«Человек, нашедший своё лицо» — фантастический роман Александра Беляева, опубликован в 1940 году. Роман является значительно переработанным вариантом прежнего романа Беляева «Человек, потерявший лицо», опубликованного в 1929 году.

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДРАМА МЕЙСТЕРЗИНГЕРА

      Снежная равнина. Истомленные собаки тянут нарты. Собак погоняет каюр, но и он спотыкается от усталости. На нартах лежит человек, бессильно свесив голову. Каюр падает. Собаки останавливаются и, как по команде, ложатся на снег.
      Рядом со снежной равниной растут кактусы. В тени зеленых каштанов по тротуару идет маленький человек, почти карлик, в отлично сшитом летнем фланелевом костюме и шляпе-панаме с широкими полями. Он не может не видеть драмы в снежной пустыне, но равнодушно проходит мимо.
      Снежная равнина кончилась. Пустырь. За ним пески, пальмы, оазис. Здесь тоже происходит какая-то драма. Бедуин-наездник подхватывает красивую девушку в европейском костюме, перекидывает через седло и пускает в карьер своего скакуна. Девушка кричит, простирает руки, бьется Несколько европейцев бросаются к лошадям и пускаются в погоню...

Читать далее...

Памяти гениального красного писателя фантаста - Беляева Александра Романовича

Вечный хлеб

1. ДЕРЕВЕНСКИЕ НОВОСТИ

    
  Небольшой рыбацкий баркас медленно подплывал к острову Фэр, входящему в группу Фридландских северных островов Немецкого моря. Стоял осенний вечер. Крепкий северный ветер обдавал рыбаков брызгами ледяной воды. Лов был неудачный, и лица рыбаков, посиневшие от холода, хмурились.
   
   - Зима в этом году будет ранняя, - сказал старый рыбак, попыхивая короткой носогрейкой.
    
  - Да, похоже на то, - отозвался молодой и, помолчав, прибавил:
    
  - У Карла опять сеть украли, новую!
     
 Все оживились. Рыбаки начали обсуждать, кто бы мог заниматься у них кражами.
    
  - Мое мнение такое, что это дело рук Ганса, - решительно заявил молодой рыбак.
     
 - Ганса? Ну, уж ты придумаешь! - послышались удивленные голоса. Ганс был полубольной, тощий, как скелет, высокий старик, одиноко живший в старом, заброшенном здании маяка.

Читать далее...

КАК БЫЛА ОТКРЫТА АТЛАНТИДА

 

1. ПОДВОДНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

      - Это мысль!
      Отложив книгу в сторону, мистер Солли еще раз повторил:
      - Да. Это мысль! - и погрузился в раздумье.
      Мистер Солли - удачливый нью-йоркский фабрикант и биржевик, нажившийся на военных поставках во время мировой войны.
      Война - прекрасная вещь для таких людей. Чем выше росли горы трупов на полях сражений, тем больше округлялся текущий счет мистера Солли. К концу войны мистер Солли "стоил" несколько миллиардов долларов.
      Но когда он достиг вершины финансового могущества, с ним случилась неприятная история. Роскошные обеды, обильно орошаемые тонкими винами, вызвали заболевание мозговых сосудов. И он слег от мозгового удара, когда менее всего ожидал этого. У него отнялись правая рука и нога. Удар был легкий, и при тщательном медицинском уходе через несколько месяцев больной оправился. Паралич, казалось, прошел. Но врач категорически запретил мистеру Солли возвращаться к коммерческой деятельности.
      - Довольно, поработали, - сказал врач. - Если вы хотите сохранить здоровье, вы должны совершенно изменить образ жизни. Путешествуйте, занимайтесь коллекционированием, благотворительностью - одним словом, чем хотите, лишь бы заполнить ваше время и развлечься, но избегайте умственного и нервного напряжения. Иначе я не отвечаю за вашу жизнь.

Читать далее...

...Из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сообщениях роман А. Р. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным.
К. Э. Циолковский

...Я с удовольствием, господин Беляев, прочитал Ваши чудесные романы «Голова профессора Доуэля» и «Человек-амфибия». О! Они весьма выгодно отличаются от западных книг. Я даже немного завидую их успеху.
Герберт Уэллс

В 1905 году студентом строил баррикады на площадях Москвы. Ведя дневник, записывая события вооруженного восстания. Уже во время адвокатуры выступал по политическим делам, подвергался обыскам. Дневник едва не сжег.
Александр Беляев о себе



Александр Беляев о себе
«Беляев Александр Романович, род. в 1884 году. В детстве увлекался Жюль Верном. Совершал «кругосветные путешествия», не выходя из своей комнаты. Мечтал о полетах. Бросался с крыши на большом раскрытом зонтике, на парашюте, сделанном из простыни, расплачиваясь изрядными ушибами. Позднее мастерил планер, летал на аэроплане одной из первых конструкций инж. Гаккеля, за границей — на гидроплане.

Читать далее...

Завещание

Увезите в Украину,
когда смерть застанет,
и в степи похороните
меня на кургане.
Чтоб поля широко стлались,
чтобы Днепр и кручи
мог я видеть, мог я слышать
его рев тягучий.
Понесет он с Украины
в синее море
вражью кровь - тогда покину
и поля и горы
и отправлюсь прямо к Богу
и молиться стану.
А до этого мне Бога
видеть рано.
Хороните и вставайте,
цепи разорвите,
злою вражьей кровью
волю освятите.

Читать далее...

 В наружности, в манере Александра Серафимовича Серафимовича есть что-то как будто несколько тугое, что-то веское, даже увесистое, несколько медлительное и очень сильное.

Его друзья, например Леонид Андреев, с которым он дружил в лучшую пору этого писателя, называли его Лысогором. Писать он начал довольно поздно и тоже как будто несколько туго.

Если он рассказывает о себе, что ему приходилось просиживать иной раз много часов, чтобы как следует осилить десять строчек из "Капитала" Маркса, то он почти теми же словами повествует и о своих первых литературных работах - тоже по десять строчек в сутки удавалось ему написать, делая бесконечное количество поправок.

Этой туговатой, замедленной поступью прошел т. Серафимович большую часть своего жизненного и творческого пути. Он шел вперед, как танк, прокладывая себе очень прямой, очень уверенный путь. Эта неутомимым трудом, грудью проложенная дорога привела его к тому, что он вписал свое имя неизгладимыми чертами где-то очень близко от первых по времени и первых по качеству имен пролетарских писателей.

"Железный поток" - это значительное произведение Серафимовича, которое соединяет в себе художественную высоту, социальную значимость и обработку нового, послереволюционного материала. После "Железного потока" можно уже было, опираясь на факты, сказать, что пролетарская литература не только предсказывает, не только оценивает грядущие явления пролетарской революции, но и отражает ее самое. В этом отношении "Железный поток" должен был быть поставлен рядом с "Матерью" Горького.

Серафимович и до революции был очень крупным писателем. Но та позиция, которую он занял непосредственно после Октября, и те произведения, которыми он откликнулся на послеоктябрьскую жизнь, бросили новый свет на весь его прошлый художественный путь и осветили этот путь так, что весь литературный подарок, который наш писатель принес людям, предстал как часть именно пролетарской литературы.

II

Серафимович происходит из казацкой военно-чиновничьей семьи.

Читать далее...

– Как Вы относитесь к присуждению Вам Нобелевской премии?

– Разумеется, я доволен присуждением мне Нобелевской премии, но прошу понять меня правильно: это не самодовольство индивидуума, профессионала-писателя, получившего высокую международную оценку своего труда. Тут преобладает чувство радости оттого, что я - хоть в какой-то мере - способствую прославлению своей Родины и партии, в рядах которой я нахожусь больше половины своей жизни, и, конечно, родной советской литературы. Это важнее и дороже личных ощущений, и это, по-моему, вполне понятно.

Есть и еще одно чувство удовлетворения: жанр романа, сама закономерность существования которого в современных условиях некоторыми литераторами ставилась под сомнение, получил как бы свое утверждение. Добротно написанная книга живет долго, а все живущее нельзя отвергать без достаточных к тому оснований.

– Как Вы узнали о том, что Вам присуждена премия?

– Я узнал об этом из телеграммы шведских корреспондентов. Но с некоторым запозданием: телеграмма эта была доставлена мне секретарем Фурмановского райкома партии тов. Мендалиевым, разыскавшим меня в 140 километрах от районного центра. Чтобы ответить Шведской Королевской Академии, мне пришлось лететь самолетом в Уральск, в довольно сложных метеорологических условиях. А вообще-то день 15 октября для меня оказался удачным во всех отношениях: с рассветом я хорошо потрудился над главою из первой книги романа, главой, которая мне чертовски трудно давалась (приезд к Николаю Стрельцову его брата-генерала, прототипом которого мне послужили жизнь и боевые дела генерала М. Ф. Лукина), вечером узнал о присуждении премии и на вечерней охоте двумя выстрелами (единственными за зорю) сбил двух превосходных серых гусей. Причем сбил на предельной дистанции, а это бывает не часто!

– А как отражается сам факт присуждения Вам Нобелевской премии на теперешнем укладе Вашей жизни?

– Ты ведь знаешь давно, что меня трудно выбить из седла. Работаю, отдыхаю, пью великолепный казахский кумыс, изредка, когда промерзну на охоте, разрешаю себе стопку казахской арака - и твердо уверен в том, что вскоре после поездки в Стокгольм закончу первую книгу "Они сражались за Родину". Всё в порядке, как говорили на фронте! Вокруг и в казахской, с виду безлюдной степи, как всюду на моей Родине, кипит жизнь: допахиваются последние гектары зяби, идущие уже сверх плана, чабаны готовятся к трудной зимовке, проходят слеты лучших механизаторов области, и здесь люди, воодушевленные заботой партии об экономическом и духовном росте страны, самоотверженно трудятся, и мне радостно сознавать себя крохотной частицей этого могучего созидающего коллектива строителей коммунизма.

Читать далее...

Шолохов Михаил Александрович - советский писатель, академик АН СССР (1939), Герой Социалистического Труда (1967).

Член КПСС с 1932. Член ЦК КПСС с 1961.

Родился в крестьянской семье. Участвовал в Гражданской войне.

В 1923 начал публиковаться в газетах и журналах рассказы, объединённые впоследствии в сборники "Донские рассказы" и "Лазоревая степь" (оба — 1926). Гражданская война на Дону, ожесточённая классовая борьба, место человека в великих социальных сдвигах, происходивших в деревне, его мечта о новом мире социальной справедливости — таковы темы ранних рассказов Шолохова, которые стали заметным явлением в советской литературе 1-й половины 20-х гг.

В 1925 Шолохов начинает писать "Тихий Дон" (кн. 1—4, 1928—40; Сталинская премия, 1941) — роман, принёсший писателю мировую известность. Идея исторической закономерности определяет сложность сюжетно-композиционной структуры произведения. Шолохов создаёт грандиозную картину борьбы двух миров, ломки старых общественных отношений, традиций, навыков, возникновения и упрочения новых. Проблематика романа включает вопросы большой общественной значимости: о характере связей личности с историческими судьбами народа, об исторической необходимости и свободе выбора, об исторических обстоятельствах, определяющих трагические конфликты, драматические исходы. В "Тихом Доне" плодотворно развиваются традиции эпического повествования о "судьбах народных". Исторический процесс предстаёт в эпосе в широком движении масс.

"Поднятая целина" (кн. 1—2, 1932— 1960; Ленинская премия, 1960) — эпическое повествование о 1930 годе, о революционном переломе в жизни деревни, 1-я кн. романа в основном строилась как история "дела", история колхоза в Гремячем, как многогеройный роман. Предельная историческая конкретность — один из эстетических принципов Шолохова. В 1-й кн. "Поднятой целины" во всю силу звучал пафос социальных преобразований, крушения старых форм собственности, трудного становления новых общественных отношений.

Во время Великой Отечественной войны были опубликованы в периодической печати и вышли отдельными изданиями очерки Шолохова. "На Дону", "На юге", "Казаки" и др. Широкую известность приобрёл рассказ "Наука ненависти" (1942). В 1943—1944 в "Правде" и "Красной Звезде" начали печататься главы из романа "Они сражались за Родину" (новый вариант — 1969), в котором Шолохов поставил целью изобразить подвиг народа в Отечественной войне.

Читать далее...

Франко Иван Яковлевич (27.8.1856, с. Нагуевичи, ныне с. Ивано-Франково Дрогобычского района Львовской обл., – 28.5.1916, Львов), украинский писатель, учёный, общественный деятель. Родился в семье сельского кузнеца. Окончил гимназию в Дрогобыче. В 1875 поступил на философский факультет Львовского университета. За революционную деятельность подвергался преследованиям, арестам.

Писать начал ещё в гимназии; в студенческие годы широко развернулась его литературная и публицистическая деятельность. В 1878 вместе с М. Павликом издавал журнал "Громадський друг" ("Друг общества"), дважды закрывавшийся полицией и выходивший под другими название ["Дзвiн" ("Колокол"), "Молот"]. Печатался в прогрессивных украинских ["Свiт" ("Свет")], польских ["Львовский курьер" ("Kurjer Lwowski"), "Друг народа" ("Przyjaciel ludu"), "Труд" ("Praca")], немецких ["Время" ("Die Zeit")] и др. периодических изданиях. В 1890 по выходе из тюрьмы основал вместе с Павликом и О. Терлецким в Галиции Русско-украинскую радикальную партию, объединившую укр. крестьян и ремесленников, издавал журнал "Народ" (1890) и "Хлiбороб" (1891). В 1894–97 вместе с женой Ольгой Ф. издавал журнал "Житте i слово". Публицистические, критические и научные статьи Ф. в этих изданиях проникнуты революционной идейностью, пафосом дружбы народов, разоблачают клерикализм и реакцию.

В 1891 (после десятилетнего перерыва) Ф. сдал выпускные экзамены в Черновицком университете; в 1893 защитил докторскую диссертацию ("Варлаам и Иосаф, старохристианский духовный роман и его литературная история") в Венском университете. Был избран доцентом кафедры укр. литературы и этнографии Львовского университета, но не был допущен к преподаванию реакционными властями. В 1906 Ф. присвоено Харьковским университетом звание почётного доктора рус. словесности. Не оставляя публицистической и литературно-критической деятельности, оживившейся в период рус. революции 1905–07, Ф. в дальнейшем главное внимание уделял литературному творчеству, переводам (с рус., польск., немецкого, англ., франц., чеш., словацкого языков; переводил Г. Гейне, У. Шекспира, А. С. Пушкина и др.) и научной деятельности (труды в области истории, экономики, фольклористики, этнографии, литературоведения). Он выступил как новатор, открывший новые пути укр. общественной мысли, поэзии, прозы, драматургии.

Читать далее...

Присмотримся теперь ближе к Гюго как к художнику.

Если Мабильо, давший наиболее тщательные из имеющихся до сих пор анализов психологии его творчества, считает, что романтизм Гюго был целиком результатом его темперамента, то мы, конечно, не можем не протестовать самым решительным образом против такой индивидуалистической точки зрения.

Мы гораздо ближе к тов. Нусинову, который выводит романтику Гюго исключительно из его эпохи, в особенности той ее разновидности, которая сказалась в сочинениях Гюго, из особенностей классовой прослойки, непосредственным выразителем которой он был.30

Однако, давая характеристику писателю, невозможно проходить совершенно мимо его индивидуальных черт. Дело тут совсем не в том, чтобы мы стремились создать своего рода амальгаму из элементов, определенных в творчестве данного писателя эпохой и классом писателя, с одной стороны, и элементов индивидуальных — с другой. Одно нисколько не находится в противоречии с другим.

Мне уже приходилось писать о том, что эпоха выбирает в более или менее всегда биологически одинаковой клавиатуре того или другого поколения те индивидуальности, которые по своим психофизиологическим предпосылкам могут стать наиболее подходящими для нее выразителями.

Ламартин прекрасно понимал, в какой мере романтики были порождены своей эпохой.

Он говорит в своей речи «О судьбах поэзии»:

    «Эпоха империи была воплощением материалистической философии XVIII столетия. Геометры, которые одни имели право голоса, давили нас, молодежь, всею тяжестью своей наглой тирании… Они боялись, как бы поэзия не воскресла вместе со свободой, и с корнем уничтожали ее ростки в своих школах, лицеях и в особенности — в своих корпусах и политехникумах… Это был какой–то всемирный заговор математических наук против мысли и поэзии. Только одни цифры были в почете, только цифры оплачивались, только цифрам оказывалось покровительство… только цифры признавал военный диктатор того времени».³¹

И именно в полном контрасте с таким характером поэзии наполеоновского времени шел бунт романтики, приобретая противоположные черты настоящего реванша фантастики над логикой.

Подобная эпоха должна была призывать прежде всего людей, обладающих такой фантазией, как чертой своей психологии.

Гюго во всякое время был бы громадным фантазером, но в другие времена эта его фантастика не оказалась бы так ко двору обществу.

    «В один прекрасный день, — рассказывал Нодье, — фантазия ворвалась со всех сторон. Она оттолкнула Аристотеля, Квинтилиана, Буало, Лагарпа в драме, в церкви, в романе, в живописи, во всех играх духа, как во всех страстях души».³²

    «Нынешнее поколение, — говорит тот же Нодье, — трепещет от нетерпения испытать чувства сильные и разнообразные».

 

Читать далее...