Главная » 2024»Сентябрь»12 » Джеймс Фенимор Купер (15 сентября 1789 — 14 сентября 1851) — американский романист и сатирик. Классик приключенческой литературы.
09:00
Джеймс Фенимор Купер (15 сентября 1789 — 14 сентября 1851) — американский романист и сатирик. Классик приключенческой литературы.
Купер (Cooper) Джеймс Фенимор (15.9.1789, Бёрлингтон, штат Нью-Джерси, — 14.9.1851, Куперстаун), американский писатель. Учился в Иельском университете, в 1806—11 служил на флоте.
Мировую известность приобрёл циклом романов (пенталогия), объединённых Натти (Натаниэль) Бумпо, выступающим под именами: Зверобой, Следопыт, Соколиный Глаз, Кожаный Чулок, Длинный Карабин ("Пионеры", 1823, русский перевод 1832; "Последний из могикан", 1826, русский перевод 1833; "Прерия", 1827, русский перевод 1829; "Следопыт, или Озеро-море", 1840, русский перевод 1841; "Зверобой, или Первая тропа войны", 1841, русский перевод 1848).
Большой интерес представляют также морские романы Купера — "Лоцман" (1823), "Красный корсар" (1828) и др.
Начав с восхваления "американских свобод", Купер переходит во 2-й половине 30-х гг. к резкой критике американской действительности (социально-политическая сатира "Моникины", 1835, русский перевод 1953, и др.). В антибуржуазной утопии "Кратер" (1847) выразился пессимизм Купера.
Во многом связанное с просветитительной литературой 18 в. творчество Купера принадлежит к раннему периоду американского романтизма. Выразительно изображая социальные и расовые конфликты США, Купер ввёл новые этнографические мотивы, раскрывавшие быт и нравы американских аборигенов-индейцев, на специфическом американском материале отразил типичный для романтизма антагонизм природы и искусственной цивилизации.
Соч.: The works, v. 1—33, N. Y., 1895—1900; в рус. пер. — Соч., т. 1—25, СПБ. 1865—80; Избр. соч., предисл. А. А. Елистратовой, т. 1—6, М., 1961—63.
Лит.: История американской литературы, т. 1, М. — Л., 1947; Боброва М., Дж. Ф. Купер, Саратов, 1967; Spiller R. Е., Blackburn P. С., A descriptive bibliography of the writings of James Fenimore Cooper, N. Y., 1934; Walker W. S., James Fenimore Cooper. An introduction and interpretation, N. Y., 1962 (библ. с. 127—33); House К. S., Cooper's Americans, Columbus (O.), [1965]; Dekker G., James Fenimore Cooper the novelist, L., 1967.
Кто не знает, какое впечатление величия исходит от необъятного! Самые возвышенные, самые смелые мысли посещают поэта, когда он заглядывает в бездны неизмеримых просторов, и с особенной живостью ощущает он тогда собственное ничтожество. Не может оставаться безучастным тот, кто впервые зрит перед собой ширь океана, и даже в безбрежности ночи находит наш ум подобие величия, поражающего нас в грандиозных явлениях природы, всю мощь которых не в силах постигнуть наши чувства. Нечто близкое восторгу и благоговейному страху, этому порождению возвышенного, ощущали при взгляде на раскинувшийся перед ними пейзаж и четверо несхожих меж собой персонажей, коим довелось открыть наше повествование. Вчетвером – двое мужчин и две женщины – взобрались они на груду поваленных ветром деревьев, чтобы оглядеться по сторонам. Такие места и поныне зовутся в этих краях ветровалами. Впуская небесный свет в темные душные лесные трущобы, они образуют как бы оазисы в торжественных сумерках американских девственных лесов. Описываемый здесь ветровал находился на косогоре пологого холма, и взору путника, взобравшегося на его верхушку, открывались широкие дали – нечаянная радость для странника, блуждающего в дебрях лесных. Небольшой клочок земли, но благодаря его расположению высоко на склоне холма, над уходящей книзу прогалиной, вид отсюда простирался много дальше, чем можно было предположить. Философы еще не установили природу стихий, производящих в лесу такие опустошения; некоторые ученые видят в этом разрушительное действие ветров, подобных тем, что образуют в океане смерчи, тогда как другие ищут причину во внезапных и сильных электрических флюидах; но самое явление достаточно всем знакомо. На кромке ветровала, о коем здесь идет речь, слепые стихии так нагромоздили дерево на дерево, что двое странников не только сами вскарабкались на высоту в тридцать футов, но и увлекли за собою – где уговорами, а где и вовремя оказанной помощью – обеих своих спутниц. Огромные стволы, сломанные и раскиданные как попало мощными порывами ветра, лежали навалом, словно бирюльки, меж тем как их ветви, все еще благоухающие увядшей листвой, переплетались, давая рукам надежную опору. Один вывороченный из земли великан торчал мощным комлем кверху, и на его разлапых корнях сохранился толстый слой земли, который и послужил своего рода удобными мостками для наших четверых путников, озиравших окрестность.
Пусть читатель не ждет здесь от меня описания людей из высших слоев общества. Это были всего лишь странники, блуждающие в дебрях лесных; но, даже отвлекаясь от этого, надо сказать, что ни обычный их жизненный уклад, ни положение в свете не приобщили их к преимуществам избранного круга. Двое – мужчина и женщина – были местные уроженцы, исконные хозяева этой земли, ибо они принадлежали к небезызвестному индейскому племени тускароров; что же касается их спутников, то мужчина, судя по его внешнему виду, всю жизнь скитался по морям, и лишь в качестве простого матроса, да и сопровождающая его девушка вышла из той же непритязательной среды, однако юность и миловидность, а также скромные и живые манеры придавали ее облику тот отпечаток ума и душевного изящества, который сообщает прекрасному полу двойное очарование. Вот и сейчас ее выразительные голубые глаза светились восторгом, а милое личико подернулось той легкой задумчивостью, какую вызывают в одаренных натурах сильные ощущения – даже в тех случаях, когда они приносят нам одну лишь незатуманенную радость.
И в самом деле, кто бы мог остаться равнодушным к картинам окружающей природы? К западу, в том направлении, куда были обращены лица путников и где, собственно, и открывались необъятные дали, взор блуждал по лиственному океану, отливающему всеми оттенками зелени представленной здесь роскошной растительности и расцвеченному богатейшей гаммой красок, столь обычных для сорок второго градуса широты. Вяз со своей изящной плакучей кроной, все многочисленные разновидности клена, а также благородные породы американского дуба и широколистная липа, известная в, местном просторечии под именем мочальницы, – все эти деревья, переплетаясь верхними сучьями, образовали как бы необозримый лиственный шатер, простирающийся в сторону заходящего солнца и теряющийся в облаках на горизонте, подобно тому как волны морские сливаются с небесной синевой у основания небосвода. Тут и там небольшой просвет между лесными исполинами, образовавшийся либо по капризу природы, либо по воле бушующих стихий, позволял какому-нибудь дереву не столь мощной осанки пробиться к солнцу и вознести свою скромную вершину чуть ли не на уровень зеленого полога. К таким деревьям принадлежали береза – немаловажная особа в менее благословенных местах, трепетная осина, различные виды орешника, а также другие представители меньшой лесной братии; они казались чем-то вроде худородных, невзрачных гостей, затесавшихся в общество родовитых и знатных вельмож. Тут и там стройный гладкий ствол сосны, прорвав этот полог, высоко возносил над ним свою главу, словно изящный обелиск, искусно воздвигнутый над лиственным долом.
