В книге рассказывается о самоотверженной борьбе Феликса Дзержинского против царизма, против тех, кто всеми силами пытался задушить молодое Советское государство. Говорится о том, как суровый к врагам революции Дзержинский заботился о честных людях, учил их быть хозяевами в своей стране, находить выход из самых сложных ситуаций.
СОДЕРЖАНИЕ
Часть первая.
НАКАНУНЕ
Репетитор
Кофе с пирожными
Прогулки по двору
Мальчики
Песня
Восстание в тюрьме
Побег
Несколько слов о Новоминске
Речка
Часть вторая.
В САМОМ ОГНЕ БОРЬБЫ
Путешествие из Петрограда в Москву
Картины
Шуба
Яблоки
Отец
Случай
Часть третья.
РАДИ ПРЕКРАСНОЙ ЖИЗНИ
В подвале
Народное образование
Картошка с салом
В школе
Инженер Сазонов
Начальник станции
Два портрета
Лед и пламень
НАКАНУНЕ
Часть первая
Кто любит жизнь так сильно, как я, тот отдает для нее свою жизнь. Ф.Дзержинский. Письма
РЕПЕТИТОР
На платформе гимназиста встретил сонный, бородатый кучер в плаще из клеенки. Было раннее утро, моросил мелкий дождь. Гимназист надел шинель в рукава, спрятал под полу книги и пошел за кучером через станцию на маленькую, обсаженную акациями площадь. Возле станции стоял желтый английский фаэтон. Лошади были хорошие, гнедые, в лаковой сбруе, с наглазниками. Кучер сел, расправил вожжи, щелкнул английским бичом, - лошади сразу же пошли упругой рысью. Фаэтон мягко покачивался на рессорах. Гимназист поднял куцый воротник шинели, нахлобучил фуражку на глаза и задремал. Фаэтон остановился у двухэтажного дома с террасой и крытой стеклянной галереей. У крыльца стоял сам хозяин, гладко выбритый человек с водянистыми выпуклыми глазами. - Рад вас видеть, - сказал он, пожимая пальцы гимназиста своей мягкой и влажной рукой. - Очень рад приветствовать вас в своем доме. Хозяин помолчал. Здесь гимназисту следовало ответить, что он тоже очень рад. Но гимназист ничего не ответил. - Так вот, - снова заговорил хозяин, - директор вашей гимназии мне чрезвычайно рекомендовал вас, господин Дзержинский. Он говорил мне о ваших замечательных способностях, о вашем удивительном упорстве, о вашей воле... Должен предупредить: мой сын - ваш будущий ученик - существо хоть и милое, но крайне избалованное. - Да, я слышал, - ответил Дзержинский. - Живем мы просто, - продолжал хозяин, - придерживаемся английских порядков. Встаем рано, ложимся тоже рано. К столу собираемся по гонгу, смокинг не обязателен... - У меня нет смокинга, - перебил Дзержинский. - Как? Совсем нет? - Совсем. Хозяин махнул рукой. - Пустяки, - успокоил он, - ерунда. Одним словом, идите отдыхайте; комната вам приготовлена, завтрак по гонгу. Игнат, проводите. Лысый лакей повел Дзержинского наверх. Поднимаясь по лестнице, он с неодобрением глядел на заплатанные башмаки гостя. Когда дошли до комнаты, Дзержинский сказал: - Спасибо. Вы мне не нужны. - А разобрать багаж пана? - У меня нет багажа. - А как пан будет принимать ванну? - Я моюсь сам. - А кто подаст пану платье? - Я одеваюсь сам. Спасибо. Лакей объяснил, где расположена ванная комната, потоптался с минуту и ушел. Дзержинский разложил на столе книги, пришил к шинели оторвавшуюся пуговицу и вымылся в ванне. Потом причесал гребенкой легкие, тонкие волосы, открыл томик стихов Мицкевича и стал читать. В десять часов на террасе внизу ударил гонг. Это означало, что завтрак подан. Дождь кончился. Над большим, в английской моде, парком проступило голубое небо. Дзержинский спустился вниз. Когда он проходил крытой стеклянной галереей, к крыльцу подъехал на высокой рыжей кобыле хозяин дома. Лицо его выражало злобу, губы были сжаты. - Это чудовищно, - сказал он, увидев Дзержинского. - Сегодня ночью у меня украли трех племенных быков. Все три быка убиты и освежеваны на моей земле, в двух верстах от имения. И вы думаете, - люди голодны? Ничего подобного! Это месть. Они мстят мне. Что ж, посмотрим! Бросив в угол перчатки и хлыст, он ушел мыться, а Дзержинский отворил дверь на террасу. Тут уже было довольно много народу. Хозяйка дома, белокурая, еще красивая женщина, подала Дзержинскому руку и спросила, чаю ему или кофе. Он попросил чаю и сел рядом со своим будущим учеником, круглоглазым мальчиком. Мальчик болтал ногами и косо поглядывал на Дзержинского. - Ну, - спросил у него Дзержинский, - как тебя зовут? - Стась, - сказал мальчик. - Весело тебе живется? - Ничего, так себе, - ответил Стась. - Говорят, ты плохо учишься. - Плохо, - сказал Стась. - Да ведь мне, собственно, и незачем хорошо учиться. Я пойду в офицеры - всего и делов. В гвардию пойду. Рост у меня хороший... - Стась, не болтай ногами, - сказала с другого конца стола мать Стася. - Вечные замечания, - сказал Стась, - с ума можно сойти. Вы тоже мне будете делать замечания? - Нет. - Почему? - Ты мне не очень нравишься. - Почему? - с испугом спросил Стась. - Ведь вы со мной почти что не говорили. Может быть, я как раз очень хороший... Дзержинский промолчал. Молодой офицер, брат хозяйки дома, несколько раз пытался заговорить с Дзержинским. Дзержинский отвечал однообразно: да или нет. Офицер шепнул сестре: - Однако этот учитель... Характер! Позавтракав, Дзержинский и Стась пошли в парк. Распускалась сирень, с каждой минутой становилось все жарче, густо гудел шмель. - Вы еще учитесь в гимназии? - спросил Стась. - Учусь. - Интересно там учиться? - Не очень. - Почему? - Потому, что самому главному там не учат. - А что это главное? - Вырастешь - узнаешь. - Что-то вы какой-то странный, - сказал Стась, - серьезный, серьезный, а глаза у вас веселые. Давайте посидим. Они сели на влажную скамью. - Хорошо у нас, правда? - спросил Стась. - Нет. - Да почему же? Смотрите, какой цветник! - Мне не нравится. - Как вы можете так говорить? - сказал Стась. - Ведь это неприлично. Мама меня учила, что если я в гостях или в обществе и если меня спросят про что-нибудь, нравится мне или нет, то я должен ответить: очень нравится. - А если не нравится? - Все равно. - Значит, соврать? - Подумаешь, - сказал Стась, - соврать! Все врут. Вот, например, мой папа терпеть не может нашего дедушку, маминого папу, а потому, что дедушка миллионер, мой папа так перед ним и рассыпается. А я сам слышал, как он сказал про него: "Вот поганый старик". Чтоб я пропал, если вру. Хотите, поедем кататься верхом? У меня свои лошади есть, мне дедушка подарил. Чудные. Дзержинский с веселым любопытством глядел на Стася. - Ну что вы все смотрите? - спросил Стась. - Ей-богу, даже странно. Ух, я чуть не забыл. Почему я вам так не понравился? - Сказать? - Скажите. - Потому что ты барчонок. Это очень противно. - Что ж тут противного? - Потому что ты нескромен. Это тоже очень противно. Очень противно также и то, что ты хвастаешься лошадьми, имением - всем тем, что создано вовсе не твоими руками... - Ну, папиными! - воскликнул Стась. - И не папиными. - А чьими же? - Во всяком случае, не твоими, не папиными и не дедушкиными. Чего ж тут хвастаться? А ты еще из-за этого не желаешь учиться, не хочешь умнеть. Кто ты таков? Барчонок, избалованный, развязный, не в меру болтливый, пустой хвастун... Мне жаль тебя. - Почему жаль? - уныло спросил Стась. - Потому, что у тебя все есть, - продолжал Дзержинский. - Тебе не о чем мечтать. На лошади покататься? Пожалуйста, - выбирай любую. На лодке? - вон их сколько. Все к твоим услугам. Ты даже не знаешь, как приятно мечтать и добиваться. - Что-то вы мне говорите очень печальное, - сказал Стась. - Мне еще никогда никто такого не говорил. Жизнь в имении шла однообразно - по раз навсегда установленному порядку. После завтрака все расходились - кто в парк, кто в лес за речку, кто в комнаты. Отец Стася шел к себе в контору заниматься делами. Мать раскладывала пасьянс. Гости - молодой офицер, два лицеиста и толстая рыжая женщина Ангелина Сергеевна - играли в крокет, купались. После второго завтрака все спали. После обеда долго пили кофе, под вечер ехали кататься верхом. Перед сном, при свечах, играли в карты. Любили все английское, плакали над печальными книжками, жалели больных собак и кошек, с восторгом читали стихи. Отец Стася иногда любил спеть старинный польский романс, голос у него при этом дрожал. Но про крестьян и батраков здесь иначе не говорили, как "хамы", "быдло", "разбойники". Мать Стася била свою горничную по щекам, а братец ее, молоденький подпоручик, однажды на глазах у всех полоснул денщика хлыстом по лицу только за то, что плохо была затянута подпруга у коня. Говорили прислуге "вы", но в людских комнатах было тесно, водились клопы и тараканы, бани для батраков не существовало вовсе. Штрафы со служащих и с рабочих брались такие, что ежедневно по нескольку человек приходили к террасе, становились в пыль на колени и молили "простить" и "не пускать по миру". Но не было случая, чтобы отец Стася "прощал". - Мое слово свято, - говорил он, - и порядки мои тверже самой твердой стали. Еще провинитесь - еще оштрафую, а сейчас идите с богом. И, глядя вслед уныло плетущимся людям, добавлял: - Я вас перекрушу. Не на такого напали. Дзержинский присматривался, прислушивался. На третий день после своего приезда, под вечер, он вдруг ушел за речку в село. Было тихо, пахло дымом, в селе брехали собаки. Долго пришлось ждать парома. На речку спускался легкий туман. К перевозу, мотая локтями, подъехал рябенький мужик, слез с худой лошаденки и, похлопывая ее по костлявому крупу, сказал: - Паровоз - ей кличка. Верно, подходящая? - Почему же Паровоз? - улыбаясь спросил Дзержинский. - А исключительно потому, что она худая. Силы в ей никакой. Один пар. Вот и называется Паровоз. А вы откуда? С экономии?* ______________ * Помещичьи хозяйства в западных и южных губерниях. - Да. - В село? - Да. - Побьют, - сказал мужик. - Это уж верно. Нехорошо там, в селе. И, сложив руки рупором, он закричал через речку: - Дай перевоз! Паровоз едет! Потом подергал за канаты. Но парома не было. - Спят небось, окаянные, - сказал мужик. Постепенно Дзержинский выведал, что в селе каждый день собираются сходки, и вот по какой причине: с неделю назад крестьянский скот потравил пшеницу, принадлежащую отцу Стася; помещик арестовал коров, овец и коней и потребовал выкупные, невиданные даже в этих местах, - по три рубля за овцу, по пяти - за корову и быка и по десяти - за коня. Денег таких, разумеется, у крестьян не было. О том, что помещик "простит", никто, конечно, не надеялся. Помещик же пообещал, что, если деньги не будут внесены в семидневный срок, он возьмет арестованный скот в свое собственное стадо. - Грабеж среди бела дня, - говорил рябой мужичок. - Сами посудите, господин хороший, у кого такие деньги есть. Шутка сказать - три рубля за овцу. А ребята в селе без молока, продавать нечего, время горячее, рабочее, коней тоже нет. Народ, конечно, стервенеет. Ну и произошла шалость. - Какая шалость? - А вы что, не слыхали? - недоверчиво спросил мужик. - Не слыхал. - Да бычков хозяйских тюкнули, - сказал мужик. - Свели с экономии в овражек - и поминай как звали. Ха-арошие бычки были. - Про это я слыхал, - сказал Дзержинский. - Из батраков кто-нибудь? Мужик усмехнулся. - Ишь, ловкий, - сказал он. - Нет, брат, хотя я и негодящий человек, наболтал тут тебе, но лишнего не скажу. Кто да кто. А я почем знаю? В воде заполоскал канат, паром двинулся с той стороны. Мужик влез на своего коня, погладил его и спросил: - А вы кто же будете, господин? - Прохожий, - сказал Дзержинский. Паром мягко стукнул о глинистый берег...
