Снабжение городов продовольствием с каждым днем ухудшалось. За четыре месяца деятельности Пешехонова погрузка на железных дорогах продуктов вообще сократилась в три раза, а погрузка продовольствия — в два с половиной раза. Министерство продовольствия почти бездействовало.
«Борьбу с катастрофой, — писал Ленин, — повели самочинные демократические организации, всякого рода комитеты снабжения, продовольственные комитеты...»{521}
Помещики и кулаки со всех сторон наступали на хлебную монополию. Общественные организации и прежде всего столичные советы рабочих и солдатских депутатов требовали от правительства резкого отпора хлебным спекулянтам. Но «народный социалист» Пешехонов ничего не предпринимал. На заседании Общегосударственного продовольственного комитета 24 августа был заслушан доклад по вопросу «об установлении, временной надбавки к цене продуктов, заготовляемых за счет кредитов, открываемых Министерству продовольствия по постановлению Временного правительства от 19 мая 1917 года»{522}. Продовольственный комитет единогласно решил установить временную надбавку в 7 процентов к цене всех продуктов. Конечно, 7 процентов были значительно меньше 100 процентов надбавки, сделанной правительством. Но и 7 процентов пробивали брешь в твердых ценах, которую можно было расширить до желаемых размеров. Голосуя за 7 процентов, представители демократии своими руками помогли правительству сломать твердые цены.
Однако, когда правительство отменило твердые цены, Пешехонов подал в отставку. Он сослался на то, что эта мера увеличит расходы государства на два миллиарда. Его заменили бывшим министром торговли и промышленности Прокоповичем, как более стойким в борьбе с рабочими. Представитель буржуазии Рохович, сравнивая Прокоповича с Пешехоновым, дал такую ему характеристику:
«И можно себе представить положение министра торговли и промышленности, который призван содействовать развитию торговли в стране, когда рядом с ним другой член правительства (речь идет о Пешехонове. - Ред.) борется и принимает меры к полному уничтожению торговли»{523}.
Прокопович стоял за свободу торговли и был приемлемым кандидатом для ликвидации хлебной монополии. [378]
Эсеры и меньшевики, как и ставленник их Пешехонов, боролись с наступлением правительства на рабочий класс и трудящихся только на словах. Вместо того чтобы обратиться к массам с требованием предать Керенского суду, они ограничились бесплодной болтовней. Ленин охарактеризовал их позиции так:
«Правительство нарушает закон, принимая в угоду богачам, помещикам и капиталистам такую меру, которая губит все дело контроля — продовольствия и оздоровления расшатанных донельзя финансов, — а эсеры и меньшевики продолжают говорить о соглашении с торгово-промышленными кругами, продолжают ходить на совещания с Терещенко, щадить Керенского и ограничиваются бумажной резолюцией протеста, которую правительство преспокойно кладет под сукно!..»{524}
Удвоение хлебных цен являлось гигантским налогом на трудящихся. Росчерком пера правительство за счет рабочих и крестьянской бедноты подарило помещикам и кулакам два миллиарда рублей. Удвоение хлебных цен подорвало заготовки, развязало руки спекулянтам, расстроило еще больше финансы, усилило голод и разруху. В сентябре печать отмечала:
«В настоящее время благодаря несоответствию цен на продукты сельского хозяйства и фабричного производства идет в провинции усиленная спекуляция. Крестьяне, вместо того чтобы везти хлеб на рынок и продавать его по установленным твердым ценам, нагружают им мешки и всеми правдами и неправдами под видом багажа везут хлеб в более крупные города и сбывают его по более высокой цене. В поездах и на станциях железных дорог вы видите перегруженных мешками спекулянтов, с помощью солдат или просто посторонней публики взваливающих в вагоны или теплушки набитые хлебом мешки для продажи в крупных городах»{525}.
Самогоноварение распространилось по всем губерниям, истребляя хлеб по признанию Министерства продовольствия в «ужасающих количествах». Спекуляция расширила свой фронт. Буржуазный деятель Кондратьев писал:
«Твердые цены были удвоены... Но тем не менее ввиду быстрого возрастания вольных цен новые твердые цены и таксы далеко отстают от них»{526}.
Удвоение цен усилило не только хлебную спекуляцию, но и содействовало росту цен вообще.
«Повышение хлебных цен на 100 процентов произвело ошеломляющее действие: цены на некоторые продукты питания увеличились в два раза»{527}, сообщали из Таврической губернии. [377]
«Замечается повышательная тенденция на продукты, имеющие чрезвычайно отдаленное отношение к хлебу»{528}, информировали из Херсона.
Из Харькова сообщали: «Экономически сильное крестьянство надеется на новое повышение цен, вера в твердую продовольственную политику правительства нарушена»{529}.
После того как правительство раз повысило цены, владельцы хлеба были уверены, что оно повысит их еще. Хлеб — «валюту всех валют» — стали придерживать. Саботаж заготовок хлеба находил все новые формы: зерно утаивали, портили, вредительски обрабатывались поля под будущий урожай. Эмиссар правительства, работавший в Орловской губернии, сообщал о посеве на засоренных полях, небрежной вспашке, о невывозе навоза. Из Могилевской губернии писали в Министерство продовольствия о явно ложных цифрах хлебных запасов, показанных помещиками, один из которых был уличен в укрывательстве 10 тысяч пудов хлеба. Хлеб прятали, чтобы спекулировать, уничтожали, чтобы не давать трудящимся города.
Надвигалась голодная зима. Нормы выдачи повсеместно были уменьшены. Продовольственные беспорядки распространились от Днепра до Амура.
На заседании Совета республики 16 октября министр продовольствия Прокопович, подводя итоги своей полуторамесячной деятельности, хвастался, что удвоение цен привело к улучшению заготовок. На деле этого не было.
«Удвоение твердых цен не усилило подвоза»{530}, сообщали из Астрахани.
«Подвоз продуктов потребления сократился до двух третей»{531}, информировал Курск.
«С удвоением твердых цен погрузка хлеба сократилась»{532}, телеграфировала Тула.
Так выглядели на деле «достижения» Прокоповича. Общие сводки заготовок подтверждали эти сообщения и опровергали лживые выводы Прокоповича. Сентябрьский план хлебозаготовок провалился, ибо он был выполнен только на 31,3 процента, хотя и было заготовлено 46,73 миллиона пудов вместо 19,76 миллиона в августе. Но это было обычное сезонное повышение заготовок. К тому же помещики, опасаясь разгрома имений, спешили сбыть хлеб. В октябре план выполнен был лишь на 19 процентов: заготовили всего 27,38 миллиона пудов хлеба вместо 48,95 миллиона в октябре 1916 года. Цифры явно опровергали Прокоповича.
Трудности заготовок росли. Даже Министерство продовольствия вынуждено было сделать вывод:
«Система принудительного отчуждения хлеба... продолжает быть самым действительным способом осуществления хлебной монополии»{533}. [378]
Посылки воинских команд для заготовки хлеба все учащались. Ухудшение на продовольственном фронте было настолько очевидно, что даже нереволюционные организации на местах потребовали возврата к старому положению. Общественные организации Енисейской губернии ходатайствовали об отмене распоряжения, удвоившего цены, ввиду отсутствия в нем необходимости в данной губернии. Из Омска сообщали:
«Продовольственная управа протестует против неожиданного, нецелесообразного повышения твердых цен»{534}. Херсонский губпродком указывал, что это — «мера безумная, не находящая себе никакого оправдания»{535}.
Выли организации, не только протестовавшие, но и саботировавшие решение правительства. Астраханский «Комитет спасения революции» постановил: «Продавать хлеб по старым ценам»{536}. Общественные организации 13 губерний из 25 были в той или иной форме против повышения цен.
Стоящих у власти охватила тревога. 10 октября на закрытом заседании комиссии по обороне при Временном правительстве в связи с обострением голода в армии сам генерал Духонин поставил вопрос «о необходимости сократить численный состав армии»{537}. Правительство хваталось за мероприятия, ускорявшие наступление краха. В конце сентября министр продовольствия разослал циркуляр о реквизиции хлеба. Он грозил прибегнуть к воинской силе против срывающих продовольственную политику правительства. Но эти угрозы направлялись только по адресу трудового крестьянства. По отношению к помещикам и кулакам, прятавшим и истреблявшим хлеб, спекулировавшим им, никакие меры воздействия кроме уговоров не применялись. Помещиков убеждали, а крестьян заставляли сдавать хлеб.
Организации, которые могли бы помочь правительству в борьбе с голодом, совершенно отстранялись от участия в продовольственной работе. Прокопович еще в начале сентября объявил закрытой сессию Общегосударственного продовольственного комитета, совершенно не считаясь с желанием его членов, и заявил, что заседание откроется только после его личной поездки по России. В «Новой жизни» 5 октября было опубликовано интересное письмо делегации Центрального исполнительного комитета совета рабочих и солдатских депутатов, которая заявляла:
«Делегация усматривает в политике Министерства продовольствия помимо прямых нарушений закона систематическое устранение Общегосударственного продовольственного комитета, являющегося выразителем мнений революционной демократии и общественных групп, от влияния на положение продовольственного дела. В этой политике делегация Центрального исполнительного комитета усматривает возврат к худшим временам старого режима с его пренебрежением к общественным силам и общественной самодеятельности»{538}. [380]
Даже меньшевики и эсеры «взбунтовались». Правительство решило ликвидировать всякие комитеты общественных организаций и вместо них насадить бюрократических уполномоченных. Это было последнее средство Прокоповича в борьбе с голодом. Оно иллюстрировало поход правительства на рабочий класс накануне Октябрьской революции. Правительство хотело заготовлять хлеб руками реакционеров.
На заседании Совета республики 16 октября Прокопович заявил:
«Мы должны перестать быть уговаривающими, мы должны перестать быть главно-уговаривающими. Нам нужно создание органов власти на местах»{539}.
Для создания этой сильной местной власти министерство возродило старую систему уполномоченных и особоуполномоченных. Ими заменили все демократические организации. Уполномоченных назначали из лиц, имеющих власть. Например, особоуполномоченным по Оренбургскому району был приглашен атаман оренбургского казачьего войска — известный контрреволюционер Дутов, председатель Совета союза казачьих войск и активный участник корниловского заговора. Система особоуполномоченных вроде атамана Дутова была неплохой подготовкой сил контрреволюции на местах, которая брала в свои руки одно из важнейших орудий борьбы с революцией — продовольствие. К продовольственной работе был привлечен почти исключительно частный торговый аппарат как достойный соратник новых уполномоченных. Уполномоченные блестяще справились с поставленными перед ними задачами. На II съезде эмиссаров по продовольствию Оренбургской губернии и Тургайской области была дана подробная характеристика одного из самых выдающихся среди них — Дутова.
«В частности, — сообщал в своем отчете о съезде главный эмиссар, — по отношению к назначению главпополномоченным по Оренбургской губернии и Тургайской области войскового атамана Дутова как лица, по своим политическим выступлениям не пользующегося популярностью среди всего трудового населения края, а также абсолютно не знакомого с делом продовольствия и не разделяющего принципов хлебной монополии, кроме того, принимая во внимание целый ряд его распоряжений по продовольствию как особоуполномоченного, которые внесли дезорганизацию (расстройство) в постепенно налаживающийся аппарат (разрастание вольных закупок, введение цен франко-амбар, полное игнорирование общепризнанных местных продовольственных органов, [881] проведение специфической казачьей политики и т. д.), съезд особенно подчеркивает, что вся политика его проводится специально приглашенными лицами из бывших уполномоченных, хлеботорговцев и всевозможных губернских правителей, которых революция смела в первые же дни, и что такая политика совершенно дискредитирует всю организацию продовольственного дела в губерниях. Съезд находит деятельность его безусловно вредной для дела продовольствия»{540}.
Эмиссар ошибался только в одном: Дутов прекрасно разбирался в том, как нужно было на новом этапе работать в области продовольствия, чтобы служить интересам буржуазии. Восстановление дореволюционного продовольственного аппарата, разрешение вольных закупок, т. е. срыв всякой монополии, полное игнорирование общественных продорганов — все это и было самым правильным выполнением последних распоряжений правительства. Не эмиссарам было учить искусству контрреволюции атамана Дутова. Дутов оказался «образцовым» уполномоченным, ибо его работа давала образцы борьбы на продовольственном фронте с наступающей революцией. По нему равнялись и остальные уполномоченные.- Так правительство «боролось» с голодом. Эта борьба была на деле активным содействием скорейшему развитию голода для облегчения собирания контрреволюционных сил, для большего успеха в деле борьбы с пролетарской революцией, которая уже стояла у порога.
Страна неудержимо шла к катастрофе. Буржуазия во всем обвиняла революцию. Ленин писал:
«Кадеты злорадствуют: революция-де потерпела крах, революция не справилась ни с войной, ни с разрухой. Неправда. Крах потерпели кадеты и эсеры с меньшевиками, ибо этот блок (союз) полгода правил Россией, за полгода усилил разруху, запутал и затруднил военное положение. Чем полнее крах союза буржуазии с эсерами и меньшевиками, тем быстрее научится народ. Тем легче он найдет верный выход: союз беднейшего крестьянства, т. е. большинства крестьян, с пролетариатом»{541}.
Продолжение следует
Читать полностью
История гражданской войны в СССР
http://militera.lib.ru/h/hcw/10.html
| 
