14 июня кубинцы и их друзья празднуют день рождения двоих героев – Антонио Масео-и-Грахалеса (1845-1896) и Эрнесто Че Гевары де ла Серна (1928-1967). Эти имена символизируют два века освободительного движения, выковавшего традицию народной революционной борьбы. Равной ей в современном мире, пожалуй, нет. Именно эта борьба превратила Кубу из острова рабства в Остров Свободы, из острова позора в остров достоинства, ставший с середины XX века для Латинской Америки тем же, чем в начале XXI-го Латинская Америка стала для всего мира, – знаменем и надеждой.
Оба героя олицетворяют не только борьбу против свойственного их эпохам национального и социального гнета, но и преодоление многообразных форм отчуждения, разъединения людей идеологией и бытом эксплуататоров. Преодолевать это зло приходится с разных сторон, что тоже олицетворяют судьбы обоих.
Антонио Масео – мулат, хотя и свободный по рождению, но на рабовладельческой Кубе принадлежавший к расе изгоев. Первую освободительную войну (1868-1878 гг.) начали сыновья плантаторов-рабовладельцев - идейные аболиционисты, отвергшие неправедное господство своего класса, освободившие своих рабов и сражавшиеся за то, чтобы снять с негров ярмо рабства на плантациях, а со всей страны – рабства колониального. Но только участие потомков рабов в общей войне за свободу могло смыть клеймо расовой розни и на деле опровергнуть бредни расистов любого цвета кожи. Белых - о превосходстве «высшей расы» над прочими. Черных – о том, будто неграм и мулатам надо освобождать только себя и освобождать от белых вообще; в конце этого тупикового пути - закадычные друзья-мафиози, мулаты Фульхенсио Батиста и Леонидас Трухильо, ставшие тиранами Кубы и Доминиканской Республики, и негр Франсуа Дювалье – палач Гаити. К счастью, на Кубе нашлись люди, сделавшие освободительные войны не рассадником расовой розни и ненависти, а школой боевого братства. В числе первых, как тогда говорили, «в манигуа», то есть в партизаны, ушла вся семья Масео – отец, мать, девять сыновей и две дочери. Из девяти братьев один Антонио ненамного пережил мать. Став одним из виднейших вождей трех повстанческих войн, он заслужил почетное имя «Бронзовый титан».
Эрнесто Гевара де ла Серна по рождению принадлежал не к изгоям, а, наоборот, к привилегированным. Правда, не к их господствующей верхушке, а к «средним слоям». Но в любом капиталистическом обществе, а в странах Латинской Америки особенно, кастовая обособленность «средних слоев» от «тех, кто внизу», и порожденные ею предрассудки не менее цепки и опасны, чем расовая рознь и расистские предрассудки. Эрнесто Гевара, ставший Че, всю жизнь пробивал эту замшелую стену. Вновь и вновь доказывал себе и другим, что он – не «революционер» из богатых, живущий и мыслящий по-буржуазному, каких в Латинской Америке, и не только там, более чем достаточно; что он, говоря словами русской революционной песни, действительно отрекся от старого мира и отряхнул его прах со своих ног. Отсюда идейный ригоризм и аскетизм, достойный Рахметова. Отсюда и решимость сражаться и отдать жизнь за свободу других народов.
В отличие от Масео, Че был на Кубе иностранцем. В странах, выросших из переселенческих колоний, граница между иммигрантом и коренным жителем достаточно размыта, но в частнособственническом обществе это отнюдь не гарантирует от вражды к «чужакам» как конкурентам. Тот же Трухильо устраивал дикие погромы гаитян, гондурасские «гориллы» – сальвадорцев, сальвадорские – гондурасцев. Эта форма отчуждения, разделяющая народы разных стран, тоже преодолевается только общей борьбой за «вашу и нашу свободу». Клич повстанцев-мамби звучал "¡VivaCubalibre!” – «Да здравствует свободная Куба!». Но их вождем был Хосе Марти, испанец по рождению и величайший патриот Кубы, сказавший однажды: «Родина – это человечество». Максимо Гомес, уроженец Доминиканской Республики, прибывший на Остров в рядах испанской колониальной армии, постиг правду Революции и стал одним из лучших военачальников армии мамби. Так что участие аргентинца Гевары в высадке с «Гранмы» и последующей герилье воспринималось на Кубе как должное. После победы ему с полным основанием было предоставлено гражданство страны, ставшей его второй Родиной. Но еще до «Гранмы» он договорился с Фиделем, что сохраняет за собой право отправиться в дальнейшем в другую страну, куда позовет его долг революционера. Фиделя не надо было в этом убеждать – он сам еще двадцатилетним записался добровольцем в повстанческую экспедицию против Трухильо, а через несколько месяцев принял свой первый бой в Колумбии в дни трагического, навязанного народу врагом, восстания «Боготасо». У латиноамериканцев есть не только Отечество, одно из двадцати, но и Большая Родина (PatriaGrande, NuestraAmerica) – как они говорят, континент, а на самом деле полтора континента от реки Рио-Браво (по-североамерикански Рио-Гранде) до Огненной Земли. И не общность «цивилизации», насажденной конкистадорами, а именно Революция, начиная с Боливара и его сподвижников, дала латиноамериканцам чувство семьи единой, исцеляя от «мелкотравчатого национализма», по выражению перуанского марксиста Хосе Карлоса Мариатеги, сначала своих солдат, а затем и более широкие массы.
Еще одна общая черта: ни Антонио Масео, ни Эрнесто Че Гевара не были в Революции «первыми лицами» и не претендовали на это. Отчасти, наверное, потому, что отдавали себе отчет в безнадежности и опасности для революции подобных претензий со стороны партизана-мулата в стране сегодняшних или вчерашних черных рабов, а иностранца-интеллигента – на родине победоносной народной революции (печальный опыт в Латинской Америке, в том числе и на Кубе, уже был). Но в первую очередь – потому, что просто не нуждались в пресловутой борьбе за власть. Не ею жив человек, вдыхающий воздух Революции полной грудью. Ему дано счастье, с которым смешно и сравнивать «радости жизни» честолюбца и властолюбца, а тем, в свою очередь, не понять его. Он сражается и жертвует собой не ради господства над другими, а ради того, чтобы не было ни господ, ни рабов. Так преодолевается еще одна форма отчуждения – власти и тех, кто ее осуществляет, от большинства общества.
Антонио Масео и Че Гевару сближает и то, что оба органически отвергали соглашательство, приспособленчество, оппортунизм. Для них это было не умением «жить и давать жить другим», а предательством, отступничеством или, употребляя выразительное испанское слово, ренегатством. И действительно, в последнем счете – а в революционные времена и в первом, - дело обстоит именно так. Это тоже форма отчуждения и разобщения, одна из самых опасных.
В 1878 г. лидеры первой войны за независимость Кубы, уцелевшие после раскола и братоубийственной схватки за власть, решили договориться с колонизаторами и в обмен на куцые реформы сложить оружие. Это совпало с «национальным примирением» победителей в американской гражданской войне с куклуксклановскими террористами за счет негров, и совпало не случайно – испанский колониализм уже давно опирался в основном на поддержку Вашингтона, а тот меньше всего хотел освобождения черных рабов победоносной революцией. Но «бронзовый титан» категорически отказался прекратить борьбу. По словам современника, «он сражался, когда уже не сражался никто». Обывательский здравый смысл был на стороне оппортунистов – освободительная экспедиция, предпринятая через год Масео и его товарищами, осталась «малой войной» и продлилась недолго. Но отказ от капитуляции, прозвучавший из городка Барагуа на всю Кубу, не дал революционной традиции прерваться. Не будь «клича из Барагуа», вторая освободительная война вряд ли стала бы всенародной, а тогда Куба скорее всего разделила бы участь Пуэрто-Рико, и уже сто лет назад США, завладев Большими Антилами, обрушились бы, как предостерегал Хосе Марти, на всю Латинскую Америку. И уж во всяком случае Куба не стала бы первой в Западном полушарии страной социализма. Не зря в самый трудный для Кубы момент, после разрушения СССР, Фидель Кастро назвал противостояние двойной блокаде «вечным Барагуа».
Так же, как Масео, спустя почти девяносто лет поступил Че Гевара, отвергнув новации предтеч «пражской весны» и «перестройки» по части лечения социализма «рынком» и сделок с империализмом за счет борющихся с ним народов. Выступив со своим «кличем из Барагуа», Че закономерно начал свою «малую войну». Сначала в Африке, потом в Южной Америке. Как и Масео, он потерпел в ней поражение, на взгляд обывателей – напрасное. Но и без этой «малой войны» мир был бы другим. Без катарсиса, вызванного подвигом Че, революционная зарница 1968-го была бы менее яркой. И неизвестно, чем бы тогда обернулась попытка московских, пражских и белградских учителей Горбачева привить свой СПИД Кубе, во что вылились бы «пражская весна», советско-китайский конфликт и вьетнамская война, когда и как высоко хлестнула бы «консервативная волна». В лучшем случае мир был бы хуже нынешнего (простите невольный каламбур), в худшем его вообще могло бы уже не быть (в ядерный век вопрос может ведь встать и так). И уж во всяком случае не было бы в таких масштабах «левого поворота» в Латинской Америке и его отражения всемирным «альтерглобализмом» - ведь в том, что «иной мир возможен», поколение конца 90-х убедило именно 30-летие «малой войны» Че.
И еще одно, последнее, сходство. Оба, Масео и Че, по распространенному в испаноязычных странах выражению, «умерли в сапогах», как подобает воинам, и особенно революционерам. Но за семьдесят лет, протекшие между их последними битвами, враг стал искуснее и беспощаднее. «Бронзовый титан» пал в бою на 51-м году жизни. Че, как и большинство латиноамериканских революционеров XXвека, не дожил до сорока. И, что особенно обидно, принял смерть не в сражении, не с оружием в руках, а от руки палача (иного названия не заслуживает убийца беззащитного, тяжело раненного пленного, какой бы мундир он ни носил).
Борьба продолжается. Фидель и Рауль Кастро не раз напоминали друзьям и врагам слова Антонио Масео: «Тот, кто захочет завладеть Кубой, получит лишь пыль ее земли, пропитанную кровью, если сам не погибнет в сражении». Это предостережение полностью отвечает реальности. Именно сила сопротивления народа удержала США сто лет назад от аннексии Острова. Еще большая сила народа, организованность и решимость к борьбе, выработанные за полвека движения по социалистическому пути, удерживают Вашингтон и сегодня от прямой агрессии. Врагу приходится действовать обходными путями, блокадой и подрывными акциями. Он надеется воспользоваться, как удавалось не раз в других странах, усталостью народа, своекорыстием теневых дельцов, легкомыслием «демократической интеллигенции», политической наивностью молодежи. Но на Кубе путь ему преграждают. Единство народа, олицетворяемое Масео, и интернациональное братство, завещанное Че, убеждают нас, что и в битве идей враг не пройдет. Кого может он противопоставить Масео и Че? Уж не террориста ли Посаду Каррилеса, чествуемого сегодня в Майами? Лучшего «героя» для этого дня там, видимо, не нашли. Каждому – свое.
Скажем Масео и Че по-испански: ”Hastasiempre!” Точнее всего это можно перевести «До вечности!» Смысл неоднозначен. С одной стороны – «Мы расстаемся навсегда». С другой – «Вы с нами навсегда». Каждый понимает как хочет. Еще на их большой и малой Родине говорят: ”Hastalavictoriasiempre!” – «Всегда до победы!». Тут уже не может быть двух мнений. Все ясно.
P.S. Тому, что боссы майамской мафии объявили 14 июня «днем Посады Каррилеса», удивляться не стоит. Это для наших друзей и для нас – красный день календаря. А для них - день Измены. Не простого предательства, которым они заняты все 365 дней в году, а Измены в размере особо крупном, можно сказать, историческом. 14 июня 1959 г. тогдашний командующий ВВС Кубы предал диктатору Трухильо доминиканских революционеров. Народное восстание, которое могло дать свободной Кубе ближайшего союзника, а то и повлиять на расстановку сил в недавно свергнувшей диктатора Венесуэле, других странах региона, было потоплено в крови. Предатель спустя несколько месяцев открыто изменил и своему народу – принял участие в контрреволюционном мятеже, а после его провала перелетел в США. Еще через полтора года, перед самым вторжением на Плайя-Хирон, именно он с американского самолета с кубинскими опознавательными знаками сбросил бомбы на Гавану. Если бы он дожил до сегодняшнего дня, в Майами его чествовали бы вместе с Посадой Каррилесом. Главарю того мятежа на днях устроили выступление в одном из университетов Чили, но студенты встретили его так, что пришлось уползать через черный ход. В эти же дни в майамском мавзолее ветеранов вторжения на Плайя-Хирон (есть там такой) торжественно погребли прах уголовника, уморившего себя голодом ради права на личного повара и мобильный телефон в камере. Поистине, история повторяется дважды – первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса.
Не хочу называть сегодня имен и фамилий предателей. Еще древние говорили о подобных им: «Имя его я знаю, но стараюсь забыть». Кубинцы более полувека назад тоже прозвали их «гусанос» - «черви», «гусеницы». Это самое подходящее для них имя. Особенно в день памяти Людей с большой буквы. Даже под их ногами червякам не место. Пусть себе справляют свой день предателя, как их сородичи в других странах. Рожденный ползать – летать не может, даже если окончил летную школу. А мы будем помнить: на митинге памяти жертв предательской бомбежки Фидель Кастро впервые назвал Революцию социалистической. В этот же день полвека спустя открылся Шестой съезд коммунистов Кубы. С его эмблемы смотрели на своих наследников Масео и Че. Предательству не истребить подвиг. Червям – ползать, орлам – подниматься в поднебесье.
|
