Сведения, которые Керенский получал от «комитета спасения родины и революции» о готовящемся в Петрограде восстании, окрыляли его надеждами на скорое возвращение к власти.
Керенский торопил Краснова с выступлением. Под Островом они встретили сотни 9-го Донского полка. Казаки шли по своим квартирам. Краснов остановил их, приказал вернуться в поезд и продолжать наступление на Петроград.
Весть о прибытии Керенского в Остров мгновенно разнеслась по городу. У его квартиры стал собираться народ. Толпа увеличивалась. Преобладали солдаты местной части. Серошинельная толпа, вначале спокойная, вскоре стала вести себя явно недружелюбно. Поднялся шум, послышались крики, голоса, требовавшие ареста Керенского. Пришлось вызвать целую сотню казаков для охраны главковерха. Керенский приказал собрать полковые и дивизионные комитеты конного корпуса и обратился к ним с возбужденной речью. Однако и здесь чувствовалось враждебное настроение.
— Корниловец! — кричали в лицо Керенскому некоторые из казаков.
Собрание было сорвано. Под прикрытием взвода казаков Керенский прибыл на станцию и сел в поезд. Краснов отдал приказ двигать эшелоны, но паровоз не трогался с места. Угрозы не помогали. Железнодорожники обещали немедленно отправить состав, однако поезд продолжал стоять. Между тем у вагона Керенского стали собираться возбужденные солдаты. Толпа росла. Тогда Краснов поставил на паровоз начальника своего конвоя, когда-то служившего помощником машиниста, и двух казаков. Около трех часов дня 26 октября поезд, наконец, тронулся. Начался поход на советский Петроград.
Предстояло пройти через Псков. Станция была забита вооруженными солдатами. Поезд, не останавливаясь, проскочил опасное место. Шли полным ходом, направляясь на станцию Дно и дальше к Гатчине.
На рассвете 27 октября эшелоны с отрядом генерала Краснова подошли к Гатчине.
Вскоре Краснов получил донесение, что на станции Балтийской железной дороги выгружаются прибывшие из Петрограда рота солдат и матросы. Окруженные со всех сторон вооруженными казаками, под дулом поставленного на путях орудия солдаты и матросы вынуждены были сдаться. Тут же их разоружили. Казакам без боя удалось занять станцию Варшавской железной дороги, захватить там пленных и 14 пулеметов.
В то же самое время Керенский под охраной надежного конвоя со своими адъютантами проехал в Гатчинский дворец.
Тихий сонный город неожиданно превратился в шумный вооруженный лагерь. Повсюду мелькали красные лампасы казаков. Звучала строевая команда.
Керенский разослал телеграмму:
«Город Гатчина взят войсками, верными правительству, и занят без кровопролития.
Роты кронштадтцев, семеновцев и измайловцев и моряки сдали беспрекословно оружие и присоединились к войскам правительства .
Предписываю всем назначенным в путь эшелонам быстро продвигаться вперед.
От Военно-революционного комитета войска получили приказание отступить»1.
Резкий переход от недавнего отчаяния, когда приходилось бояться своих же генералов, к мимолетному успеху вскружил голову неуравновешенному главковерху. Ему почудились «целые роты» сдавших оружие, хотя внезапным налетом казакам удалось захватить только одну роту. Разыгравшееся воображение рисовало заманчивую картину: солдаты, моряки добровольно сдаются и с радостью присоединяются к войскам главковерха. Увы! Занятие Гатчины отнюдь не означало подчинения Краснову ее гарнизона. Несмотря на все старания, Керенскому и Краснову не удалось привлечь к активным действиям против петроградского пролетариата ни одну из расположенных в городе частей. Самое большое, чего смогли добиться,— это привлечь для караульной службы в городе и на его окраинах прапорщиков Гатчинской школы. Кроме того, офицеры Гатчинской авиационной школы предоставили для нужд отряда два самолета. В тот же день аэропланы поднялись с аэродрома — отправились разбрасывать над Петроградом и его пригородами воззвания Керенского и приказы Краснова.
Между тем ожидаемые подкрепления с фронта по-прежнему не прибывали.
Ставка утром 26 октября снова говорила с Северным фронтом. Начальник штаба фронта доложил, что новые приказы Керенского о движении войск передать не удалось: дежурные Псковского военно-революционного комитета не допускают к аппаратам. К Петрограду идет только III конный корпус. Духонин попросил передать Керенскому, когда тот будет проезжать через Псков, телеграмму:
«Полагаю необходимым выдвижение Петрограду не только III корпуса, но и других назначенных частей: конечно, придется выехать походным порядком, так как состоялось постановление железнодорожного союза не перевозить войск Петрограду»1.
В Ставке предполагали создать для отправки под Петроград сводный отряд под командой генерала Врангеля, но верных частей отыскать не удалось.
После полудня 26 октября опять связались «с политическим управлением военного министра в Петрограде. Помощник начальника граф Толстой рассказал о деятельности «комитета спасения», но подчеркнул, что сил в Петрограде нет.
Ставка обратилась к Северному фронту. Оттуда сообщили, что Керенский уже проследовал через Псков с первым эшелоном.
Ставка вызвала Западный фронт. И оттуда шли крайне неутешительные вести. По сообщению генерала Балуева, в Минске вся власть — в руках Совета солдатских и рабочих депутатов. Фронтовой комитет, заявил генерал, борется с Советом, но, однако, за гарнизон ручаться нельзя.
«Сейчас, — добавил генерал Балуев, — явился караул от 37-го полка и объявил меня арестованным и весь штаб и требует производить работу под контролем ихнего революционного штаба. Положение вообще скверное, и я не знаю, как из него выйду. Комиссары тоже ничего не могут сделать»2.
Ставке не удалось 26 октября двинуть подкрепления Керенскому. Солдаты наотрез отказывались повиноваться. Железнодорожники явно мешали отправке погруженных эшелонов.
Всюду висели приказы Петроградского военно-революционного комитета и декреты советской власти о мире и земле.
Старый, мрачный Гатчинский дворец, где когда-то жил и устраивал вахтпарады полусумасшедший Павел I, теперь мгновенно преобразился. Его наполнила военная сутолока, атмосфера прифронтового штаба. Сам Керенский со своими адъютантами разместился в комнатах третьего этажа. На противоположной стороне корпуса помещались канцелярия и управление делами Временного правительства. Снизу от коменданта города наверх в комнаты Керенского поднимались курьеры с бумагами. Сверху, звеня шпорами, непрерывно спускались по лестницам офицеры для поручений.
Из Петрограда прибывали военные с донесениями и сообщениями. Появился Войтинский, который немедленно был прикомандирован к отряду Краснова. Войтинский телеграфировал в Псков, в управление комиссара Северного фронта, что на время тревожных событий безотлучно будет находиться при отряде Краснова.1
Приехали два представителя от Совета союза казачьих войск. Они информировали о положении дел в Петрограде, о деятельности Совета и генерала Алексеева. Посланцы Совета союза казачьих войск сообщили, что 1, 4 и 14-й казачьи полки, расположенные в Петрограде, готовы выступить навстречу III конному корпусу, как только он подойдет к столице. Одного из представителей Совета казачьих войск оставили в Гатчине, а второго вернули в Петроград рассказать, что корпус подходит к Петрограду, что казакам необходимо в нужную минуту выступить против большевиков.
Войскам Петроградского военного округа Керенский разослал приказ:
«Объявляю, что я — министр-председатель Временного правительства и верховный главнокомандующий всеми вооруженными силами Российской республики — прибыл сегодня во главе войск фронта, преданного родине. Приказываю всем частям Петроградского военного округа, по неразумению или заблуждению примкнувшим к шайке изменников родины, предателей революции, вернуться немедля... к исполнению своего долга»2.
Вновь и вновь летели грозные телеграммы в Ставку, в штаб Северного фронта с требованием ускорить посылку войск. Генералы обещали, успокаивали в ответ, но обещанных эшелонов не было и в помине. Вместо войск пришла лишь телеграмма из штаба Кавказского фронта. Главнокомандующий Пржевальский и комиссар фронта Донской выражали негодование по поводу восстания в Петрограде и в торжественных словах обещали поддержку Временному правительству.
Но Кавказский фронт находился за тысячи километров — чего стоило это обещание? Керенский ответил на это сухой благодарностью, однако и тут не преминул лишний раз сыграть роль Хлестакова.
«Рад засвидетельствовать, что вся действующая армия охвачена тем же порывом»3,— писал главковерх, не добившийся ни одного эшелона с фронта.
Керенский метался, как крыса в ловушке. Он писал письма отдельным командирам, знакомым офицерам. По его поручению помощник главнокомандующего Петроградского военного округа капитан А.Козьмин, бежавший вместе с Керенским из Петрограда, строчил одну за другой личные записки. Через городского голову Шрейдера Козьмин писал эсеру полковнику Краковецкому в Петроград. Козьмин узнал от одного из офицеров, посланных «комитетом спасения родины и революции» в Лугу, об участии Краковецкого в подготовляемом восстании.
«Прошу вас, господин полковник, — писал Козьмин, — снестись со мной для разрешения вопросов, связанных с избавлением Петрограда и его окрестностей от большевиков... Ответьте мне или, еще лучше, пришлите ко мне делегата для связи вместе с моим курьером. Через него сговоримся мы относительно дальнейшего нашего совместного образа действия» 1.
Козьмин отправил такую же просьбу графу Ребиндеру, командовавшему гвардейской запасной конно-артиллерийской бригадой. Капитан Козьмин, сообщая о прибытии Керенского в Гатчину, призывал командира стрелковых увечных воинов полка «оказать им всю возможную для вас поддержку в нашем общем деле»2. Но умоляющие письма Козьмина не дошли по адресу: курьеры его были перехвачены Военно-революционным комитетом. В руки Военно-революционного комитета попала и записка Козьмина в политический отдел военного министерства с просьбой сообщить о семье Керенского и прислать кого-нибудь из работников отдела3.
Окружающие Керенского сообщали ему адреса полков и частей, во главе которых стояли знакомые или близкие им командиры. Кто-то из офицеров сказал, что в 5-м броневом дивизионе находится его товарищ. Керенский телеграфно приказал главнокомандующему Северного фронта немедленно выслать бронедивизион в направлении Гатчина — Царское Село. Вместе с тем, не доверяя фронту, Керенский поручил своему штаб-офицеру для поручений старшему лейтенанту Кованько обратиться непосредственно в 5-й дивизион с телеграммой:
«Главковерх приказал оказать содействие к срочной подготовке и отправке 5-го дивизиона в распоряжение главнокомандующего армии, действующей под Петроградом, генералу Краснову»4.
Разуверившись в прибытии эшелонов с фронта, Керенский жадно ловил слухи о каких-то партизанских отрядах и батальонах волонтеров, якобы готовых выступить ему на помощь. Поздно вечером он приказал Духонину в Ставке и коменданту города Орши:
«Приказываю принять немедленно меры к пропуску через Оршу всех батальонов волонтеров в направлении Гатчина — Царское Село в мое распоряжение»5.
К ночи выяснилось, что на все призывы и просьбы о помощи отозвалась только Луга. Председателем Лужского Совета рабочих и солдатских депутатов был эсер Воронович. К нему приезжали от «комитета спасения родины и революции». Успел побывать у него комиссар Центрального исполнительного комитета при Петроградском военном округе Малевский. Лужские эсеры сообщили, что в Гатчину будет направлен эшелон артиллерии 1-го осадного артиллерийского полка в составе 800 человек1..
За весь день 27 октября к отряду Керенского-Краснова подтянулись только две с половиной сотни казаков. Одним из казачьих разъездов, высланных в направлении Пулкова, был захвачен застрявший на дороге броневик. Броневик этот под вечер был доставлен в Гатчину, где его починили офицеры авиационной школы. Броневик присоединили к отряду.
Сообщение о занятии казаками Гатчины в тот же день было передано в Военно-революционный комитет в Петроград. Весь день 27 октября комиссары гатчинского гарнизона и отдельные солдаты и рабочие сообщали в Военно-революционный комитет о действиях казаков.
Вначале внимание Петроградского военно-революционного комитета было направлено в сторону Красного Села, откуда ожидалось движение казаков на Петроград. Был отдан приказ об отправке в Красное Село сводного отряда революционных войск в составе 4 броневиков, батальона кронштадтцев с 4 пулеметами, батальона гельсингфорсцев также с 4 пулеметами и выборгской батареи из 6 орудий.
Однако события показали, что главное направление казаков на Петроград лежит не через Красное, а через Царское Село и Пулково. В Красное Село направили Павловский резервный полк, а матросские отряды вместе с отрядами рабочей Красной гвардии были сосредоточены в направлении Пулкова. В дальнейшем сюда же были подтянуты артиллерия, Петроградский и Измайловский резервные полки.
В это же время Военно-революционный комитет организовал работу по обороне южной и юго-восточной окраин города. Эта укрепленная полоса получила название «Петроградской оборонительной линии», или «Позиции Залив — Нева». Последнее название характеризует точное ее протяжение. Оборонительная линия была разбита на участки, занятые отрядами Красной гвардии, Литовским резервным полком и другими частями петроградского гарнизона. 27-28 октября здесь в спешном порядке были вырыты окопы и частично устроены проволочные заграждения.
В связи с появлением над Петроградом белогвардейского самолета, разбрасывавшего листовки Керенского, — второй самолет Керенского произвел вынужденную посадку в районе Лигова, где и был задержан, — Военно-революционный комитет отдал приказ привести в боевую готовность самолеты на Комендантском аэродроме в Петрограде.
Все эти мероприятия принимались Военно-революционным комитетом под непосредственным руководством Ленина.
27 октября Ленин и Сталин явились в штаб и потребовали сделать доклад о плане борьбы. На вопрос Подвойского, означает ли это посещение недоверие, Владимир Ильич резко и твердо ответил:
«Не недоверие, а просто правительство рабочих и крестьян желает знать, как действуют его военные власти» 1.
Доклад штаба не удовлетворил Ленина. Внимательно разбирая карту, Владимир Ильич указал на целый ряд пробелов, на кучу оплошностей. Чувствовалось, что молодой аппарат еще как следует не овладел работой. Людей на фронт нагнали много, а организовать их не смогли.
Ленин потребовал поставить в кабинете товарища Подвойского стол, уселся за него и сам принялся проверять все части плана. Работа быстро подвинулась вперед. Ленин вызывал к себе представителей заводов, собирал сведения о пушках, отдавал распоряжения готовить бронированные площадки.
Ленину же принадлежала и мысль о привлечении к обороне Петрограда боевых судов Балтийского флота. 27 октября Ленин вызвал к проводу представителя Финляндского областного комитета армии и флота. Ленин передал о захвате Гатчины Керенским и потребовал скорейшей присылки подкреплений. Из Гельсингфорса спросили:
— И еще что?
Ленин ответил:
— Вместо вопроса «еще что» ожидал заявления о готовности двинуться и сражаться.
К аппарату подошел председатель военного отдела областного комитета и спросил Ленина:
— Сколько вам нужно штыков?
— Нам нужно максимум штыков, но только с людьми верными и готовыми решиться сражаться. Сколько у вас таких людей?
— До пяти тысяч. Можно выслать, экстренно, которые будут сражаться.
— Через сколько часов можно ручаться, что они будут в Питере при наибольшей быстроте отправки?
— Максимум двадцать четыре часа с данного времени.
— Сухим путем?
— Железной дорогой.
— А можете ли вы обеспечить их доставкою продовольствия?
— Да. Продовольствия много. Есть также пулеметов до 35; с прислугой можем выслать без ущерба для здешнего положения и небольшое число полевой артиллерии.
— Я настоятельно прошу от имени правительства Республики немедленно приступить к такой отправке и прошу вас также ответить, знаете ли вы об образовании нового правительства, и как оно встречено Советами у вас?
— Пока только о правительстве из газет. Власть, перешедшая в руки Советов, встречена у нас с энтузиазмом.
— Так, значит, сухопутные войска будут немедленно двинуты, и для них обеспечен подвоз продовольствия?
— Да. Сейчас же примемся за отправку и снабдим продовольствием1.
От представителя Центробалта Владимир Ильич потребовал отправки на помощь питерскому пролетариату нескольких военных судов в полной боевой готовности.
Ленин не только вызвал подкрепление, но и сразу разработал блестящий план применения флота в сухопутных операциях. По прибытии суда были использованы следующим образом.
В Морском канале были поставлены крейсер «Олег» и линейный корабль «Республика», которые должны были в случае нужды открыть огонь по Царскому Селу и идущим от него на Петроград дорогам; миноносцы «Забияка», «Победитель» и «Меткий» были проведены вверх по Неве к селу Рыбацкому и отсюда держали под угрозой своих четырехдюймовых орудий северо-восточную окраину Царского Села и подступы от него к линии Николаевской железной дороги.
Офицерский состав миноносцев отказался выполнить этот приказ. Тогда передвижение судов было произведено непосредственно самими матросами.
Сталин проверял, как выполнены распоряжения Ленина. Принимал делегации от заводов. Вызывал и тщательно инструктировал районных партийных организаторов. Огромную работу вел Сталин по подготовке гарнизона к отпору Краснову — Керенскому. Десятки комиссаров, рядовых солдат приходили к Сталину, докладывая о настроении частей.
— Сколько можете дать штыков? — одним и тем же вопросом заканчивал беседу Сталин, готовясь записать ответ.
Главнокомандующим по обороне Петрограда и всеми войсками, действующими против контрреволюции, был назначен подполковник Муравьев, впоследствии изменивший советской власти. Службу офицером он начал в 1-м пехотном Невском полку и продолжал в Казанском военном училище в должности курсового офицера. Твердых политических убеждений у Муравьева не было. Его действиями руководило огромное честолюбие. Оно буквально жгло его, заставляя метаться от одной крайности к другой. В начале революции 1917 года Муравьев создавал буржуазные ударные формирования, главной задачей которых была борьба с революцией. А в дни корниловского мятежа Муравьев переметнулся к «левым» эсерам. Во время Октябрьского вооруженного восстания Муравьев занял пост главнокомандующего Петроградского военного округа, хотя «левые» эсеры в это время запрещали своим членам занимать ответственные советские посты.
Комиссаром при Муравьеве был назначен член Военно-революционного комитета товарищ Еремеев, старый большевик, принимавший участие в редактировании большевистских газет «Звезда» и «Правда» в годы реакции и подъема. В дни Великой пролетарской революции Еремеев руководил частью отрядов, бравших Зимний дворец. Начальником штаба Муравьева был утвержден полковник Вальден.
Приход Ленина и Сталина преобразил всю работу штаба. Четкость сменила нервную беготню, организованность вытеснила некоторую суетню и нераспорядительность, характерные для первых шагов молодого аппарата. Каждый знал свое место, каждому дали определенное задание. Десятки людей со спокойными, сосредоточенными лицами выходили из дверей штаба, разнося по городу распоряжения Ленина и Сталина.
Сталин предложил прежде всего взять на учет оружие. Комиссары полков, арсенала, военных заводов сообщали о наличии винтовок и пулеметов. Представители Военно-революционного комитета подъезжали на машинах к складам, грузили винтовки и патроны и немедленно отсылали на фронт под Пулково. Военно-революционный комитет взял в свое распоряжение легковые и грузовые автомобили. Полки и части гарнизона были приведены в боевой порядок. Где не было комиссаров, там их назначили. В других частях предложили солдатам избрать себе комиссаров.
«Настоящим предписываем дивизиону, — гласил приказ Военно-революционного комитета по гвардейскому запасному артиллерийскому дивизиону, — избрать комиссара, если таковой не был прислан, привести дивизион в боевую готовность и выполнять распоряжения штаба округа»1.
Всем прежним сотрудникам штаба Петроградского военного округа, военного и морского министерства было предложено приступить немедленно к исполнению своих обязанностей. Неявившимся грозил революционный суд. По линии железных дорог, по городам и селам были разосланы агитаторы широко оповестить трудящихся о перевороте в столице. Новая власть обращалась непосредственно к трудящимся. Энергичные призывы будили творческую деятельность масс. Красногвардейцы по своему почину производили розыски оружия и немедленно доносили Военно-революционному комитету. На Царскосельском вокзале красногвардейцы заметили бронепоезд с военным грузом. Они оцепили поезд, не допуская посылки его на помощь Керенскому, и предупредили Военно-революционный комитет. Оттуда прислали 50 человек для охраны.
Комиссар броневого дивизиона около 5 часов вечера донес, что в «броневом отделе собираются отправить в Лугу 4 броневика с весьма подозрительными намерениями»2. Комиссар немедленно снарядил броневик, чтобы предотвратить посылку.
Кое-где в городе началось пьянство. Контрреволюционеры тайно продавали спиртные напитки или подбивали отсталые группы солдат на разгром винных складов. Военно-революционный комитет разослал патрули. С помощью комиссаров ближайших частей производились облавы и обыски в подозрительных местах. Спирт отбирали, виновных в продаже и науськивании на разгром складов арестовывали.
Военно-революционный комитет в первые же дни восстания закрыл ряд буржуазных газет. 25 октября красногвардейцы заняли «Русскую волю» — газету, основанную еще царским министром Протопоповым, «Биржевые ведомости» — крайне реакционный орган, «Общее дело» — газету Бурцева, и т. п. Пользуясь недостаточной охраной, агенты контрреволюции проникали в типографии газет, увозили шрифты, иногда успевали печатать воззвания. В незакрытых газетах шла безудержная контрреволюционная травля новой власти. Газеты печатали приказы Керенского и бюллетени «комитета спасения».
Военно-революционный комитет закрыл «Новое время», в типографии закрытой газеты стал печатать «Правду». Были закрыты кадетская «Речь» и близкий кадетам «День». В их типографиях стали печатать «Солдатскую правду» и «Деревенскую бедноту». Караулам, охранявшим закрытые газеты, было приказало войти в тесную связь с советом старост рабочих, зорко охранять машины и шрифт, не допускать печатания каких-либо материалов без ведома Военно-революционного комитета.
Со всех сторон Военно-революционный комитет получал сведения о каждом шаге войск Краснова — Керенского. Доносили комиссары частей, отступивших из Гатчины. Приходили в комитет рабочие, прорвавшиеся через неприятельские патрули. Рядовые телеграфисты предупреждали о движении войск.
Краснов продолжал наступление. Он усиленно собирал сведения о положении в Петрограде. Лично опрашивал бежавших к нему из Петрограда офицеров, юнкеров и студентов. Переговорил по телефону со своей женой, которая жила в Царском Селе, связался с Советом союза казачьих войск в Петрограде и получал от него информацию.
Поздно ночью 27 октября генерал Краснов собрал у себя казачьи комитеты, рассказал о положении дел и предложил атаковать Царское Село на рассвете, когда противнику трудно определить, какие силы наступают. Комитеты утвердили план Краснова. В 2 часа ночи на 28 октября казачьи полки Краснова выступили из Гатчины на Царское Село. В направлении на Красное Село им были посланы лишь небольшие разъезды.
К Царскому Селу казаки приблизились на рассвете 28 октября. На южной окраине города их встретили густые цепи пехоты численностью около батальона. Затрещали выстрелы, началась перестрелка, перешедшая вскоре в упорный бой. Над советскими войсками стали поблескивать шрапнельные разрывы — наступавшие казачьи сотни были поддержаны артиллерией. Под угрозой обхода с фланга часть цепей пехоты отошла к парку.
В районе казарм и Орловских ворот, ведущих в парк, собралась толпа вооруженных винтовками солдат царскосельского гарнизона. К солдатам подъехали члены казачьего комитета. Офицеры соглашались сдать оружие. Многие из них уговаривали солдат.
Члены местного военно-революционного комитета, большевики царскосельской организации, переходили от одной взволнованной группы к другой, раскрывали перед солдатами провокационную ложь офицеров, читали декреты II съезда Советов о земле и мире. Толпа раскололась: часть ее двинулась сдавать оружие казакам, а большинство, увлекаемое большевиками, стало продвигаться вдоль опушки парка в охват левого фланга казаков.
К солдатам подъехал одетый в полувоенное платье Савинков. С речью к солдатам обратился и Станкевич, прибывший на автомобиле из Петрограда. Выступление это едва не кончилось для него печально. Солдаты хотели арестовать Станкевича, но он успел уйти, как сам признался, «хотя и поспешно, но с соблюдением внешнего приличия»1.
Митингование солдат отразилось и на казаках. Тот же Станкевич рассказывал, что сразу за Царским Селом он наткнулся на кавалерийский отряд. «Вид и настроение казаков» произвели на него «невеселое» впечатление. Это подтвердили и казачьи офицеры, которые обратились к Станкевичу «с просьбой переговорить с казаками и сообщить им», что «еще не все в Петрограде на стороне большевиков», убедить казаков, что они вовсе «не идут против всего народа». Речь Станкевича казаки, по его признанию, выслушали молча2.
На дороге, ведущей из Гатчины, показались автомобили. Это, как описывал позже Краснов, был «Керенский со своими адъютантами и какими-то нарядными экспансивными дамами»3.
В Царское Село приехал Керенский на автомобиле "с какими-то нарядными экспансивными дамами".
Карикатура Кукрыниксы.
Керенский до этого момента сидел в Гатчинском дворце. В Гатчине было введено осадное положение. Совет рабочих депутатов был разогнан Красновым, большевиков он приказал арестовать. Назначенный начальником гарнизона и комендантом города ротмистр Б.И.Свистунов доносил Керенскому в 11 часов утра 28 октября:
«Большевики в Совете арестованы. Придется разоружить 2-й запасный артиллерийский дивизион, имеющий 300 винтовок»4.
В ожидании донесений с фронта Керенский непрерывно связывался то со Ставкой, то с ближайшими гарнизонами. Сведения приходили неутешительные. Однако определенно было известно, что из Луги идут на помощь казакам. В отряд Краснова Керенский приказал сообщить:
«1) К рассвету (29 октября. — Ред.) подойдет 4-й осадный полк при 4 орудиях.
2) Предполагается прибытие кавалерии из Тосно...
3) Из Луги прибудет еще одна легкая батарея.
4) 3-я Финляндская дивизия с 17-м Донским полком в пути и подойдут к Петрограду 29-го вечером.
5) В Москве большевики сдались сегодня днем»1.
Но все это в будущем — предполагается: прибудет, подойдет... Реального нет пока ничего, нет и известий с фронта от Краснова. В 3 часа 40 минут Керенский посылает личную записку генералу Краснову:
«Считаю необходимым окончить занятие Царского Села в кратчайший срок»2.
Раздраженный молчанием Краснова, Керенский сел в машину и выехал под Царское Село.
«В чем дело, генерал? — отрывисто, сердито обратился он к генералу Краснову.— Почему вы мне ни о чем не доносили? Я сидел в Гатчине, ничего не зная»3.
Так рассказывает Краснов о своей беседе с Керенским.
Краснов доложил Керенскому о создавшейся обстановке.
«Керенский, — продолжает Краснов, — в сильном нервном возбуждении. Глаза его горят. Дамы в автомобиле и их вид, праздничный, отзывающий пикником, так неуместен здесь, где только что стреляли пушки. Я прошу Керенского уехать в Гатчину.
— Вы думаете, генерал? — щурясь, говорит Керенский. — Напротив, я поеду к ним. Я уговорю их»1.
Краснов приказал сотне енисейских казаков сесть на коней и сопровождать Керенского.
Керенский въехал в гущу толпы, встал на сиденье автомобиля и обратился с истерической речью к солдатам. Он надрывал горло, сырой, пронизывающий ветер относил слова в сторону. Солдаты хмуро и недоверчиво слушали. Тем временем казаки пробрались в толпу колеблющихся солдат и начали силой отбирать винтовки. Кое-кто сдал, но остальные, сжав винтовки в руках, хлынули к воротам парка. Там распоряжался Военно-революционный комитет. Солдат выстраивали и собирали в отряды. Отряды выходили из парка, быстро строились в цепи и постепенно стали окружать казаков. Щелкнул выстрел, другой, третий — вновь началась перестрелка. Керенский поспешил уехать. Генерал Краснов приказал своим батареям открыть огонь. Шрапнель с визгом стала рваться над головами наступающих солдат.
В конечном счете артиллерия решила исход борьбы.
Осыпаемая осколками шрапнели толпа солдат рассеялась. Путь был свободен, и казачьи части в сумерках стали входить в город.
Прежде всего казаки овладели станцией железной дороги, телефонной станцией и станцией радиотелеграфа. После этого, уже ночью, были заняты царские дворцы.
Царское Село, расположенное всего в каких-нибудь двадцати километрах от Петрограда, было занято войсками контрреволюции. Фарс, разыгрываемый Керенским под Петроградом, грозил превратиться в драму для революции. В царскосельском гарнизоне было до 20 тысяч солдат. Их можно было силой заставить выступить против Петрограда. Генерал Краснов рассчитывал, что гром пушек под Царским повлияет и на гарнизон Петрограда, заставит колеблющихся присоединиться к войскам контрреволюции.
Быстро воспламеняющемуся Керенскому взятие Царского Села казалось началом победы. Днем 28 октября он бегал по залам Гатчинского дворца, томясь неизвестностью, а уже ночью, переехав в Царское Село, торжествуя, телеграфировал в 11 часов в Ставку:
«Считаю необходимым указать, что большевизм распадается, изолирован, и как организованной силы его нет уже и в Петрограде»2.
Записная книжка Керенского — он писал свои письма и телеграммы в полевой книжке штаба III кавалерийского корпуса — случайно попала в руки революционных войск. В книжке сохранились копии отосланных документов, а также подлинники неотосланных телеграмм. В черновике приведенной выше телеграммы имелись следующие строки:
«Царское занято правительственными войсками. В Петрограде даже «Аврора» заявляет, что ее выступление — результат недоразумения. Линия поведения, полагаю, может быть одна: государственная, а не большевистская»1.
Однако эти строки не вошли в окончательный текст телеграммы. Какие-то остатки стыда не позволили изолгавшемуся сопернику Хлестакова поместить вранье об «Авроре». Но настроение Керенского продолжало подниматься. В 11 часов 10 минут вечера он разослал всем губернским комиссарам и губернским продовольственным комитетам следующее распоряжение:
«Предлагаю со всем напряжением направлять продовольственные грузы на фронт, а также усиленно возобновить посылку хлеба в Петроград, не смущаясь создавшимся положением, которое решительно пресекается властью»2.
Керенский так уверен во взятии Петрограда, что предлагает послать туда хлеб. Войти в город и привезти с собой хлеб, что вырвет окончательно почву из-под ног большевиков, — таковы надежды Керенского.
В 11 часов 25 минут Керенский посылает телеграмму всем министерствам и главным управлениям в не взятый еще Петроград, предлагая не выполнять распоряжений народных комиссаров, не вступать с ними в переговоры и не допускать в правительственные учреждения3..
День 28 октября Керенский закончил следующей запиской генералу Краснову:
«По обстановке в движении эшелонов полагаю необходимым, чтобы завтра с утра Царское Село было окончательно закреплено и можно было бы приступить к подготовке ликвидации Петербурга. Привет. А. Керенский»4.
Успокоенный и полный радужных надежд, улегся Керенский спать. Была ночь, далеко впереди светились отблески огней Петрограда. Казалось, после недавнего позорного бегства Керенский вновь возвращался туда министром-председателем Временного правительства и верховным главнокомандующим.
Продолжение следует
ИСТОРИЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ в СССР. ТОМ ВТОРОЙ
|
