сатирический талант. Это более или менее ясно видели все. Но что собой представлял смех сатирика, какова его природа, источники, функция, каково его значение — эти вопросы хотя и затрагивались критикой, но получали беглое освещение, очень часто одностороннее и ошибочное.

Не оставляла никаких сомнений истинная цель реакционных катковско-буренинских квалификаций салтыковского смеха как фельетонного, глумливого, умеющего лишь потешать и развлекать толпу.

Но и в выступлениях сочувствующих сатирику авторов из либеральных и демократических кругов нередки были случаи непонимания его творчества. На страницах журналов популяризировались теоретически 

совершенно неосновательные взгляды на сатиру как на низший род литературы. «Как бы ни был едок смех сатиры, — утверждал один из журнальных критиков, — она не может иметь прямого руководящего влияния и является не больше как второстепенным подспорьем другим более серьезным и положительным формам литературной мысли»¹.

На этом основании даже сочувствующая Салтыкову-Щедрину печать выступала с близорукими советами, стараясь отвлечь его от острых сатирических тем и жанров, рекомендуя сосредоточивать свои силы на «более художественном» творчестве.

   Неправильно  полагают  те,  кои  думают,  что  лишь  те  пискари  могут считаться достойными гражданами, кои, обезумев от страха, сидят в норах  и дрожат. Нет, это не граждане,  а  по  меньшей  мере  бесполезные  пискари. Никому от них ни тепло, ни холодно, никому  ни  чести,  ни  бесчестия,  ни славы, ни бесславия... живут, даром место занимают да корм едят.

    ПРЕМУДРЫЙ ПИСКАРЬ

Жил-был пискарь. И отец и мать у него были умные; помаленьку да полегоньку аридовы веки в реке прожили и ни в уху, ни к щуке в хайло̀ не попали. И сыну то же заказали. «Смотри, сынок, — говорил старый пискарь, умирая, — коли хочешь жизнью жуировать, так гляди в оба!»

А у молодого пискаря ума палата была. Начал он этим умом раскидывать и видит: куда ни обернется — везде ему мат. Кругом, в воде, всё большие рыбы плавают, а он всех меньше; всякая рыба его заглотать может, а он никого заглотать не может. Да и не понимает: зачем глотать? Рак может его клешней пополам перерезать, водяная блоха — в хребет впиться и до смерти замучить. Даже свой брат пискарь — и тот, как увидит, что он комара изловил, целым стадом так и бросятся отнимать. Отнимут и начнут друг с дружкой драться, только комара задаром растреплют.

Жили да были два генерала, и так как оба были легкомысленны, то в скором времени, по щучьему велению, по моему хотению, очутились на необитаемом острове. Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитались и состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: "Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности". Упразднили регистратуру за ненадобностью и выпустили генералов на волю. Оставшись за штатом, поселились они в Петербурге, в Подьяческой улице на разных квартирах; имели каждый свою кухарку и получали пенсию.

Только вдруг очутились на необитаемом острове, проснулись и видят: оба под одним одеялом лежат. Разумеется, сначала ничего не поняли и стали разговаривать, как будто ничего с ними и не случилось.

- Странный, ваше превосходительство, мне нынче сон снился, - сказал один генерал, - вижу, будто живу я на необитаемом острове...

Сказал это, да вдруг как вскочит! Вскочил и другой генерал.

- Господи! да что ж это такое! где мы! - вскрикнули оба не своим голосом. И стали друг друга ощупывать, точно ли не во сне, а наяву с ними случилась такая оказия. Однако, как ни старались уверить себя, что все это не больше как сновидение, пришлось убедиться в печальной действительности. Перед ними с одной стороны расстилалось море, с другой стороны лежал небольшой клочок земли, за которым стлалось все то же безграничное море.

Наследие А.В. Луначарского

М. Е. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин родился в 1826 году и скончался в 1889 году. Мы празднуем столетнюю годовщину рождения величайшего сатирика, какого знает мировая литература.

Правда, Щедрин был настолько писателем своего народа и своей эпохи, что не только иностранцам очень трудно понять его, но даже и для нашего поколения многое в его сочинениях нуждается в раскрывающих комментариях. Конечно, писатель, слишком конкретно идущий в уровень со своим временем и своей средой, всегда рискует не остаться достаточно интересным вне этого времени и вне этой среды, но ведь, с другой стороны, прав и Гёте, когда он говорит: «Тот, кто верен своему времени, легче других добивается бессмертия».

Щедрин, конечно, бессмертен. То, что понятно в нем сразу (а таких страниц много), будет сразу же и оценено, а то, что заключено в скорлупу иносказания или связано с забытыми нами фактами, будет спасено для будущих поколений внимательным и любовным комментарием...

Общее значение Щедрина заключается в том, что он был поистине величайшим сатириком. Все соединялось для того, чтобы обеспечить за ним это место.

Что такое по существу сатира?

Этот вопрос можно поставить еще в другом виде: возможно ли смеяться над злом? Ведь зло должно возбуждать прежде всего желание искоренить его. Если его нельзя искоренить, то оно должно внушать ужас.

Петров, Юрий Александрович (10, по другим данным, 11.9.1925, Вышний Волочёк, Тверская губерния, ныне Тверская область – 4.6.2012, Москва), советский режиссёр, заслуженный деятель искусств РСФСР (1978).

Участник Великой Отечественной войны. В 1954 г. окончил ГИТИС (режиссёрское отделение факультета музыкального театра, курс Б. А. Покровского). С того же года работал режиссёром Горьковского театра оперы и балета, поставил оперы «Иван Сусанин» М. И. Глинки, «Пиковая дама» П. И. Чайковского, «Кармен» Ж. Бизе, «Сельская честь» П. Масканьи.

В 1956–1962 гг. режиссёр московского Большого театра; постановщик спектаклей «Царская невеста» Н. А. Римского-Корсакова (1955, дирижёр Е. Ф. Светланов, художники Ф. Ф. Федоровский и Н. Ф. Федоровская), «Паяцы» Р. Леонкавалло (1957, дирижёр В. В. Небольсин, художник Ю. И. Пименов), «Банк бан» Ф. Эркеля (1959, совместно с Покровским, дирижёр А. Ш. Мелик-Пашаев, художник В. Ф. Рындин), «Риголетто» Дж. Верди (1960, дирижёр Мелик-Пашаев, художник М. А. Мукосеева).

Барнет Борис Васильевич [5(18).6. 1902, Москва, — 8.1.1965, Рига], советский кинорежиссёр и актёр, заслуженный артист РСФСР (1935), заслуженный деятель искусств УССР (1951). Член КПСС с 1943. Учился в Государственном техникуме кинематографии (мастерская Л. В. Кулешова). Работу в кино начал в 1924 как актёр, затем выступил как режиссёр (комедия "Девушка с коробкой", историко-революционный фильм "Москва в Октябре", оба в 1927, и сатирическая комедия "Дом на Трубной", 1928). Первый звуковой фильм Барнета "Окраина" (1933) — крупнейшая работа режиссёра. Событиям Великой Отечественной войны посвящен поставленный им фильм "Подвиг разведчика" (1947), в котором Барнет играл роль немецкого генерала Кюна. Среди фильмов последующих лет: "Щедрое лето" (1951), "Поэт" (1957), "Борец и клоун" (1957, совместно с К. К. Юдиным), "Аннушка" (1959) и "Алёнка" (1962, по С. Антонову). Государственная премия СССР (1948). Награжден орденом "Знак Почёта".

Соч.: Как я стал режиссером, в сб.Как я стал режиссером, М., 1946.

«Подвиг разведчика» — чёрно-белый художественный фильм, снятый в 1947 году режиссёром Борисом Барнетом.

Советский разведчик Алексей Федотов (Павел Кадочников) под именем Генриха Эккерта получает задание: в оккупированной Виннице добыть секретную переписку генерала фон Кюна с гитлеровской ставкой. Блестящий профессионал не только выполняет задание, но, возвращаясь на Родину, «прихватывает» самого генерала.

Прототипом главного героя считается советский разведчик Николай Иванович Кузнецов, действовавший в тылу врага под видом немецкого офицера Пауля Зиберта. В ноябре 1943 года, в Ровно (Украина), Н. И. Кузнецов осуществил операцию по захвату и ликвидации командующего восточными армиями особого назначения «Остгруппен» генерала фон Ильгена. Читать далее...

О Ромэне Роллане

 Не было — и не может быть — таких эпох, когда не разрушалось бы нечто "вечное"; когда воля разума не стремилась бы разбить верования и суеверия, созданные волею его же, разума, его мучительными усилиями найти последнюю истину, несокрушимую уже и для его силы.

 Не было, мне кажется, эпохи, когда люди Европы жили бы в столь трагическом состоянии безверия, бессилия, самоотрицания, как они живут теперь, ослеплённые ужасами проклятой бойни 1914—1918 годов и в ожидании ужасов повсеместной гражданской классовой войны.

 Больше, чем когда-либо, разродилось людей, философия которых умещается в словах: "После нас — хоть потоп". Никогда ещё умственный и чувственный разврат не принимал таких отвратительных форм, как в наши дни. Никогда люди не отдавались так безвольно, так механически проституирующим влияниям действительности.

 Можно ли в прошлом найти годы, когда бы люди так углублённо, с таким напряжением воли и ума трудились над изысканием средств взаимного истребления? И не было эпохи, столь нищенски бедной попытками создать идеологию гуманизма, милосердия. Говорить о гуманизме в наши дни одичания считается "дурным тоном". А если, по старой памяти, всё-таки кричат: "Пожалейте человека", — это кричат, не скрывая ненависти к людям и угрожая местью им.

О гибели, о "закате Европы" говорят и пишут с великим увлечением, остроумно и даже "со вкусом", но не слышно голосов, которые говорили бы о необходимости возрождения Европы.

Ромен Роллан — французский писатель, автор  статей "Прощание с прошлым" (1931), "Ленин. Искусство и действие" (1934), сборников публицистических статей "Пятнадцать лет борьбы" и "Мир через революцию" (оба 1935). Вместе с А. Барбюсом Ромен Роллан участвовал в подготовке конгрессов против войны и фашизма, стал одним из идейных вдохновителей международного антифашистского фронта. В 1935 Ромен Роллан побывал в СССР по приглашению М. Горького, беседовал со Сталиным. Среди его корреспондентов были Эйнштейн, Луначарский, Лев Толстой.

В годы войны жил в оккупированном фашистами французском городе Везле, продолжая литературную деятельность, где и умер от туберкулеза

Иностранный почётный член АН СССР (29.03.1932).

Лауреат Нобелевской премии по литературе (1915)

Роллан (Rolland) Ромен (29.1.1866, Кламси, — 30.12.1944, Везле), французский писатель, общественный деятель, учёный-музыковед. Родился в семье нотариуса. Получил гуманитарное образование в Высшей нормальной школе в Париже.

В 1895 защитил в Сорбонне диссертацию "Происхождение современного оперного театра. История оперы в Европе до Люлли и Скарлатти". С 1897 профессор (курс истории музыки) Нормальной школы, в 1902—12 — Сорбонны, по заданию которой организовал и возглавил музыкальную секцию Школы высших социальных наук. Совместно с Ж. Комбарьё, П. Обри и другими основал журнал "Ревю д'истуар э критик мюзикаль" ("Revue d'histoire et critique musicale", 1901). Автор исследований по истории музыки, монографий, статей. Уже в ранних драмах "Святой Людовик" (1897), "Аэрт" (1898) сказалось своеобразие Ромена Роллана-художника: острота нравственной проблематики, тяготение к деятельным героическим характерам. Его идейно-эстетическая позиция обоснована в книге "Народный театр" (1903). В конце 90-х гг. Ромен Роллан начал работу над циклом драм о Великой французской революции: "Волки", "Торжество разума", "Дантон", "Четырнадцатое июля" (1898—1902).

Очерк Ромена Роллана о Л. Бетховене (1903) открыл серию биографий великих людей — творцов искусства. В 1907 появилась "Жизнь Микеланджело", в 1911 — "Жизнь Толстого". Ромен Роллан ещё в студенческие годы писал Л. Н. Толстому и получил от него ответ; русский писатель, по признанию самого Ромена Роллана, оказал на него серьёзное влияние. Поиски широкой эпической формы в духе "Войны и мира", отзвуки мыслей Толстого о художественном творчестве как подвижнической деятельности на благо людям — всё это сказалось в 10-томном романе-эпопее Ромена Роллана, принёсшем ему мировую славу, — "Жан-Кристоф" (1904—12). В образе немецкого музыканта — новатора и бунтаря — нашли отражение черты личности Бетховена. Ромен Роллан воплотил здесь свою мечту о творческом гении, формирующемся в борьбе с деспотизмом властей, продажным миром буржуазии и его болезненно рафинированным искусством. Произведение насыщено страстной публицистикой.