|
 Революции наших дней
Новости, приходящие с Ближнего Востока, изумляют одних и пугают других. Мы уже привыкли видеть протестующие толпы на улицах Парижа, Рима или Лондона. Но теперь массы народа вышли на улицы арабских городов от Алжира до Аммана. Не перекинется ли это на другие страны? Даже в Китае пользователям твиттера запрещено использовать слово «Египет», оно автоматически блокируется на сервере. В тревоге наблюдают за происходящим иранские аятоллы - совсем недавно их режиму с трудом удалось пережить всплеск массового протеста, и сегодня на фоне растущего социального кризиса правительство в Тегеране превинтивно закручивает гайки. Если еще несколько лет назад правящие в Иране исламисты злорадствовали по поводу неприятностей, с которыми сталкиваются светские режимы, то сегодня их волнует только один вопрос: как остановить в регионе распространение революционного вируса.
В России либеральная интеллигенция пугает саму себя и широкую публику призраком исламского фундаментализма, искренне не замечая, что на сей раз природа народных выступлений совершенно иная. Радикальные исламистские группировки не играли сколько-нибудь заметной роли в Тунисе, и даже в Египте, где их позиции куда сильнее, они не сильно влияют на происходящее (возможно, следуя инструкциям своих иранских спонсоров, отнюдь не заинтересованных в развитии революции). В Каире и Суэце мусульмане, сторонники светской оппозиции и христиане-копты плечом к плечу сражались с полицией, требуя работы и свободы. Массы Ближнего Востока выступили сегодня под теми же лозунгами, под которыми поднялся европейский пролетариат за полтора века за этого.
Со своей стороны, левые комментаторы демонстрируют ничуть не меньшую растерянность перед лицом происходящего, зачастую разделяя с либералами высокомерно западническое убеждение, будто «настоящие» революции возможны лишь в «цивилизованных» христианских странах и уж никак не среди арабов-мусульман.
Между тем, на наших глазах разворачивается первая настоящая народная революция, пережитая арабским миром. Политические потрясения, происходившие там ранее, почти никогда не были делом народных масс. Единственным, быть может, исключением является борьба за независимость Алжира в 1950-е годы, да и то антиколониальное движение можно лишь с оговорками назвать революционным. Националистические и антиимпериалистические движения городских средних слоев использовали революционную и даже социалистическую риторику, но не более того. Именно потому деградация и перерождение прогрессивных режимов произошли практически повсеместно. И не только благодаря влиянию извне - из-за краха Советского Союза и под давлением Международного валютного фонда, - но и вследствие вполне закономерной эволюции самого победившего слоя, на основе которого сперва формировалась бюрократическая буржуазия, а затем, в ходе неолиберальных реформ, правящая элита становилась органической частью международного бизнеса. Общая динамика перерождения была та же, что и в нашей стране, та же, что и в Китае, только происходило это быстрее и проще, именно в силу отсутствия низовой революционной традиции.
Так же и новое исламское движение было именно движением меньшинства, претендующим на то, чтобы говорить от имени угнетенных масс, но ни в коем случае не дать возможности говорить им самим. Во время иранской революции значительная часть низовой мобилизации была обеспечена левыми силами - народными моджахедами и федаинами, с которыми позднее аятоллам пришлось вести настоящую гражданскую войну, прежде чем в стране установился нынешний исламистский режим. Кстати, первые взрывы террористов-самоубийц были совершены не исламистами, а наоборот, отчаявшимися левыми партизанами - против исламистов, в качестве ответа на фундаменталистский государственный террор. В результате таких терактов был убит целый ряд высокопоставленных руководителей Ирана. Партизаны-смертники подрывали мечети, правительственные учреждения, собрания фундаменталистов.
Сегодняшние события в Тунисе, Египте, Йемене и других странах Ближнего Востока свидетельствуют о пробуждении масс, вышедших наконец из под влияния националистических политиков и религиозных проповедников. Массы выступают под собственными требованиями, социальными и демократическими.
Вульгарный жаргон современной журналистики превратил слово «революция» в синоним любого переворота, особенно, если его фоном было появление уличной «массовки» организованной наемными политтехнологами. Однако события в Тунисе и Египте, разворачивающиеся на наших глазах, дают нам представление о том, что такое настоящий революционный процесс. Его характерной чертой является самоорганизация масс, на основе которой в стране возникают элементы двоевластия. Подобно Советам, появившимся в России в 1905 году, в Тунисе формируются народные комитеты, выдвигающие свои требования к правительству и заставляющие его идти на уступки. В Египте на улицы городов, брошенные полицией, вышли отряды самообороны, формируются народные ассамблеи. Чем более напугана либеральная оппозиция, чем более вяло и двусмысленно действуют исламисты, явно утрачивающие облик радикальной силы, тем острее потребность масс в формировании собственных организационно-политических структур.
Догматики, привыкшие судить о революции по убогим схемам из учебников по истории партии, склонны игнорировать все эти процессы, указывая на то, что ни в Тунисе, ни в Египте нет «готовой альтернативы» в лице сознательной революционной партии. Если бы они удосужились изучить действительную, а не сконструированную задним числом историю 1917 года, они бы с изумлением обнаружили, что и тогда никакой «готовой» альтернативы в России не было, вернее, она (в «готовом» виде) существовала лишь в мозгу одного единственного человека, Владимира Ленина, к тому же добравшегося до Петрограда лишь через два месяца после свержения царского режима. И дело не только в том, что большевистская партия была на первых порах мала и слаба, а в том, что и у самих большевиков не было на тот момент никакой революционной стратегии, кроме готовности играть роль левого крыла в стихийно развивающемся процессе. Апрельские тезисы Ленина, провозгласившего начало борьбы за власть Советов и замену ими Временного правительства, потрясли соратников по партии ничуть не менее, чем его идейных противников. Идеологу большевизма потребовалась жесткая борьба с руководством и аппаратом собственной партии, чтобы изменить ситуацию, выдвинуть собственную программу и стратегию.
Революционная политическая организации не может сложиться и развиться иначе как в процессе революции. До ее начала мы имеем дело лишь с различными радикальными партиями, группировками и течениями, многие из которых, при столкновении с реальной политикой, показывают себя далеко не с лучшей стороны. Важна не риторика, а политика. В том же Тунисе решающую роль в мобилизации масс сыграли не активисты Коммунистической партии, а рабочие профсоюзы, выдвинувшие собственные требования, организовавшие протесты и по сей день выступающие наиболее последовательной народной силой.
Революция в арабских странах уже стала реальностью, И сколько бы ни рассуждали всевозможные сторонние комментаторы о том, насколько она является «настоящей» и «правильной» (вспомним, что так же рассуждали в 1917-19 годах про Россию), главный вопрос сегодня в том, как будет развиваться революционный процесс, чего он может достичь и как повлияет на остальной мир.
На Ближнем Востоке мы видим сегодня не только экономический кризис неолиберализма, активными проводниками которого были как раз правительства Туниса и Египта, но и крах антикризисной политики, проводящейся далеко не только в арабском мире. Попытки «лечить» кризис, вбрасывая огромные суммы денег в частный сектор, привели к слабому росту на фоне сокращающегося или стагнирующего потребления и одновременному всплеску спекуляций, результатом чего оказывается стремительный рост цен. При таком положении дел даже в нефтеносных странах вроде Алжира население продолжает нищать, так как продовольствие дорожает быстрее, чем до низов общества доходят средства, поступающие в экономику от продажи сырья. Отсутствие промышленной политики, слабость государственных инвестиций ведут к тому, что не создается достаточно хороших рабочих мест. А рабочие места, стихийно создаваемые рынком, не устраивают большинство населения. Безработица растет, но еще хуже то, что доступная людям занятость не намного лучше безработицы. В таких условиях формируется массовый народный блок, включающий в себя самые широкие элементы: от жителей трущоб до озабоченных своим неустойчивым положением представителей городских средних слоев. Радикально-демократические лозунги и требования этого блока отнюдь не совпадают с формулами социалистической программы и идеологии, но они ставят правящие элиты в невыносимое положение: эти требования невозможно выполнить без радикальной переориентации всей экономической политики, без изменения социальных структур, без национализации собственности, без внесения в общественное устройство тех самых элементов социализма, которые на протяжении предшествующих двух десятков лет систематически и последовательно выкоречвывались повсюду от Англии до Египта и от России до Мексики.
Какое бы правительство ни ухватилось сегодня за руль в Тунисе, Египте или Йемене, каких бы политиков ни вынесла на поверхность стихия событий в ближайшие недели и месяцы, их власть не станет стабильной до тех пор, пока они не найдут хоть каких-то ответов на вопросы, поставленные улицей. Свободу можно провозгласить, но она ничего не стоит без работы и хлеба. Массы мобилизованы и понимают свою силу. Их уже не остановишь и не запутаешь общими разговорами и обещаниями.
Значит ли это, что в ближайшее время на горизонте непременно появится арабский Ленин? В это хочется верить, но история далеко не всегда и не везде имеет в запасе политическую фигуру такого масштаба. Однако вакантным место революционного лидера все равно не останется, а борьба общественных сил неизбежно формирует потребность в сплочении наиболее последовательных и сознательных сторонников революции в единую организацию. И если мы не дождемся выхода на сцену арабского Ленина, то арабский Робеспьер или арабский Чавес появится перед нами обязательно.
|
