А. И. Герцен
БЫЛОЕ И ДУМЫ
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. АНГЛИЯ (1852 - 1864)
ГЛАВА I. ЛОНДОНСКИЕ ТУМАНЫ
Когда на рассвете 25 августа 1852 я переходил по мокрой доске на
английский берег и смотрел на его замарано-белые выступы, я был очень далек
от мысли, что пройдут годы, прежде чем я покину меловые утесы его.
Весь под влиянием мыслей, с которыми я оставил Италию, болезненно
ошеломленный, сбитый с толку рядом ударов, так скоро и так грубо следовавших
друг за другом, я не мог ясно взглянуть на то, что делал. Мне будто надобно
было еще и еще дотронуться своими руками до знакомых истин для того, чтоб
снова поверить тому, что я давно знал или должен был знать.
Я изменил своей логике и забыл, как розен современный человек в мнениях
и делах, как громко начинает он и как скромно выполняет свои программы, как
добры его желания и как слабы мышцы.
Месяца два продолжались ненужные встречи, бесплодное искание, разговоры
тяжелые и совершенно бесполезные, и я все чего-то ожидал... чего-то ожидал.
Но моя реальная натура не могла остаться долго в этом призрачном мире, я
стал мало-помалу разглядывать, что здание, которое я выводил, не имеет
грунта, что оно непременно рухнет.
Я был унижен, мое самолюбие было оскорблено, я сердился на самого себя.
Совесть угрызала за святотатственную порчу горести, за год суеты, и я
чувствовал страшную, невыразимую усталь... Как мне была нужна (3) тогда
грудь друга, которая приняла бы без суда и осуждения мою исповедь, была бы
несчастна - моим несчастием- но кругом стлалась больше и больше пустыня,
никого близкого... ни одного человека... А может, это было и к лучшему.
Я не думал прожить в Лондоне дольше месяца, но мало-помалу я стал
разглядывать, что мне решительно некуда ехать и незачем. Такого
отшельничества я нигде не мог найти, как в Лондоне.
Решившись остаться, я начал с того, что нашел себе дом в одной из самых
дальних частей города, за Режент-парком, близ Примроз-Гиля.
Дети оставались в Париже, один Саша был со мною. Дом на здешний манер
был разделен на три этажа. Весь средний этаж состоял из огромного,
неудобного, холодного drawing-room 1. Я его превратил в кабинет. Хозяин дома
был скульптор и загромоздил всю эту комнату разными статуэтками и
моделями... Бюст Лолы Монтес стоял у меня пред глазами вместе с Викторией.
Когда на второй или третий день после нашего переезда, разобравшись и
устроившись, я взошел утром в эту комнату, сел на большие кресла и просидел
часа два в совершеннейшей тишине, никем не тормошимый, я почувствовал себя
как-то свободным, - в первый раз после долгого, долгого времени. Мне было не
легко .от этой свободы, но все же я с приветом смотрел из окна на мрачные
деревья парка, едва сквозившие из-за дымчатого тумана, благодаря их за
покой.
По целым утрам сиживал я теперь один-одинехонек, часто ничего не делая,
даже не читая, иногда прибегал Саша, но не мешал одиночеству. Г<ауг>, живший
со мной, без крайности никогда не входил до обеда, обедали мы в седьмом
часу. В этом досуге разбирал я факт за фактом все бывшее, слова и письма,
людей и себя; ошибки направо, ошибки налево, слабость, шаткость, раздумье,
мешающее делу, увлеченье другими. И в продолжение этого разбора внутри
исподволь совершался переворот... Были тяжелые минуты, и не раз слеза
скатывалась по щеке; но были и другие, не радостные, но мужественные; я
чувствовал в себе силу, я не надеялся (4) ни на кого больше, но надежда на
себя крепчала, я становился независимее от всех.
Пустота кругом скрепила меня, дала время собраться, я отвыкал от людей,
то есть не искал с ними истинного сближения; я и не избегал никого, но лица
мне сделались равнодушны. Я увидел, что серьезно-глубоких связей у меня нет.
Я был чужой между посторонними, сочувствовал больше одним, чем другим, но не
был ни с кем тесно соединен. Оно и прежде так было; но я не замечал этого,
постоянно увлеченный собственными мыслями; теперь маскарад кончился, домино
были сняты, венки попадали с голов, маски с лиц, и я увидел другие черты, не
те, которые я предполагал. Что же мне было делать? Я не мог не показывать,
что я многих меньше люблю, то есть больше знаю; но не чувствовать этого я не
мог, и, как я сказал, эти открытия не отняли у меня мужества, но скорее
укрепили его.
Читать полностью
-
-
-
-
-
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ПАРИЖ-ИТАЛИЯ-ПАРИЖ (1847-1852)
-
АНГЛИЯ (1852 - 1864)
-
(ВОЛЬНАЯ РУССКАЯ ТИПОГРАФИЯ И "КОЛОКОЛ")
(1865 - 1868)
|
