В годы Второй мировой войны на оккупированных территориях Восточной Европы и СССР немцы проводили массовый угон гражданского населения на работу в Германию. Эти людей из Восточной Европы, как правило, славян (поляков, украинцев, русских и др.) было угнано в Германию около 5 миллионов человек. Из них примерно 2,5 миллиона это украинцы, 1,5 млн. поляки, 400 тыс. белорусов. Доля русских была относительно мала, т.к. немцы, в целом, не смогли захватить густонаселенные русские регионы и большие города, за исключением Ростова-на-Дону (полгода в 1942) и частично Воронежа (в 1942-43 гг). Рабсилу, пригнанную из СССР, немцы называли остарбайтеры (Ostarbeiter) или восточные рабочие.
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилова: «В начале войны мне было 17 лет, я перешла в десятый класс. Работала сандружинницей в госпитале. Эвакуироваться не удалось. Через несколько месяцев оккупации мне пришла повестка явиться на сборный пункт. Я побежала к отцу за помощью, хотя на тот момент он был в разводе с моей матерью. «Папочка, спаси меня, ты же видишь, какие они звери здесь, а что будет в там, в Германии?» К моему ужасу отец сказал: «Ты не беспокойся, езжай как все, а когда закончится война, тебя обменяют на какого-нибудь пленного немца. Дурочка, хоть Европу посмотришь». От этих слов мне стало плохо. Моё путешествие в Европу началось 21 мая 1942 г. Было тепло и солнечно, пели птицы, а наша колонна была похожа на похоронную процессию. Иногда гробовая тишина прерывалась всхлипываниями и рыданиями. Нас гнали пешком от Таганрога до Мариуполя».
Жизнь остарбайтеров напоминала таджиков-мигрантов в современной РФ, только с более жесткими ограничениями. Рабочие с Востока жили в специально отведенных местах (общежитиях, трудовых лагерях), работали 12 часов в день 6 дней в неделю. Обязаны были носить специальную нашивку "Ost" на груди. Зарплата остарбайтера составляла примерно 1/3 от оплаты немца за тот же труд. Кроме того, из этой зарплаты вычиталась стоимость еды, которую рабочий получал от работодателя. Свободное перемещение по Германии исключалось, сексуальные контакты с немцами - тоже. Вернее немец мог вступить в половую связь с женщиной-остарбайтером (за это ему ничего особенного не грозило), а вот немка за связь с восточным рабочим сурово наказывалась - публичным сидением у позорного столба (см. фото ниже) и отправкой в концлагерь. Ибо это уже была угроза чистоте германской расы.
Мариуполь. 1943 г. Повестка жительнице города о депортации в Германию.
Киев. Колонна женщин-остарбайтеров, собранных для отправки в Германию.
Погрузка в вагоны.
Еще погрузка.
И еще погрузка. В иные дни темп отправки белых рабов с Украины доходил до 10 тыс. чел. в сутки.
Прибытие в пересыльный лагерь. Элегентная фрау и крестьянская рабсила с Востока.
Регистрация в лагере.
Медосмотр. Без него никак.
Общага. Некоторые депортированне женщины приезжали с детьми, которых не на кого было оставить на Родине.
Еще остарбайтеры с детьми.
Украинские остарбайтеры в Ингольшдадте (Бавария). Судя по всему, раздача еды.
Зацените толстого немца-полицая (второй справа). Типичный ариец из "расы господ" .
Чехи-рабочие на заводе "Сименс". Все крупные немецкие фирмы использовали рабский труд в годы войны.
Остарбайтер на рабочем месте. Обратите внимание на нашивку на лацкане одежды ("Ost").
Удостоверение личности девушки-остарбайтера из Смоленска.
7 февраля 1942 г. Альтенбург (Тюрингия). Немка провинилась . Вступила в связь с остарбайтером. Её подвергают публичному унижению на площади. Надпись на табличке гласит нечто типа "Я - изгой общества".
15 ноября 1940 г. Эйзенах, тоже в Тюрингии. Провинившиеся поляки привязаны к позорному столбу. Тот, который стоит лицом, вступил в связь с немкой. Надпись на табличке: "Я - загрязнитель расы".
Зуттроп. Западная Германия. 3 мая 1945 г. 57 русских остарбайтеров были расстреляны эсэсовцами при отступлении и закопаны в лесу в братской могиле. Могилу обнаружили американские солдаты из 95-й пехотной дивизии.
Описание к фото из американского архива.
После обнаружения места расстрела, американцы согнали туда окрестных немцев и заставили выкопать трупы. Затем для немцев была проведена т.н. операция принудительного просмотра жертв немецкого нацизма. На фото немка закрывает сыну глаза проходя мимо трупов остарбайтеров.
Немец выкопал расстрелянного русского ребенка и смотрит на него.
Перезахоронение расстрелянных остарбайтеров.
После освобождения. Пункт сбора остарбайтеров для репатриации.
Правда, ехать домой захотели не все. 450 тыс. бывших остарбайтеров и пленных из СССР остались на Западе.
Но это уже другая история.
«В Германии осталась наша молодость…» (воспоминания остарбайтеров) / Владислав Камышов
«Население и воюющие остаются под охраной … начал международного права, поскольку они вытекают из установленных между образованными народами обычаев из законов человечности и требований общественного сознания».
Гаагская конференция 18 октября 1907 г. (конвенция о законах и обычаях сухопутной войны).
Я решил написать эту работу потому, что есть такая часть войны, которую некоторые историки до сих пор касаются «стыдливо». Эта тема гитлеровской программы «OST» и судьбы тех, кого в Германии называли «остарбайтеры» – «восточные рабочие».
По этой программе, с апреля 1942 года началась депортация в Германию бесплатной рабочей силы, в том числе и из моего родного города Таганрога.
Большинство остарбайтеров долгое время скрывали, что в годы войны они были на принудительных работах в Германии. Когда я готовил эту работу, мне встретились такие семьи, где даже дети не знали, что их матери и отцы были в Германии. Сначала боялись за себя, потом за детей и внуков. Причина этого страха в том, что государство относилось к угнанным в Германию как к людям второго сорта. Многих из них не принимали на учёбу в техникумы и институты, не брали на приличную работу, на ответственные должности, без объяснения причины увольняли, не прописывали в крупных городах, даже если они были родом оттуда, а некоторых арестовывали и отправляли в ГУЛАГ. Впервые об этих людях заговорили в годы горбачёвской «перестройки», а затем Б. Н. Ельцин 16 декабря 1994 г. подписал указ о реабилитации военнопленных и остарбайтеров. Этим людям и сейчас не просто: старые, измученные болезнями, зависимостью от пережитого, которое не даёт им покоя.
На окраине нашего города Таганрога есть посёлок железнодорожников, который называется Марцево. Здесь я нашел 10 бывших остарбайтеров. Не все из них согласились дать интервью, в основном мотивируя свой отказ плохим состоянием здоровья. Однако я увидел в глазах этих людей боль и страх, нежелание встречаться еще раз со своим прошлым. Из всех взятых интервью я решил использовать материал о судьбе двух женщин1: Лидии Павловны Гавриловой (род. 2 марта 1924 г.) и Надежды Дмитриевны Ткачёвой (род. 25 октября 1920 г.), потому что их судьбы вобрали в себя те две линии в жизни «остов», которые были характерны для многих, угнанных на чужбину: обе из Таганрога, обе были сандружинницами перед оккупацией города, обе были направлены в Германию на принудительные работы. Но есть в их судьбах и различия: одну из них освободили союзники, другую – советские войска, одна вернулась домой сразу, возвращение другой затянулось на несколько лет, одну не упрекали в том, что она была в Германии, другая перенесла немало унижений, как бывшая «остовка».
Как угоняли в Германию
Оккупировав Таганрог, немцы провели три переписи населения. Были созданы квартальные списки, биржа труда, назначены старосты кварталов, были расклеены объявления об условиях вывоза в Германию. В Таганрогском архиве я познакомился с документами того времени. Согласно «Распоряжению № 9 о проведении переписи населения» все заведующие домами и владельцы частных домов должны были сдать списки жильцов, не только постоянно проживающих, но и временных. Это был тотальный контроль над численностью населения в городе. Из другого «Объявления» следует, что для отправки в Германию намечались мужчины в возрасте от 17 до 45 лет и женщины от 17 до 35 лет.
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилова: «В начале войны мне было 17 лет, я перешла в десятый класс. Работала сандружинницей в госпитале. Эвакуироваться не удалось. Через несколько месяцев оккупации мне пришла повестка явиться на сборный пункт. Я побежала к отцу за помощью, хотя на тот момент он был в разводе с моей матерью. «Папочка, спаси меня, ты же видишь, какие они звери здесь, а что будет в там, в Германии?» К моему ужасу отец сказал: «Ты не беспокойся, езжай как все, а когда закончится война, тебя обменяют на какого-нибудь пленного немца. Дурочка, хоть Европу посмотришь». От этих слов мне стало плохо.
Моё путешествие в Европу началось 21 мая 1942 г. Было тепло и солнечно, пели птицы, а наша колонна была похожа на похоронную процессию. Иногда гробовая тишина прерывалась всхлипываниями и рыданиями. Нас гнали пешком от Таганрога до Мариуполя».
А вот что вспоминает Надежды Дмитриевна Ткачева: «Войну я встретила студенткой третьего курса медицинского техникума г. Таганрога. До начала оккупации работала сандружинницей в госпитале. Наши войска отступали, и вместе с ними я дошла до своего родного села Марьевка Матвеево-Курганского района. Я хотела отступать дальше с нашими солдатами, но мать не разрешила и я осталась в селе. Когда в село вошли немцы, староста подал в комендатуру списки комсомольцев, активистов. Нас, комсомольцев, повели в гестапо г. Таганрога. Были допросы, но без битья. В основном спрашивали, для чего я вступила в комсомол. Я отвечала: «У вас же есть молодежные организации, вот и у нас есть свои организации». Затем нас вернули в село, взяв подписку, что мы не нанесём никакого вреда новой власти.
Зимой 1942 г. опять были затребованы в комендатуру списки комсомольцев. Две недели нас держали в промерзающем сарае, еду нам приносили родные, а затем пешком гнали через станцию Сартаны до Донецка. Угоняли вместе с нами еще совсем молодых, вчерашних школьников. Мы шли под охраной солдат с собаками».
Победа советских войск под Москвой разрушила миф о возможности блицкрига, и Германия была обречена на затяжную войну. К такой войне экономика Германии оказалась не готова, вот почему потребовались рабочие руки из России. В архиве Таганрога я нашел документы местной комендатуры. За короткий период времени были угнаны в Германию: 9 июня 1942 г. – 11 400 человек, 9 июля 1942 г. – 1 765 человек, 21 июля – 765 человек. Итого 13 930 человек. Если такое происходило в нашем маленьком городе, то сколько же людей было угнано в Германию со всей оккупированной территории СССР?
По подсчетам специалистов – более четырех миллионов ста тысяч человек2.
Депортация
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилова: «В Мариуполе нас погрузили в вагоны для скота. Теснота была такая, что хотелось хоть глоток свежего воздуха, так как стоял тяжелый запах от давно не мытых тел. Везли всех вместе и мужчин, и женщин. Вместо туалета была одна на всех большая выварка с ручками в углу вагона. Нас охватывал такой стыд, что мы при мужчинах должны ходить в туалет, вот и терпели до очередной остановки. Я несла с собой деревянный чемоданчик с минимумом вещей».
Вспоминает Надежды Дмитриевна Ткачева: «В скотских вагонах нас везли как скот. Когда в пути была съедена вся еда, то начались голодные обмороки. Тогда на крупных станциях нам стали давать тарелку какого-то варева и тоненький кусочек хлеба раз в день. Перед отправкой нас осматривали врачи на предмет выявления чесотки, вшивости, кожных болезней. Больных отводили в сторону. В Мариуполе нас подвергли дезинфекции. Эта была унизительная процедура. На всех отправляемых в Германию были заведены транспортные листы. В них были указаны фамилия, имя, дата и место рождения, социальное происхождение, профессия, отпечатки пальцев».
Германия глазами «остов»
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилова: «Больше всего меня поразила чистота и ухоженность немецких городов и сёл. Сорняков нет, каждый метр земли тщательно обработан. На окнах домов тюлевые занавески, подхваченные красивыми бантами. Разнообразие цветов, в огородах каменные дорожки. Словно нет войны».
Вспоминает Надежды Дмитриевна Ткачева: «Все немки были аккуратно одеты, волосы были убраны в прически или платок, уложенный спереди оригинальным бантом, на руках перчатки. Поражало их умение держаться и хорошие манеры. Нам рассказывали, как в Германии воспитывают хороших хозяек. Немецкие девушки после окончания учебного года отправлялись жить в чужие зажиточные семьи, где их учили стирать, убирать, готовить, сервировать стол, шить, вязать, ухаживать за детьми, уметь рассчитать прожиточный минимум семьи. Мы многого из этого не умели».
Многие из «остов» отмечают, что в Германии их научили, как правильно обустроить свой дом, как крахмалить постельное и столовое бельё, как сделать причёску или красивый головной убор из обычного платка.
Рабский труд в Германии
Немецкая пропаганда своеобразно объясняла отправку людей в Германию на работы. В хранящемся в архиве «Объявлении от 12 апреля 1942 г.» говорится, что «великая Германия» предоставляет работу советским гражданам, так как не хочет оставлять их семьи в безработице и нужде.
Ведь при отступлении советские войска взрывали заводы и фабрики и этим, по утверждению немецкого командования, лишили граждан их рабочих мест. Чего только не было обещано в этом объявлении: и бесплатная квартира, и полное питание, и бесплатное оказание медицинской помощи, и плата за труд. Конечно же, люди скоро поняли, что это обман, тогда оккупанты стали просто устраивать облавы для выполнения плана «Ост». Из «Объявления об обязательной явке безработных Таганрога и окрестностей» следует, что если безработные не выполнят распоряжений немецкого командования, то они будут наказаны. Получалось, что если добровольно не поедешь в Германию, то тебя отправят туда силой.
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилова: «Нас привезли работать на шахты Рура. Очень тяжело было работать на угольном конвейере. Пыль разрушала лёгкие. На ленту конвейера подавали угль с забоя. Работницы перебирали его руками. Особенно было трудно, когда попадались пудовые глыбы. Их надо было разбить ломом, до того как они упадут вниз. Отвлечься, поправить платок, забинтовать руку было нельзя. К концу смены все валились на пол в изнеможении. Посылали нас работать и на обжиг кирпича. Жара и едкая пыль драли горло. Всё вокруг было пронизано красной раскалённой пылью. Мы укладывали кирпич в вагонетки и толкали их к печам. От грохота пресса мы теряли слух, а сквозняки обрекали нас на туберкулёз».
Вспоминает Надежды Дмитриевна Ткачева: «На бирже нас выбрал хозяин для работы в прачечной. Там целый день гудели большие стиральные машины. Сначала мы сортировали груды вонючей солдатской одежды, а затем закладывали и вынимали кипы мокрой одежды. Работали мы в тяжёлых резиновых фартуках и сапогах. Днём работали в прачечной, а ночью на кухне. Каждую ночь чистили трехсотлитровые котлы, топки печей, а к утру разжигали топки и наполняли котлы водой. Чистили бочки, термосы, кастрюли и металлические столы».
Тяжелой психологической травмой для «остов» было то, что их принуждали работать на государство, с которым воюет их страна. Рабская сила, как отмечали многие историки, поддерживала экономику Германии, которая рухнула бы без труда этих рабов. Нюренбергский процесс признал организацию принудительного рабского труда «преступлением против человечности».
Выжившие нередко возвращались на родину с подорванным здоровьем: кто-то ослеп, кто-то потерял у станка пальцы, кому-то ампутировали руку или ногу, у кого-то туберкулёз или полиартрит.
В 1992 г. правительство ФРГ приняло решение о выплатах за принудительный труд бывшим «восточным рабочим». Но разве можно в денежном эквиваленте оценить искалеченную молодость, навсегда подорванное здоровье?!
Отношение к «остам» в Германии
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилов: «Немцы были разные. Например, у мастера Генкеля было девять детей, о которых он мог бесконечно говорить, и он совал нам в карманы аккуратно завёрнутые бутерброды. Немцы-шахтёры тоже, наклонившись через перила, бросали нам пакетики с едой. Более всего мы страдали от выходок подростков в форме гитлерюгенда. Когда мы шли на работу, они забрасывали нас камнями, обливали водой из резиновых груш и кричали: «Русские свиньи, вонючие псы!» После выписки из больницы я, в сопровождении полицейского, вошла в трамвай и должна была всю дорогу с забинтованной ногой стоять в тамбуре, так как входить «остам» внутрь вагона было запрещено. Когда кто-то заметил, что мне трудно стоять, то полицейский сказал: «Господа, это русская!» Больше мне никто не предлагал сесть».
Вспоминает Надежды Дмитриевна Ткачева: «Наши надзиратели фрау Роза и фрау Креза не были жестокими, у фрау Обердик муж до войны работал в советском посольстве и она часто шепотом рассказывала нам правду о делах на советско-германском фронте. Она учила нас, как красиво штопать носки. Даже защищала от наказаний. Был такой случай, когда французские военнопленные отказались идти на работу, пока нам не отменят наказание. Проходя мимо, мы запели «Интернационал», и они подхватили мелодию».
К «остарбайтерам» в Германии относились по-разному. Были те, кто следовал бесчеловечным инструкциям нацистких властей, были и те, кто помогал «остам». Немцы получали точные инструкции как вести себя с подневольными работниками, как избегать всяких контактов, демонстрировать «расовое превосходство». За любую форму поддержки их ожидало суровое наказание.
Условия жизни «остов» в лагере
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилова о жизни в бараках: «Нары были двухъярусные, матрасы набиты колючей соломой, такая же подушка, серая простынь и два одеяла. Бараки насквозь продувались ветром. Вокруг лагеря была колючая проволока и вышки с пулемётами по углам. Лагерь охраняли полицейские с собаками. После того как одежда, взятая из дома, сильно истрепалась, нам выдали синие из очень грубой ткани костюмы: брюки и куртку. На ногах мы носили деревянные колодки, которые очень сильно натирали ноги. Вместо фамилии у нас был рабочий номер. Около 1943 г. нам выдали отпечатанные на машинке листочки со списком вещей, которые бы мы хотели получить от своих близких. Перед названием вещи мы должны были поставить галочку, а внизу написать фамилию, имя, отчество и домашний адрес. В 1943 г. мне вручили мешок, в котором были широкая фуфайка, маленькое платье, розовые рейтузы и бобриковая мальчиковая шапка с длинными ушами.
Меня поразило, что в лагере не было ни одной травинки. Оказывается, голодные заключённые съедали траву, как только она вырастала. В еду добавляли лекарства, делающие парней импотентами, а у девушек эти лекарства вызывали потерю ежемесячного цикла.
Иностранные пленные иногда запевали в своём бараке песню, а мы свою. Выходило очень интересно. В лагере были свои кодексы чести. Мы ненавидели доносчиков, устраивали «тёмную».
Иногда шутили из последних сил: «Даём фрицам уголёк, стань им в горле поперёк!»
Медицинскую помощь оказывали только в крайнем случае. Однажды, очищая лаз от породы, я потеряла сознание. Когда у меня началось горловое кровотечение, то всё, что мне дали – холодную воду. Когда я натёрла ногу деревянной колодкой, то мне не дали бинта. Я оборачивала ногу бумагой от цементного мешка. Когда началось нагноение, мне вскрыли ногу, делали соскоб с кости, чтобы понять: не поражена ли она туберкулёзом. После операции я скручивала бинты и тампоны, так как никто даром меня не собирался кормить».
Вспоминает Надежды Дмитриевна Ткачева: «Нас привезли в город Бельштез. Это было большое здание, в прошлом вероятно кинотеатр, в котором было четыре двери. Лагерь назывался «Моортвите». Здание не отапливалось, в нём было очень холодно.
Кроме куртки, нам выдали еще синие платья. В зимнее время вместо колодок мы носили тяжёлые не по своему размеру солдатские ботинки. На груди – отличительный знак «Ост». Иногда нам выдавали чужую одежду вместо нашей износившейся. Охватывало не только чувство брезгливости, но и ужас, когда в кармане находил записку с именем владельца. Тогда мы поняли, что этого человека нет в живых и, возможно с него сняли эту одежду перед расстрелом или газовой камерой. Два раза в день нам давали эрзац-хлеб (бурак и опилки) по 200 г., два раза в день похлёбку из брюквы или шпината.
Французские военнопленные иногда бросали нам шоколадки и куски туалетного мыла, которые они получали из посылок Красного Креста.
Для больных и травмированных создавались так называемые «кранк-лагеря». Мы страшно боялись попасть туда, так как там люди просто умирали без всякой помощи. Однажды, когда я затемпературила, мне дали просто полежать на ящике для хозяйственного инвентаря, лекарств никаких не давали».
После поражения немецких войск под Сталинградом уже не приходилось так «разбрасываться» рабами. В пищу стали добавлять 50 г. маргарина и наказывать стали не так часто, как прежде. Но опять же, эти небольшие изменения произошли не оттого, что нацисты стали гуманнее, а потому, что, потеряв ряд территорий, они уже не могли вывозить в Германию столько рабочей силы, сколько прежде.
Наказания для «остов»
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилова: «Для наказания применяли резиновые дубинки или отсидку в сыром подвале, после которого начинался полиартрит. Если был болен или опаздывал к раздаче баланды, то в наказание давали мутную жижу, обзывали лодырем или «швейнгундом» («свинячей собакой»).
Дубинки немцев сделали меня калекой с повреждённым позвоночником. После побоев двое суток не давали еду, а затем отправляли работать на «Шлам»: это была большая четырехугольная чаша, которую надо было засыпать угольной пылью и залить водой. Потом эту мокрую, тяжёлую смесь вручную лопатами перегружали в вагонетки и перегоняли в цех для изготовления угольных брикетов».
Вспоминает Надежды Дмитриевна Ткачева: «Удар сапогом в нижнюю часть тела вообще не считался наказанием. Три дня могли продержать в изоляторе: пить давали, а еды никакой. Заставляли брать в руки по кирпичу и приседать до изнеможения».
Освобождение
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилова, за побеги попавшая в концлагерь:
«Нас освобождали англичане. Помню, как заключенные радовались: бросались навстречу освободителям через проволоку, падали на колени перед ними, целовали им руки.
Четырнадцать дней перед освобождением мы не получали пищи и воды. Люди гибли тысячами. От жажды нас спас дождь. Голодные заключённые ели кору, прошлогоднюю траву, желуди, от этой еды многие умерли. Мы были так истощены, что сотрудники Красного Креста не могли определить наш пол, и поэтому спрашивали: «Мужчина? Женщина?». В моей графе написали: «Русская, приблизительно такого-то возраста. Мышечного и подкожного жирового слоя нет. Рост 169 см. Вес 38 кг».
Вспоминает Надежды Дмитриевна Ткачева: «Меня и других «остов» освобождали русские. Мы плакали, а солдаты нас обнимали: «Ничего сестрички, теперь заживём!». Это был самый счастливый день в моей жизни, потому, что кончилась неволя.
За три дня до освобождения наши надзиратели бежали, и мы голодали трое суток. Когда пришли наши, то мы набросились на принесённую нам еду. Помню, как они нас уговорили: «Не всё сразу ешь, а то живот заболит». Хоть мы и были голодны, но не истощены до крайней степени. После недели в лазарете, я приступила к работе в советском госпитале».
Возвращение на родину
Советских граждан, в том числе и наших земляков, освобождали от немецкой каторги американские, английские и советские войска. Часть «остов», возвращаясь на родину, прошла через фильтрационные лагеря НКВД. Многие были высланы на спецпоселения и в так называемые трудлагеря и трудбатальоны. Им пришлось валить лес, строить дороги, восстанавливать шахты.
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилова: «Когда наш лагерь был освобожден, я познакомилась в больнице с представителем международной организации ЮНРРА3. Вместе с ней я поехала в Лондон. До 1948 г. я работала сестрой в детском доме. Мне выдали удостоверение на право проживания в Англии и в Лондоне. Я могла там остаться, но сильная тоска по родине не давала мне покоя, и я приняла решение вернуться в СССР. После возвращения проходила фильтрацию.
Из фильтрационного лагеря меня забрали в НКВД. Восемь дней не прекращались допросы и каждый день меня заставляли заново писать свою автобиографию. При этом работники НКВД заявляли: «Мы не верим ни одному вашему слову». Они довели меня до истерики: «Немцы издевались над нами, это понятно, они были нам враги. А почему вы, русские, издеваетесь над русской?»
После возвращения я сдала в местное отделении милиции английское удостоверение, справку из последнего госпиталя Международного Красного Креста, удостоверение сестры-воспитательницы детского дома ЮНРРА. Вместо этого мне выдали временное удостоверение на три месяца. Я устроилась на работу бухгалтером в контору, через месяц меня уволили без объяснений, на другой работе произошла такая же история».
Вспоминает Надежды Дмитриевна Ткачева: «Отработав в советском госпитале города Бюцова, я вернулась в эшелоне с мобилизованными и освобождёнными на Родину. Конечно, никто нас не встречал цветами, как солдат. Мы возвращались и не знали, как к нам отнесутся: как к жертвам или как к предателям. Родина встретила нас голодом, разрухой. Моя мать, увидев у меня иностранные вещи, каждый день твердила: «Давай их продадим, хоть наедимся вволю». Ели отговорила её, так как могли посадить за спекуляцию иностранными вещами. Паспорт мне восстановили по свидетельству о рождении, которое мать чудом сохранила. Мне разрешили восстановиться на третьем курсе медицинского техникума Таганрога. Закончив его, я работала медсестрой в селе Родионово Неклиновского района, затем фельдшером в селах Федоровка и Носово. После этого тридцать лет проработала на скорой помощи Таганрога. Никогда меня не упрекали по поводу моего пребывания в Германии. Вышла замуж. Родила дочь. Есть внучка и двое правнуков. Более сорока лет отдала медицинской работе. Поддерживаю связи с другими «остами». Из пятнадцати человек в живых осталось только двое».
Вспоминает Лидия Павловна Гаврилова: «Вышла замуж. Родила сына. Есть внук. Закончила заочно Таганрогский педагогический институт, факультет иностранных языков. Работала воспитателем, медсестрой в детском доме. Воспоминания о немецкой каторге мучают меня по сей день. Но еще тяжелее было ощущать недоверие соотечественников. На нас еще смотрят с опаской: «Она была в Германии, а не по своей ли воле она туда поехала?»
Вспоминает Надежда Дмитриевна Ткачева: «На месте лагеря для «остов» в Германии теперь школа. Открыта мемориальная доска о том, что здесь был лагерь. Каждый год дети из этой школы присылают мне поздравления на рождество. Открыт музей. С одной стороны приятно, что нас не забывают, что ведут поисковую работу. Но я думаю, что это более важно для них, чем для нас. Для того чтобы больше такого в истории Германии не было. А в России нас хоть и реабилитировали, но не приглашают на праздники 9 мая, зовут только ветеранов».
Две женщины с такими похожими и такими разными судьбами на вопрос: «Как вы воспоминаете Германию?» ответили одинаково: «В Германии осталась наша молодость!»
Горькая судьба остарбайтеров (на примере жизни Анны Ивановны Сачук)
Анна Ивановна Сачук родилась 8 марта 1925г. На территории Западной Украины в деревне Ягодно Волынской области на границе с Польшей, в семье крестьянина. Детей было 9 человек, Аня была второй дочерью. С первых дней войны деревня была оккупирована немецкими войсками.
И никто из молодых людей не догадывался, что скоро будут вынуждены покинуть родные места. Дело в том, что положение на трудовом фронте в Германии складывалось, не столь удачно, как на военном: в трудовом балансе страны зияло 800 тысячная дыра в военной экономике. Запомнить её могли гражданские лица, завербованные или насильно угнанные в Германию.
А ведомствах Геринга вообще разработало четырёх летний план по использованию русских рабочих рук «квалифицированные рабочие – немцы должны заниматься производством вооружения; грести лопатой и долбить камень – не их задача, для этого есть русские… Немецкие рабочие – начальник над русскими».
Поначалу спрашивали согласие на использование советских рабочих рук, предполагалось откомандировывать людей с предоставлением питания, карманных денег, и пособие для остающейся дома семьи. Но, это в планах, а на деле всё выглядело по-другому.
24 февраля 1942 года вышло первое распоряжение по остарбайтерам: доставить 380 тысяч рабочих рук для сельского хозяйства, и 247 тысяч - для промышленности
В январе 1942г. в Германию отправился первый транспорт с 1100 гражданскими рабочими второй транспорт отправился в начале 20-х чисел января из Харькова – 1147 человек. А поток всё ширился. Начиная с марта еженедельно отправлялись всё новые партии рабочих, к 27 февраля 1942г.их количество составило 39292 человека(от 16 до 55 лет). Среди них была и 17 летняя Аня Сачук, хотя в Германию должна была отправиться не она, а её старшая сестра Маша - ей было 19 лет, но девушка заболела тифом, а, так как староста из местных жителей смог договориться с немецкими властями, чтобы от каждого двора принудительно отправляли 1-го человека, то отец решил, что подходит Аня.
Вообще отправка в Германию происходила трагично. Многие были оповещены всего за несколько часов до отправления, кого-то вылавливали врасплох, во время организованных облав, в кино или на рынке. Около трети эпатированных не могли или не успели взять с собой еду, одежду. Люди проходили формальный медицинский осмотр, на котором не отсеивали почти никого. И в деревне слёз было не меньше, чем в городах. В товарных вагонах при огромной скученности, на скудной еде – похлёбки из брюквы, а иногда вообще голодали на протяжении нескольких дней. Люди ехали на встречу неизвестности.
Итак оккупированная территория Советского Союза на 1 августа 1942 отдала Германии более миллиона рабочих работать на заводы в шахтах. Куда же возили несчастных людей? В гигантские промежуточные или распределительные лагеря, во многих из них свирепствовал тиф: людей стригли, прожаривали одежду, вещи, специальным раствором обрабатывали кожу, снимали отпечатки пальцев.
Рабов делили по национальному признаку. Их положение теперь будет зависеть от того, куда они попадут.
В лагере было очень голодно, но девушка поняла, что немцы бывают разные. Иногда к проволоке подходили католические монахини, пальцем указывали и, передавали тому кого выберут немного еды. Работающие в промышленности жили в охраняемых арбайтслагерях, за колючей проволокой на рабочей карточке было написано: «Владельцу сего разрешается выход из помещения единственно ради работы».
Они должны были дёшево стоить своим хозяевам. В январе 1942г. на восточных рабочих был введён налог после вычета которого им оставалось 50 рейсхмарок в месяц, но из этой суммы надо было заплатить за питание и проживание, на личные расходы оставалось 3 – 5 рейхсмарок в неделю, это было в 14 раз меньше, чем за ту же работу получали немцы.
У Ани была работа на заводе в городе Эссен. Они штамповали, сортировали, паковали разные резиновые изделия. Выходить с территории – нельзя, на одежде буква «Р», рядом - люди разных национальностей, и подружки – такие же девчонки из деревни». Еда, которую давали по расписанию, мало походило на пищу - какое - то тёплое месиво, баланда. И так изо дня в день. В первую же зиму от холода и голода погибло огромное количество остарбайтеров, поэтому указом министра снабжения было решено повысить нормы хлеба и сахарной свеклы.
А. Рейх разрабатывал новую программу использования рабочих рук. Желая уменьшить нагрузку на немецких женщин, над которыми к концу 1942 года нависла угроза трудовой мобилизации, было решено завести в Германию восточных работниц, в возрасте от 15 до 35 лет, крепкой конституции, похожих на немок - около 400 тысяч человек должны были работать за еду, угол, и кое - какую одежду, без отпуска, свободное время 3 часа в неделю.
Однажды на завод пришел старый немец, чтобы выбрать работников. Хозяйство у него было большое: коровы, свиньи, птицы, большой дом, вездз требовался идеальный порядок, молоко сдавали на переработку. Среди тех кого он выбрал, оказалась и девушки из деревни Ягодно. Аня всё умела делать, и в поле работать, и за скотом ухаживать, но её отправили работать в доме: следить за чистотой посуды, содержать в порядке постели. Хозяйка была строгая, но справедливая. И воспоминания у девушек о ней остались хорошие, может быть и потому, что на Рождество она накрывала богатый, как казалось девушкам, стол, заранее для всех готовились маленькие подарки, и даже для них.
Чем ближе был конец войны, тем больше хотелось домой, горе, страдание, тяжкий труд, постоянная тоска по родным, Родине…
Можно было написать два письма домой инее было ни какой гарантии, что они дойдут. Так и вышло: дома вообще не знали, что с дочерью и почти похоронили её, но всё же осталась маленькая надежда. Но нервы сдавали и у немцев. Чем ближе к победе, тем злее становился хозяин, на него работали русские, поляки, французы, но казалось, что больше всех он ненавидел русских, он просто озверел, казалось, что когда-нибудь он захлестнёт до смерти. А простые немцы стали больше сочувствовать остарбайтерам. Однажды старый немец-батрак сказал девушкам: « Чего вы ждёте? Разве вы не видbте, что с ним твориться? Убегайте куда угодно: в лагерь, снова на завод, только не возвращайтесь сюда». Сам купил билеты, и девушки поехали в лагерь, а оттуда на шахты: мужчины добывали уголь, а женщины его сортировали, пакетировали, а потом снова на завод в город Эссен.
Появилась надежда на возможное возвращение на Родину. Всё чаще проходили бомбежки. Но однажды подруга Ани, Таня отказалась, : «Надоело!», а попадание бомбы оказалось такое точное, что ни от цеха, ни от людей которые там были ничего кроме воронки не осталось. Вернувшись домой, Аня передала платье подруги её родителям, это единственное, что осталось от дочери на память. Было особенно больно, ведь все чувствовать, что война идёт к концу.
Но, вместе с тем, росла и тревога, что остарбайтеров как и военнопленных могут расстрелять эсэсовцы. Опасения были не без основательны. 26 марта 1945 года, за шесть дней до прихода американцев в лагере Хирценхан были расстреляны 81 женщина и 6 мужчин.
Фюрер старался реализовать один из своих последних планов: уничтожить все военные, промышленные, транспортные объекты Герани во избежание их попадания к врагу.
Всему населению Германии, включая остарбайтеров и военнопленных предписывалось передвигаться пешком, причем питание в пути, транспорт не предусматривались, двигаясь к уничтожению.
Сколько же людей было депортировано в Германию за военные годы?
В обвинительном заключении Нюриберского процесса по делу главных немецких военных преступников указывалось, что из Советского Союза германские оккупационные власти принудительно вывели 4978735 человек гражданского населения.
Около 75% оказались в западных частях Германии, оккупированных Англией и США. Остарбайтеры мечтали: кто принесёт им освобождение, ходили слухи, что Советские войска осуждают своих, относятся к соотечественникам негативно, жестоко: « Мы воевали, а вы тут на фрицев работали!». Но судьба распорядилась по другому. Город Эссен освобождали американцы, относясь к людям с сочувствием, бережно, и откормили.
Вопрос о возвращении в СССР был и радостным и мучительным. Лишь 15% «западников» твёрдо решили вернуться на Родину, 15% твёрдо решили не возвращаться, а 70% колебалось. За них советские власти, в полном смысле слова, начали вести борьбу. Везде появились плакаты «РУССКИЕ, НЕ БОЙТЕСЬ, ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ!!!» «РОДИНА ЖДЁТ ВАС!»
Несмотря на настойчивые приглашения на Родину сотни тысяч бывших советских граждан не вернулись домой и составили «вторую эмиграцию» - их число составляло 451561 человек. Среди них осталось много подруг Анны Ивановны. Кто то уехал с американскими солдатами в Америку, некоторые и сегодня живут в Австрии, Бельгии, Франции, Англии, Норвегии, Дании, Голландии, Швейцарии и даже Марокко, Турции, Полестине, Аргентине.
«Встречать» возвращающихся советских людей поручили работникам НКДД и СМЕРШа. Все первые партии попали в ГУЛАГ. Людей «сортировали» : рядовой и сержантский состав военных после проверки – в запасные части Наркомата обороны военнопленных офицеров, военнопленных, служивших в немецких спецформированиях, власовцев, полицейских – в спецлагеря НКВД остарбайтеров, после проверки – мужчин в армию, остальных – к месту постоянного проживания с запретом возвращаться в Москву, Ленинград, Киев.
К 10 декабря 1945 г. Родина приняла 2033164 человека. Аня не раздумывала, сразу решила, что вернётся домой, хотя одна из подружек уехала со знакомыми во Францию, другая- в Америку.
Дорога домой очень походила на дорогу из дома: 3-4 недели в телячьих вагонах, по 40 человек в каждом, без права контакта с вольным населением, впроголодь, - 500грамм хлеба, 10 грамм сахара, 0,15 грамм масла, немного рыбы и воды. Всего после проверки домой было возвращено 57,8%. Правительство СССР приняло в течении 1944-1948 годов 67 постановлений, о правах репатриантов, 14 из них об их льготах и материальном обеспечении. Предприятия и министерства обязывались предоставлять им работу. Но для многих на всю жизнь осталось несмываемым позором в биографии вынужденный труд в Германии во время войны.
Когда спустя 4 года Аня переступила порог родного дома, мать её стояла у печи, в которой собиралась печь хлеб, обернулась, так и подкосились ноги- уже и не надеялась встречать доченьку.
Анне Ивановне 8 марта 2005г. исполнится 80 лет. Можно назвать эту женщину счастливой: её окружают заботливые родные люди, хотя живёт она далеко от родной Украины, в Сибири. Любит смотреть телепередачу «Жди Меня» потому что сердце очень тонко чувствует чужую боль расставаний, утрат, а может быть надеется, что проскользнёт искрой памяти о тех четырёх годах её трудной молодости.
