«Олень и Волк» — мультипликационный фильм 1950 года по мотивам эстонской сказки, автор сценария Аугуст Якобсон.

Сюжет

Волка придавило упавшее дерево. Благородный Олень помог ему выбраться, услышав просьбу о помощи и обещание не трогать. Но Волк не сдержал данного слова и вместо благодарности напал на Оленя. Белка, видевшая всё, рассказала Медведю. Мудрый Медведь рассудил спорщиков, потребовав чтобы ему показали как всё было, и проучил неблагодарного Волка.

Создатели

режиссёр     
Дмитрий Бабиченко

сценарист     
Аугуст Якобсон

художники-постановщики     
Константин Зотов,
Григорий Козлов

художники-декораторы     
Дмитрий Анпилов,
Г. Невзорова,
К. Малышев

художники-мультипликаторы     
Вячеслав Котеночкин,
Владимир Арбеков,
Игорь Подгорский,
Роман Давыдов,
Геннадий Филиппов,
Надежда Привалова,
Юрий Прытков,
Елизавета Казанцева,
Михаил Ботов,
Дмитрий Белов

Якобсон Аугуст [20.8(2.9). 1904, поселок Ряэма, округ Пярну, — 23.5.1963, Таллин], эстонский советский писатель и государственный деятель, народный писатель Эстонской ССР (1947). Член КПСС с 1942.

В 1927 опубликовал роман "Посёлок бедных грешников"; в многочисленных романах, повестях и рассказах нарисовал мрачные картины несправедливости буржуазного общества. На смену биолого-натуралистическому характеру раннего творчества Якобсона приходит аналитическое осмысление социальных процессов в цикле романов "Вечные эстонцы" (т. 1—4, 1937—1940).

С 1940 Якобсон работал в советской прессе. В послевоенные годы созданы публицистические пьесы "Жизнь в цитадели" (1946; Государственная премия СССР, 1947) и "Борьба без линии фронта" (1946; Государственная премия СССР, 1948). Острой идеологической борьбе на мировой арене посвящены пьесы "Два лагеря" (1948), "Шакалы" (1951) и др.

Якобсон опубликовал также драматическую хронику "Штормовые узлы" (т. 1—2, 1962).

Творчество Якобсона проникнуто пафосом утверждения социалистического мира. Его произведения переведены на многие языки народов в СССР и зарубежных стран.

Председатель правления СП Эстонской ССР (1950—1954). Депутат Верховного Совета СССР 1, 3, 4-го созывов. В 1950—1958 председатель Президиума Верховного Совета Эстонской ССР и заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР. Награжден 2 орденами Ленина, 2 другими орденами, а также медалями.

Соч.: Valitudteosed, t. 1—14, Tallinn, 1954—76; Naidendid, Tallinn, 1975; в рус. пер. — Шакалы. Новые пьесы, М., 1953; Оскар Тийтус переступает порог и другие рассказы, Тал., 1960.

Лит.: Очерк истории эстонской советской литературы, М., 1971.

  Э. Нирк.

ПЕРВАЯ КАРТИНА

Веранда при домике Петера Кондора. Яркое апрельское солнце трепещет над столом, над простыми стульями, над шезлонгом, обтянутым полосатой материей. В этом обилии света особенно выделяются обернутые белой бумагой горшки с кактусами и аспарагусами, стоящие на белых постаментах. Дверь в сад распахнута настежь; окна открыты, тонкие марлевые занавески весело развеваются на весеннем ветру, резкие порывы которого, время от времени проникающие из сада, пошевеливают кухонную дверь. Медная ручка ее при этом поблескивает, словно большая искра.

Марта, среднего роста блондинка, выходит в кухонную дверь и, стоя на пороге, начинает вытряхивать пыльную тряпку. Аугуст хочет пройти мимо Марты на веранду; он такой же белокурый, как и сестра; выглядит задумчивым; на нем темносиняя рабочая одежда в пятнах древесной смолы.

Марта {весело щебеча). Не ходи, не ходи... Опять наследишь всюду.
Аугуст (спокойно, добродушно). Чего ты... кипятишься. Я же не слепой.
Марта. Нет, нет, нет, не пущу. Вода для умывания в саду. Мыло там же.
Аугуст. Уже готовишь праздничный стол? Ну что ж, хорошо. Читать далее...

Корниловщина открыла глаза и широким слоям крестьянства. Для крестьян выступление Корнилова явно означало возврат помещиков в старые «дворянские гнезда», означало полную гибель надежд на получение земли из рук Временного правительства. О земле и без того было слышно мало утешительного, а тут — снова старый классовый враг, от которого крестьянству — по крылатому выражению того времени — «корнилится и керится» уже с полгода. В ответ на попытку помещиков покрепче прибрать к своим рукам землю крестьянство поднялось во всех районах.

В архивах милиции Керенского сохранились подробные сводки о бурном росте крестьянского движения. В сводки попадали главным образом выдающиеся факты и притом зарегистрированные [401] в районах, ближе расположенных к центру. Но и эти факты дают яркое представление о характере движения:

Революционный подъем, предсказанный Сталиным на VI съезде большевистской партии и подготовленный решительной, настойчивой работой большевиков, стал фактом после ликвидации корниловского заговора. На примере корниловщины широкие народные массы, так сказать, «на глаз и наощупь» убедились, что буржуазия и помещики пойдут на все преступления, только бы восстановить и сохранить полностью в своих руках власть над трудовым народом, а эсеры и меньшевики пойдут на любую форму предательства, лишь бы сохранить коалицию, сотрудничество с буржуазией.

Гражданская война, начатая капиталистами в дни корниловского мятежа, вызвала резкий отклик в среде широких народных масс. В движение пришел прежде всего рабочий класс.

В ответ на выступление буржуазии поднялась мощная волна стачек, нарастая со дня на день, втягивая все новые массы трудящихся и докатываясь в самые глухие места, куда не достигал даже самый высокий вал забастовочной волны революции 1905 года.

Рабочий контроль — это важнейшее программное требование большевистской партии накануне Октябрьской революции — имел особое значение в условиях полного банкротства капиталистического хозяйства, когда предприниматели вели политику саботажа, локаутов и срыва производства. Так же, как и другие лозунги экономической платформы, «рабочий контроль» был лозунгом борьбы за власть. Большевики никак не мыслили его вне основного: диктатуры пролетариата.

Ленин в своем историческом произведении «Удержат ли большевики государственную власть» подчеркивал, что, когда мы говорим о рабочем контроле, мы ставим «этот лозунг всегда рядом с диктатурой пролетариата, всегда вслед за ней»{557}.

Меньшевики и эсеры яростно восставали против рабочего контроля. В своих газетах они указывали, что рабочий контроль приведет лишь к анархии, что рабочий не справится с задачами [389] контроля хозяйственной жизни. Они повсюду твердили, что если уж речь зашла о контроле, то надо говорить о государственном контроле, а так как государственная власть до Октябрьской революции находилась в руках буржуазии, то по существу это означало передачу контроля в ее руки. И в этом вопросе меньшевики и эсеры выступали против рабочего класса — в защиту капиталистов.

В начале июля в Москве состоялась конференция предпринимателей. На ней было вынесено решение: принять все меры для предотвращения социалистических мероприятий и особенно бороться с вмешательством рабочих в дело управления производством.

Вторая конференция предпринимателей подтвердила эти решения. Временное правительство и его органы, а также предпринимательские организации и капиталисты на местах решительно боролись против рабочего контроля. Но и этот лозунг большевиков также встретил горячую поддержку со стороны рабочих масс. Рабочий контроль должны были осуществлять сами рабочие и служащие предприятий через своих представителей, выбранных на общих собраниях. Вез разрешения рабочего контроля воспрещалась остановка предприятий или сокращение производства. Рабочий контроль проводил обследование всех документов и книг предприятия и раскрывал спекулятивные махинации хозяев, контролировал запасы сырья, продуктов и других материалов. Он создавал вооруженные дружины для охраны предприятий от вредительских действий капиталистов: уничтожить свое добро, лишь бы не отдать его новому хозяину — рабочему классу.

Крестьянство старой России билось в тисках эксплуатации помещиков и капиталистов. Оно платило огромные налоги, гибло от систематических голодовок. Власть помещиков крепко держала крестьянство в темноте и невежестве. Около полумиллиона крестьянских семейств ежегодно переселялось из одних мест России в другие, главным образом в Сибирь, из-за отсутствия у них земли. По официальной статистике процент не имеющих рабочего скота равнялся 30 — 35. Около 4 процентов крестьян совершенно не имело земли для посевов. У одного помещика в среднем было столько земли, сколько у 300 крестьянских дворов. Крестьянство стремилось к земле, но на пути стояли помещики, капиталисты и кулаки. Крестьяне вынуждены были арендовать землю на кабальных условиях. После Февральской революции меньшевики, эсеры и Временное правительство обманывали крестьян посулами, что землю даст Учредительное собрание. Всякие попытки крестьянства взять землю решительно подавлялись Временным правительством. И только партия большевиков выдвинула лозунг немедленного перехода земли к крестьянам без всякого выкупа.

    «Как известно, — говорил в своем докладе на Апрельской конференции Ленин, — мелкобуржуазные оборонческие партии стоят за то, чтобы с земельным вопросом обождать до Учредительного собрания. Мы высказываемся за немедленный переход земли к крестьянам с максимальной организованностью. Мы абсолютно против анархических захватов. Вы предлагаете крестьянам соглашаться с помещиками. Мы говорим, что землю сейчас же надо брать и засевать ее для [386] борьбы с бесхлебием, чтобы избавить страну от того краха, который надвигается на нее с колоссальной быстротой»{547}.

Экономическая платформа большевистской партии резко противостояла программам всех других партий. Те — отстаивали существование капитализма. Большевистская партия разоблачала основную установку каждой из них: сохранить эксплуатацию трудящихся.

Программы буржуазных партий помогали капиталистам выбраться из кризиса, сделав уступки в частях, но отстояв целое — капитализм. Большевистская платформа добивалась выхода из тупика рядом серьезных мер, ведущих к подрыву, а потом и к ликвидации всей системы капитализма.

Кадеты, меньшевики и эсеры не в состоянии были найти выход из создавшегося положения. Напротив, их политика расширяла и углубляла хозяйственный хаос в стране. Ленин подчеркивал тогда, что оставить власть в руках представителей буржуазии —

    «это значит открыть настежь двери, с одной стороны, голоду и неминуемой хозяйственной катастрофе, которую капиталисты умышленно ускоряют и обостряют, а с другой стороны, военной катастрофе...»{542}

Единственным средством борьбы с надвигающимся крахом была пролетарская революция.

Экономическая платформа большевиков выражала интересы и стремления рабочего класса и трудящихся масс крестьянства. Большевики призывали пролетариев и трудящихся крестьян к немедленному захвату земель помещиков, к национализации всей земли, национализации трестированной промышленности и банков, установлению рабочего контроля над производством, распределением и т. п.

Каждый пункт большевистской экономической платформы, будь это национализация земли, рабочий контроль или национализация банков и синдикатов, был боевым лозунгом, вокруг которого большевики сплачивали массы и создавали ту политическую армию, без которой невозможно было завоевание власти рабочим классом и крестьянской беднотой. Каждое требование большевистской платформы затрагивало злободневные вопросы, любой параграф был понятен, всякий лозунг доходил до самых глубоких слоев рабочих и трудящихся крестьян.

Снабжение городов продовольствием с каждым днем ухудшалось. За четыре месяца деятельности Пешехонова погрузка на железных дорогах продуктов вообще сократилась в три раза, а погрузка продовольствия — в два с половиной раза. Министерство продовольствия почти бездействовало.

«Борьбу с катастрофой, — писал Ленин, — повели самочинные демократические организации, всякого рода комитеты снабжения, продовольственные комитеты...»{521}

Помещики и кулаки со всех сторон наступали на хлебную монополию. Общественные организации и прежде всего столичные советы рабочих и солдатских депутатов требовали от правительства резкого отпора хлебным спекулянтам. Но «народный социалист» Пешехонов ничего не предпринимал. На заседании Общегосударственного продовольственного комитета 24 августа был заслушан доклад по вопросу «об установлении, временной надбавки к цене продуктов, заготовляемых за счет кредитов, открываемых Министерству продовольствия по постановлению Временного правительства от 19 мая 1917 года»{522}. Продовольственный комитет единогласно решил установить временную надбавку в 7 процентов к цене всех продуктов. Конечно, 7 процентов были значительно меньше 100 процентов надбавки, сделанной правительством. Но и 7 процентов пробивали брешь в твердых ценах, которую можно было расширить до желаемых размеров. Голосуя за 7 процентов, представители демократии своими руками помогли правительству сломать твердые цены.

Характер экономической политики Временного правительства с особой силой сказался в аграрном вопросе. Тут политика была уже прямо связана с именем генерала Корнилова.

Еще в начале июля председатель союза земельных собственников Н. Н. Львов призывал помещиков «оставить пассивность, [365] нужно идти вперед, в наступление»{492}. Призыв был услышан прежде всего генералом Корниловым. Задолго до своего вступления в «большую политику» генерал попробовал силы на земельном фронте. 8 июля 1917 года Корнилов издал обязательное постановление «О порядке сбора урожая». Он писал:

    «Весь урожай... должен быть собран полностью и в короткий срок. Поэтому воспрещается... насильственно захватывать посевы или собранный хлеб... мешать теми или иными способами сбору хлебов...»{493}

Крестьян, не подчиняющихся этому постановлению, Корнилов обещал отдать в «исправительные арестантские отделения до трех лет»{494}. Постановление немедленно начало осуществляться. За нарушение корниловского приказа был отдан под суд Полтавский земельный комитет. Предвиделось большое скопление дел в судах. Военные власти отдали распоряжение рассматривать эти дела вне очереди. В случае надобности, когда судебное разбирательство крестьян не успокаивало, рекомендовалось применять военную силу.

Корниловское обязательное постановление относилось только к району Юго-западного фронта. Министры- «социалисты» — Чернов, Церетели, Пешехонов — постарались распространить генеральский «закон» на всю страну. 16 июля министр земледелия разослал на места инструкцию земельным комитетам. В инструкции Чернов советовал крестьянам вносить землевладельцам арендную плату в размере, определенном в примирительных камерах. Чернов признавал даже возможным переход необработанных земель в руки земельных комитетов, но... с согласия продовольственных комитетов. Эта путаная и «благодушная», как ее называли сами эсеры, инструкция занимала определенное место в общем плане корниловского наступления на деревню.

2. Финансовый крах

Проблема финансов грозно вырастала перед правительством. В июле-августе война пожирала ежедневно огромную сумму в 66,6 миллиона рублей. В начале июля по подсчетам капиталиста Бубликова 12 — 14 миллиардов предстоящих расходов не имели «определенного покрытия»{475}. Курс рубля быстро падал. За период хозяйничанья Керенского падение рубля происходило удвоенными темпами по сравнению с 1916 годом. За пять месяцев рубль потерял 25 процентов своей стоимости. Сократился на сумму около одного миллиарда приток вкладов на текущие счета в кредитных учреждениях. С апреля рост вкладов почти прекратился. Вклады, составлявшие на 1 марта 3,05 миллиарда рублей, к 1 октября уменьшились до 1,63 миллиарда. В 1916 году было выпущено на 1,5 миллиарда бумажных денег, а за пять месяцев революции — на 4,5 миллиарда. Лавина дензнаков — «керенок», как их называли, — затопила страну. Финансовое хозяйство трещало и расползалось по всем скрепам, как затертый льдами корабль. Финансовая политика правительства, искавшего выхода из положения путем печатания бумажных денег, вызвала возмущение даже у Рябушинского. Он усмотрел в этом — и совершенно [358] верно — продолжение политики старой власти и заявил, что это уже никого «не прельщает».

Падающий рубль толкал промышленность и все народное хозяйство в бездну нового кризиса. Правительство искало средств исцеления страны от финансового краха, но ничего не могло придумать кроме ускорения деятельности печатного станка. В отчаянии профессор Туган-Барановский выдвинул проект принудительного займа у капиталистов. Профессор Гензель подсчитал, что заем может дать 10 миллиардов дохода. Но против отчаявшихся смельчаков веско выступила буржуазная печать и заставила их смолкнуть. Созванное в Министерстве финансов совещание высказалось против такого займа, ссылаясь на существующее «и без того высокое прямое обложение». Провалив косвенное обложение буржуазии в виде займа, та же буржуазная печать высказалась за усиленное косвенное обложение трудового населения. «Торгово-промышленная газета» — орган фабрикантов и заводчиков — 3 августа подчеркивала, что главное на новом этапе — не прямые, а косвенные налоги.

Заговор Корнилова провалился. Но власть благодаря эсерам и меньшевикам осталась в руках буржуазии. Не смея сразу выступить открыто, капиталисты повели наступление на рабочий класс по рецепту Рябушинского: они занялись организацией голода.

На страну надвигалась катастрофа. Железнодорожный транспорт разваливался. Добыча топлива сокращалась. Подвоз хлеба падал. Война усиливала общее расстройство. Грозил неминуемый крах. А правительство не только не приняло исключительных мер по борьбе с голодом, но и организовало явную экономическую корниловщину. Члены правительства много говорили о контроле и регулировании промышленности. На деле же сами срывали свои «мероприятия», оттягивали решения, создавали громоздкие бюрократические учреждения, отдавая их целиком под опеку капиталистов.[349] Открывая 21 июля заседание только что созданного Экономического совета, Керенский многообещающе определил, что задачей нового учреждения является

    «выработка плана и постепенное регулирование всей хозяйственно-финансовой жизни страны, исходящее из принципа подчинения всех интересов интересам, государства»{459}.

Рядом был создан Главный экономический комитет — исполнительный орган Экономического совета, но по инструкции комитет превратился в самостоятельную организацию. Отменять его решения могло только Временное правительство. Заместитель председателя комитета, известный представитель промышленных кругов Н. Н. Савин, 9 августа на заседании Экономического совета признался, что он не знает, «что Экономическому комитету придется делать»{460}. 12 сентября участники Главного экономического комитета, в свою очередь, отмечали, что Экономический совет только тормозит деятельность комитета, а представитель Министерства земледелия Н. И. Ракитников прямо называл совет и совещание, созданное при комитете, неделовыми органами. Неразбериха усиливалась сохранением «особых совещаний», созданных еще при царе. Особое совещание по обороне, наделенное исключительными правами, выносило свои решения по важнейшим вопросам экономической жизни страны.