Назым Хикмет Ран (Nazirn Hikmet Ran) (20.1.1902, Салоники, — 3.6.1963, Москва), турецкий писатель, общественный деятель. Основоположник турецкой революционной поэзии.

За сборник стихов "Телеграмма, поступившая ночью" (1932), где поэт призывал турецких коммунистов быть стойкими в борьбе за демократию, он был осужден на пять лет тюремного заключения (через год освобожден по амнистии). В дальнейшем почти после каждой книги его приговаривали к тюремному заключению. В сборнике стихов "Портреты" (1935), поэме "Письма к Таранта Бабу" (1935) и публицистической работе "Немецкий фашизм и расовая теория" (1936) он разоблачал фашизм и его турецких сторонников. В 1936 вышла последняя опубликованная в Турции при его жизни книга — "Поэма о шейхе Бедреддине Шимавне" и, как приложение к этой книге, брошюра "Национальная гордость" — по сути дела, перевод работы В. И. Ленина "О национальной гордости великороссов". В 1938 был осужден на 28 лет заключения. В общей сложности провёл в турецких тюрьмах 17 лет. Там создана эпопея "Человеческая панорама" — поэтическая история 20 в., цикл стихов "Письма из тюрьмы", пьесы "Легенда о любви", "Иосиф Прекрасный". В 1950 под воздействием мирового общественного мнения турецкое правительство было вынуждено освободить поэта. В 1951 он приехал в СССР, ставший его второй родиной. Здесь написаны пьесы "Рассказ о Турции" (1952), "Чудак" (1955), "А был ли Иван Иванович?" (1956).

Тамара Григорьевна Га́ббе (1903—1960) — русская советская писательница, переводчица, фольклористка, драматург, редактор и литературовед. Автор популярных сказочных пьес для детей («Город мастеров, или Сказка о двух горбунах», «Авдотья-Рязаночка», «Хрустальный башмачок», «Оловянные кольца» («Волшебные кольца Альманзора») и др.).
 

Тамара Габбе.

Город мастеров, или сказка о двух горбунах

  Пьеса в трех действиях, четырех картинах (вариант, предназначенный для художественной самодеятельности)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Герцог де Маликорн -- наместник чужеземного короля, завоевавшего город Мастеров. Гильом Готшальк -- советник герцога. Мушерон -- бургомистр, назначенный наместником. Нанасс Мушерон, по прозвищу "Клик-Кляк", -- его сын. Мастер Фирен -- старшина златошвейного цеха. Вероника -- его дочь. Мастер Мартин, по прозвищу Маленький Мартин,--старшина оружейного цеха. Мастер Нинош -- старшина пирожного цеха. Жильберт, по прозвищу "Караколь", -- метельщик. Бабушка Тафаро -- старая гадалка. Тимолле -- мальчик лет 12--13, подмастерье. Жители города Мастеров, солдаты наместника.

«Большая семья» — художественный фильм Иосифа Хейфица по роману Всеволода Кочетова «Журбины» (1952).

Фильм является лауреатом Каннского кинофестиваля в номинации «Лучший актёрский ансамбль» за 1955 год.
Последний художественный фильм в советском кинематографе, широко изображающий тему рабочего класса на примере преемственности поколений, и тему особой роли пролетариата в истории. Красной нитью в фильме проходит идея гордости рабочих, глашатаем которой является Илья Журбин.

В дальнейшем подобные киноэпопеи сталинского периода были заменены "фильмами о производстве", особенно характерными для 70-х годов. В фильме неоднократно звучит слово "перестройка", вызывающее у нас теперь совершенно другие ассоциации.

 Сцена, в которой дед Матвей отечески журит директора за то, что у него 2 автомобиля и что парикмахер приходит к нему в кабинет, звучит пророчески по отношению к номенклатуре брежневсих времён.

О знаменитом ученом читаем в книге:

Академик В. Л. КОМАРОВ

Член-корр. АН СССР проф. Н. А. МАКСИМОВ

Проф. Б. Г. КУЗНЕЦОВ

Климент  Аркадьевич

ТИМИРЯЗЕВ

Отрывок

... Империалистическая война 1914—1918 гг. сделала политические убеждения Тимирязева ещё более последовательными. В статье «Наука, демократия и мир» Тимирязев вплотную подходит к самым революционным выводам. Он считает полную последовательную демократию, основанную на революционном переустройстве общества, спасением человечества от войны. Он бичует попытки обосновать и оправдать несправедливую наступательную войну пропагандой национальной исключительности и расовой ненависти. Тимирязева — великого апостола правды особенно отталкивает ложь, которой наполнены проповеди поджигателей несправедливой войны.

«...С войной, пишет он,— водворяется царство лжи, лжи вынужденной и доброхотной, лжи купленной и даровой, лжи обманывающих и обманутых, и тогда уже нет исхода. Вот почему очевидно, что на борьбу с войной можно рассчитывать не во время войны и даже не после неё, а только предотвратив её возможность устранением тех, чья специальность — спускать с цепи этого демона войны» (т. IX, стр. 251).

«Член правительства» — художественный фильм, снятый в 1939 году на киностудии «Ленфильм».

Режиссеры - Александр Зархи и Иосиф Хейфиц
В главной роли - Вера Марецкая

1930 год. Александру Соколову, жену крестьянина и бывшую батрачку, вступившую в колхоз, партия выдвигает на руководство хозяйством: она становится председателем колхоза, мужественно справляясь с трудностями коллективизации, недоверием некоторых односельчан и семейным конфликтом, а в 1936 году избирается депутатом Верховного Совета.

Зархи Александр Григорьевич [р. 5(18).2.1908, Петербург], советский кинорежиссёр и кинодраматург, народный артист СССР (1969). Член КПСС с 1948. В 1927 окончил Ленинградский техникум экранного искусства. В 1929 вместе с И. Е. Хейфицем (работали совместно до 50-х гг.) возглавил 1-ю комсомольскую постановочную бригаду ленинградской фабрики "Совкино" (ныне киностудия "Ленфильм")

Хейфиц Иосиф Ефимови (1905—1995) — советский кинорежиссёр.

Лауреат двух Сталинских премий (1941, 1946). Народный артист СССР (1964). Герой Социалистического Труда (1975).

Хейфиц Иосиф Ефимович [р. 4(17).12.1905, Минск], советский кинорежиссёр, кинодраматург, народный артист СССР (1964), Герой Социалистического Труда (1975). Член КПСС с 1945.

Окончил Ленинградский техникум экранного искусства (1927) и кинофакультет института истории искусств (1928). В кино с 1928, до 1950 работал совместно с А. Г. Зархи, с которым в 1929 организовал 1-ю комсомольскую постановочную бригаду, выпустившую фильмы, близкие спектаклям Театра рабочей молодёжи, — "Ветер в лицо" (1930), "Полдень" (1931); затем они создали лирическую комедию "Горячие денёчки" (1935), были режиссёрами фильмов "Депутат Балтики" (1937) и "Член правительства" (1940).

В годы Великой Отечественной войны 1941—45 поставили фильмы: "Его зовут Сухэ-Батор" (1942), "Малахов курган" (1944), документальный фильм "Разгром Японии" (1946).

— Одно из наших основных положений состоит в том, что всякое общество, разделяющееся на классы, несет в себе зачатки собственного разложения. Там, где существуют классы, неизбежно возникают привилегированные касты. Это-то и приведет Железную пяту к гибели. Сами олигархи уже представляют собой такую замкнутую касту. Но в касты превратятся в конце концов и привилегированные профсоюзы. Железная пята попытается с этим бороться, но ничего у нее не выйдет.

В избранных союзах сейчас цвет американского рабочего класса. Это энергичные, одаренные люди. Они проникли в эти союзы в результате известного отбора. Но теперь всякий американский рабочий захочет попасть в один из привилегированных союзов. Олигархия будет поощрять это стремление и поддерживать конкуренцию. Ведь таким образом сильные люди, которые могли бы стать революционерами, будут переходить на сторону олигархии, содействуя ее укреплению.

С другой стороны, члены избранных профсоюзов постараются превратить свои организации в замкнутые касты. И они преуспеют в этом. Право стать членом союза превратится в узкосемейную прерогативу. Сыновья будут наследовать отцам, прекратится приток живых сил из того неисчерпаемого резервуара, каким является простой народ. Это поведет к вырождению рабочих каст и постепенному их ослаблению. Вместе с тем как корпорация они некоторое время будут всесильны. Они станут чем-то вроде преторианцев, когда-то охранявших дворец римского императора. Затем наступит период дворцовых переворотов, когда рабочие касты будут временно приходить к власти. Олигархи ответят на это контрпереворотами, и некоторое время власть будет переходить из рук в руки. Между тем будет продолжаться вырождение каст, и в конце концов народ восторжествует.

Эту схему постепенного социального развития Эрнест набросал, находясь в крайне подавленном душевном состоянии, под впечатлением измены профсоюзов. Я никогда не была с ней согласна и в особенности не согласна теперь, когда пишу эти строки. Ведь именно сейчас, хотя Эрнеста уже нет с нами, мы стоим на пороге революции, которая покончит со всеми олигархиями в мире. ..

— Но если олигархия еще долго просуществует, — спросила я Эрнеста в тот вечер, — что станет она делать с огромными прибылями, которые будут плыть в ее карманы?

— Они не залежатся, — отвечал Эрнест. — Не беспокойся, олигархи найдут им применение. Будут сооружены великолепные дороги. Начнется небывалый расцвет наук и искусств. Когда олигархи приведут народ к полному послушанию, у них появятся и другие цели и интересы. Они станут покровителями искусств, поклонниками красоты.

Так оно и случилось. Семь спевшихся между собой крупнейших трестов страны организовали «пул»: сложив свои огромные прибыли, они создали единый сельскохозяйственный трест. Железнодорожные компании, контролировавшие тарифы, и биржевые спекулянты, контролировавшие цены, давно уже обрекли фермерское население на кабальную задолженность. К тому же оно задолжало колоссальные суммы банкам и трестам. Фермерство билось в захлестнувшей его петле. Оставалось только затянуть ее, что и сделал новый трест.

Кризис 1912 года и без того вызвал ужасающее падение цен на сельскохозяйственном рынке. Но новый трест продолжал умышленно снижать цены, доводя фермеров до полного разорения, а железнодорожные компании все повышали тарифы, чтобы совсем их доконать. Фермеры входили в новые долги, не успев разделаться со старыми. Наконец грянул гром. Было объявлено о полном прекращении выдачи ссуд под земельную собственность и об административно-судебном взыскании по старым закладным. Что оставалось делать фермерам, как не отдать тресту свою землю, а отдав, наняться на службу в тот же самый трест — управляющими, инспекторами, десятниками и простыми рабочими? Теперь они работали на жалованье. Из мелких собственников они превратились в прикрепленных к земле рабов, вынужденных довольствоваться жалкими крохами. Им нельзя было переменить хозяина, потому что хозяин всюду был один — плутократия; нельзя было уйти в город — и там хозяйничала плутократия. Оставался еще один выход — махнуть на все рукой и превратиться в бродяг, обреченных на бездомное, голодное существование. Но новые, более суровые законы против бродяжничества закрыли для них и эту возможность.

На первых порах отдельным фермерам, а местами и целым общинам, находившимся в особенно благоприятных условиях, удалось избежать этой судьбы. Но то были лишь счастливые исключения, которые не могли идти в счет: не прошло и года, как и их смело начисто (Исчезновение свободного римского крестьянства не было таким стремительным процессом, как гибель американского фермерства и мелких капиталистов. Да и неудивительно: древний Рим не знал тех движущих сил, какие действовали в экономике XX века. Многие фермеры, охваченные безрассудной привязанностью к своему клочку земли, готовы были вернуться к первобытным формам жизни. Чтобы избегнуть экспроприации, они ничего не продавали и не покупали, довольствуясь примитивным товарообменом, и на этой почве возникло даже целое движение.

Возьмите фермеров. Какая же это сила? Большая их часть рабы, рабы аренды или закладной. И все они вместе — рабы трестов, которым принадлежат или под чьим контролем находятся (что почти равнозначно) средства вывоза и сбыта урожая: холодильники, железные дороги, элеваторы, пароходы. Мало того, тресты контролируют и рынки сбыта. Во всем этом фермеры — пешки. Что же касается их политического или государственного веса, то этим вопросом мы займемся, говоря о среднем классе в целом.

Тресты систематически разоряют фермеров, так же как они разорили мистера Кэлвина и многих других. Они разоряют и торговцев. Помните, как табачный трест в течение полугода в одном только Нью-Йорке заставил закрыться четыреста табачных лавок? Где прежние владельцы угольных копей? Вы знаете не хуже моего, что железнодорожный трест захватил в свои руки всю добычу антрацита и битуминозного угля. А разве «Стандард Ойл» не владеет десятками пароходных компаний? И разве он не контролирует всю медную промышленность, не говоря уже о такой мелочишке, как литейный трест, его побочное детище? Осветительная сеть десятков тысяч наших городов также принадлежит «Стандард Ойл» или контролируемым им компаниям, равно как и электротранспорт — городской, пригородный и междугородный. Бесчисленных дельцов, когда-то владевших этими предприятиями, нет уже и в помине. Вы это знаете. И вам выходит та же дорога.

Мелкие промышленники недалеко ушли от фермеров. И те и другие сведены на положение феодальных держателей. Да и так называемые представители свободных профессий свободны только по названию, — это холопы. А политики разве не послушные клевреты? Почему вы, мистер Кэлвин, столь ревностно стараетесь организовать фермеров и других представителей средних классов в новую партию? Да потому, что деятели старых партий и слышать не хотят о ваших допотопных идеях, — это лакеи, прислужники плутократии.

Я назвал представителей свободных профессий и искусства холопами. Как же их еще назвать? Все, все они — профессора, проповедники, журналисты — на службе у плутократии; служба же их в том, чтобы проповедовать идеи либо вовсе безвредные, либо угодные правящему классу. Стоит им выступить в защиту идей, неугодных властителям, как их лишают работы. Если они ничего не припасли себе про черный день, им одна дорога — вниз, к пролетариату; а там они либо гибнут, либо становятся рабочими агитаторами. Не забудьте, что печать, церковь и университет определяют общественное мнение страны, задают тон ее умственной жизни. Что же до людей искусства, то они приноравливаются к вульгарным вкусам плутократии.

— Я внимательно слушал вас, — сказал он, — и убедился, что вы желаете играть в игру, именуемую бизнесом, по старинке. Смысл жизни вы видите только в наживе. Каждый из вас уверен, что родился на свет с единственной целью — наживаться. И вдруг — заминка! В самом разгаре погони за наживой появляется трест и похищает у вас ваши прибыли. Для вас это катастрофа, нарушающая гармонию мироздания, и, по-вашему, существует один только выход — уничтожить то, что мешает вам наживаться.

Повторяю, я внимательно вас слушал и нахожу, что есть название, которое очень вам подходит. Вы — разрушители машин. Знаете, что это такое?

Позвольте, я расскажу вам. В Англии, в восемнадцатом веке, когда не были еще изобретены машины, рабочие и работницы ткали сукно у себя дома на ручных станках. Это был кропотливый и трудоемкий способ производства, к тому же и дорогой. Но вот появилась паровая машина, а с нею механические станки. Сотни таких станков, собранные в одном месте, при одной машине, производили сукно и быстрее и дешевле, чем это могли делать вольные ткачи на своих ручных станках. Концентрация производства убивала всякую конкуренцию. Мужчины и женщины, раньше работавшие на дому, каждый для себя, теперь стали работать на фабрике, на хозяина-капиталиста. В дальнейшем к ткацким станкам были приставлены дети — им можно было платить дешевле, чем взрослым, и постепенно детский труд начал вытеснять труд взрослых ткачей. Для рабочих настали тяжелые времена. Им жилось все хуже и хуже, они голодали. А так как причину зла они видели в машинах, то и начали уничтожать машины. Это ни к чему не привело, да и вообще было неразумно.

Этот урок истории ничему вас не научил. Спустя сто пятьдесят лет после английских разрушителей машин появляетесь вы и тоже хотите ломать машины. Сами же вы признаете, что трестовская машина работает и дешевле и производительнее вашего; конкурировать с ней вам не под силу, — вот вы и жаждете ее уничтожить. Вы ничуть не умнее отсталых английских рабочих. А пока вы тщитесь вернуть век конкуренции, тресты преспокойно расправляются с вами.

Он говорил, что в Соединенных Штатах насчитывается полтора миллиона революционеров. И это правда. Он говорил, что они намерены отнять у нас нашу власть, наши дворцы и раззолоченную роскошь. И это тоже правда. Перемена, великая перемена назревает в обществе. Но, по счастью, не та перемена, которой ждет медведь. Медведь грозит, что нас раздавит. На самом деле как бы мы его не раздавили!

Опять по залу пронеслось глухое рычание, люди переглядывались и кивали друг другу со спокойной уверенностью. Лица их выражали энергию и решимость. Чувствовалось, что это враг, твердый, непоколебимый.

— Медведя не испугаешь комариным писком, — холодно и бесстрастно продолжал мистер Уиксон. — Мы его затравим. И отвечать медведю будем не словами, а свинцом. Власть принадлежит нам, этого никто не отрицает. Силою этой власти мы и удержим власть.

Он внезапно повернулся к Эрнесту. Весь зал затаил дыхание.

— Итак, вот наш ответ. Нам не о чем с вами разговаривать. Но как только вы протянете руки, ваши хваленые руки силачей, к нашим дворцам и нашей роскоши, — мы вам покажем, где сила. В грохоте снарядов, в визге картечи и стрекоте пулеметов вы услышите наш ответ. Вас же, революционеров, мы раздавим своею пятой, мы втопчем вас в землю.

Мир принадлежит нам, мы его хозяева, и никому другому им не владеть! С тех пор как существует история, ваше рабочее воинство всегда копошилось в грязи (как видите, мы тоже кое-что смыслим в истории) и будет и дальше копошиться в грязи, пока мне и тем, кто со мной, и тем, кто придет после нас, будет принадлежать вся полнота власти. Власть! — вот слово, равного которому нет в мире. Не бог, не богатство — власть! Вдумайтесь в это слово, проникнитесь им, чтобы оно дрожью отдалось во всем вашем существе. Власть!

— Что ж, я удовлетворен, — спокойно ответил Эрнест. — Это и есть тот единственный ответ, какой вы могли нам дать. Власть — как раз то, чего добивается рабочий класс. Наученные горьким опытом, мы знаем, что никакие призывы к справедливости, человечности, законности на вас не действуют. Сердца ваши равнодушны, как пята, которой вы топчете бедняков. Поэтому мы и добиваемся захвата власти. И мы завоюем ее на выборах, мы заставим вас отдать нам власть…

— Если бы вам и удалось одержать победу, и даже решающую победу, — прервал его Уиксон, — уж не думаете ли вы, что мы добровольно откажемся от власти, после того как она достанется вам на выборах?