ГЛАВА I. ЛОНДОНСКИЕ ТУМАНЫ

     Когда на рассвете 25 августа  1852  я  переходил  по  мокрой  доске  на английский берег и смотрел на его замарано-белые выступы, я был очень  далек от мысли, что пройдут годы, прежде чем я покину меловые утесы его.

     Весь под влиянием мыслей,  с  которыми  я  оставил  Италию,  болезненно ошеломленный, сбитый с толку рядом ударов, так скоро и так грубо следовавших друг за другом, я не мог ясно взглянуть на то, что делал. Мне будто  надобно было еще и еще дотронуться своими руками до знакомых истин  для  того,  чтоб снова поверить тому, что я давно знал или должен был знать.

     Я изменил своей логике и забыл, как розен современный человек в мнениях и делах, как громко начинает он и как скромно выполняет свои программы,  как добры его желания и как слабы мышцы.

     Месяца два продолжались ненужные встречи, бесплодное искание, разговоры тяжелые и совершенно бесполезные, и я все чего-то ожидал... чего-то  ожидал. Но моя реальная натура не могла остаться долго в  этом  призрачном  мире,  я стал мало-помалу разглядывать, что  здание,  которое  я  выводил,  не  имеет грунта, что оно непременно рухнет.

     Я был унижен, мое самолюбие было оскорблено, я сердился на самого себя. Совесть угрызала за святотатственную  порчу  горести,  за  год  суеты,  и  я чувствовал страшную, невыразимую усталь... Как  мне  была  нужна  (3)  тогда грудь друга, которая приняла бы без суда и осуждения мою исповедь,  была  бы несчастна - моим несчастием- но кругом стлалась  больше  и  больше  пустыня, никого близкого... ни одного человека... А может, это было и к лучшему.

Читать далее...

          Начиная печатать еще часть "Былого и думы", я опять  остановился  перед отрывочностью  рассказов,  картин  и,  так  сказать,   подстрочных   к   ним рассуждений. Внешнего единства в них меньше, чем в первых частях. Спаять  их в одно - я никак не мог. Выполняя промежутки, очень легко дать всему  другой фон и другое освещение -  тогдашняя  истина  пропадет.  "Былое  и  думы"  не историческая монография, а отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге. Вот почему я решился оставить отрывочные главы, как они  были, нанизавши их, как нанизывают картинки из мозаики в итальянских  браслетах  - все изображения относят к одному предмету, но держатся вместе только оправой и колечками.

     Для пополнения этой части необходимы, особенно относительно 1848  года, - мои "Письма из Франции и Италии"; я хотел взять из них несколько отрывков, но пришлось бы столько перепечатывать, что я не решился.

     Многое, не взошедшее в "Полярную звезду", взошло в  это  издание  -  но всего я не могу еще передать читателям, по разным общим и  личным  причинам. Не за горами и то время, когда напечатаются не только выпущенные страницы  и главы, но и целый том, самый дорогой для меня:

     Женева, 29 июля 1866. (246)

     ПЕРЕД РЕВОЛЮЦИЕЙ И ПОСЛЕ НЕЕ

 

ГЛАВА XXXIV.

Путь      

      Потерянный пасс. - Кенигсберг. - Собственноручный нос. - Приехали! -  И уезжаем.

     ...В Лауцагене прусские жандармы просили  меня  взойти  в  кордегардию. Старый сержант взял пассы, надел очки и с  чрезвычайной  отчетливостью  стал вслух читать все, что не нужно: "Auf Befehl s. k. M. Nicolai  des  Ersten... alien und jeden, deren daran gelegen etc., etc...  Unterzeichner  Peroffski, Minister  der  Innern,  Kam-merherr,  Senator  und  Ritter  des  Ordens  St. Wladimir...  Inhaber  eines  goldenen   Degens   mit   der   Inschrift   fur Tapferkeit"1...

Читать далее...

Читать далее...

Часть 3. ВЛАДИМИР-НА-КЛЯЗЬМЕ (1838-1839)

Не  ждите  от  меня  длинных  повествований  о  внутренней  жизни  того времени... Страшные события, всякое горе все же легче  кладутся  на  бумагу, чем  воспоминания  совершенно   светлые   и   безоблачные...   Будто   можно рассказывать счастье?

Дополните сами, чего недостает, догадайтесь сердцем - а я буду говорить о наружной стороне, об обстановке, редко, редко касаясь намеком  или  словом заповедных тайн своих.

("Былое и думы")

ГЛАВА XIX

Княгиня и княжна.

     Когда мне было  лет  пять-шесть  и  я  очень  шалил,  Вера  Артамоновна говаривала: "Хорошо, хорошо, дайте срок, погодите, я все  расскажу  княгине, как только она приедет". Я тотчас усмирялся после этой угрозы и умолял ее не жаловаться.

Княгиня Марья Алексеевна Хованская,  родная  сестра  моего  отца,  была строгая, угрюмая старуха, толстая, важная, с пятном на щеке,  с  поддельными пуклями под чепцом; она говорила прищуривая глаза и до конца жизни, то  есть до восьмидесяти лет, употребляла немного румян и немного белил. Всякий  раз, когда я ей попадался (306) на глаза, она  притесняла  меня;  ее  проповедям, ворчанью не было конца, она меня журила за все, за  измятый  воротничок,  за пятно на курточке, за то, что я не так подошел к  руке,  заставляла  подойти другой раз.

Читать далее...

Пусть вечно горит и освещает нам путь наш великий революционный пророк России, Александр Иванович Герцен.

И.В. Луначарский

«Памяти А. И. Герцена»

Пролетариат не отказывается от культуры прошлого. Нет такой черты в этой культуре, к которой пролетариат был бы, смел бы быть равнодушным. Пролетариат должен овладеть прошлым, вникнуть в прошлое, но, конечно, в этом прошлом есть разноценные материалы: есть отталкивающие плоды, выросшие из корней эксплуататорства, есть безразличные обветшавшие вещи, характерные только для своей эпохи, есть непреходящие сокровища, которые словно ждали в пластах прошлого, чтобы их отрыли настоящие люди.

Как в эпоху Возрождения люди, в коих вновь проснулось понимание красоты, жажда живой жизни и земного счастья, с восторгом отрывали старых Венер и Аполлонов, которых деды их толкли на цемент для конюшен, — так и пролетариат в прошлом отыщет целую массу книг, произведений искусства, чувств и мышлений, которые спали, как спящая царевна, ожидая прихода своего царевича.

Буржуазные ученые приходили тоже, выкапывали, классифицировали и изучали, снабжали комментариями — и честь, им за это, но красавицы прошлого оставались мумиями. Они воскресают только от прикосновения героя утреннего, героя весеннего — свободного человека.

Так и Герцен спал, как великое забытое озеро, посещаемое от времени до времени туристами. А теперь вокруг него закипит жизнь, он будет втянут в эту жизнь как органическая ее часть. Наши дети с десяти — двенадцати лет уже будут читать избранные страницы Герцена. Душа каждого из нас будет некоторыми гранями своими шлифоваться об алмазно-многогранную душу Александра Ивановича Герцена.

Передадим вкратце биографию Герцена, впрочем, в настоящее время почти общеизвестную.

Герцен родился в Москве 25 марта 1812 года. Конечно, характерным является, что Герцен был незаконнорожденным сыном большого барина. С барством Герцен до известной степени навсегда остался связан, аристократические черты запали в него глубоко; кое в чем они были ему вредны и сыграли не последнюю роль в некотором разладе между ним и той волной вполне демократической разночинской интеллигенции, которая пришла ему на смену, кое в чем, наоборот, они были для него чрезвычайно полезны. Они помогли ему чутко понимать весь ужас буржуазного мещанства и внушили ему ко всей капиталистической полосе непобедимую брезгливость.

Но еще больше помогло ему то обстоятельство, что он был сыном незаконнорожденным.

Читать далее...

Александр Иванович Герцен

СОРОКА-ВОРОВКА

 

Повесть

(ПОСВЯЩЕНО МИХАИЛУ СЕМЕНОВИЧУ ЩЕПКИНУ)

 

Твой дом, украшенный богато,

Гостям-согражданам открыт;

Там Терпсихора и Эрато

С водругой Талией гостит;

Хозяин, ласковый душою,

Склоняет к ним приветный взор.

"Украинский вестник на 1816 гoд"

- Заметили ли вы, - сказал молодой человек, остриженный под гребенку, продолжая начатый разговор о театре, - заметили ли вы, что у нас хотя и редки хорошие актеры, ко бывают, а хороших актрис почти вовсе нет и только в предании сохранилось имя Семеновой; не без причины же это.

- Причину искать недалеко; вы ее не понимаете только потому, - возразил другой, остриженный в кружок, - что вы на все смотрите сквозь западные очки. Славянская женщина никогда не привыкнет выходить на помост сцены и отдаваться глазам толпы, возбуждать в ней те чувства, которые она приносит в исключительный дар своему главе; ее место дома, а не на позорище. Незамужняя - она дочь, дочь покорная, безгласная; замужем - она покорная жена. Это естественное положение женщины в семье если лишает нас хороших актрис, зато прекрасно хранит чистоту нравов.

- Отчего же у немцев, - заметил третий, вовсе не стриженный, - семейная жизнь сохранилась, я полагаю, не хуже, нежели у нас, и это нисколько не мешает появлению хороших актрис? Да потом я и в главном не согласен с вами: не знаю, что делается около очага у западных славян, а мы, русские, право, перестаем быть такими патриархами, какими вы нас представляете.

Читать далее...

Эта история началась далеко от нашей страны, но положила ей начало ничем не примечательная заметка в нашей газете.

Вице-президент химической ассоциации промышленников и совладелец ртутных приисков Альварец да Кортец показывает своему собеседнику газету, в которой говорится, что советские альпинисты и геологи собираются побывать на вершине Кармир-Сара в Советской Армении. Он рассказывает своему собеседнику о том, что в молодости, до первой войны, он посетил меднорудные разработки Армении. В его скитаниях по стране его сопровождал один из геологов концессии. В далеком селении они впервые услышали легенду о сокровищах Кармир-Сара.

Легенда говорила об источниках расплавленного серебра, но что дорогу к сокровищам охраняют призраки.

Молодой геолог Даниель — спутник да Картеца, в своей диссертации доказывал полное геологическое бесплодие этих мест.

В селении они познакомились с молодым ученым Шелаггеным, который теоретически доказывал верность легенды.

Читать далее...

Читать далее...

Читать далее...

Первое вступление в поэму

Уважаемые

товарищи потомки!

Роясь

в сегодняшнем

окаменевшем говне,

наших дней изучая потемки,

вы,

возможно,

спросите и обо мне.

И, возможно, скажет

ваш ученый,

кроя эрудицией

вопросов рой,

что жил-де такой

певец кипяченой

и ярый враг воды сырой.

Профессор,

снимите очки-велосипед!

Я сам расскажу

о времени

и о себе.

Я, ассенизатор

и водовоз,

революцией

мобилизованный и призванный,

ушел на фронт

из барских садоводств

поэзии —

бабы капризной.

Засадила садик мило,

дочка,

дачка,

водь

и гладь —

сама садик я садила,

Читать далее...